Импровиз. Война менестреля

Глава 5 Ч. 1

В Эр-Трагере выпал снег.

Даже старожилы не припоминали такого раннего начала зимы. Начали желтеть, но ещё не облетели листья с каштанов и олив, тополей и смоковниц. Ещё не был убран весь виноград в окрестных сёлах. Краснобокие яблоки смотрелись на прихваченных инеем ветвях, как диковинные украшения.

Трагера — держава южная. В особенности если сравнивать с Аркайлом или Унсалой. Зима здесь всегда начиналась не раньше адвент и редко когда затягивалась дольше дня Святой Пергитты Великомученицы. Поэтому нынешние неожиданные заморозки многие восприняли, как предзнаменование. К добру ли, к худу ли? Это известно одному лишь Вседержителю, ибо всё происходит по воле Его и с попустительства Его.

Но в Эр-Трагере выпал снег.

Он покрыл землю, словно саван или траурная накидка.

Столица прощалась с героями, которые спасли её ценой своих жизней.

Шестьсот сорок два рядовых артиллериста — канониры, бомбардиры, гандлангеры и прочая орудийная прислуга.

Сто тридцать четыре моряка — гребцы галер и солдаты абордажных команд, которые довели до конца дело, начатое пушкарями.

Сорок пять офицеров — флотских и артиллеристов.

Восемнадцать менестрелей.

Защищая Южный порт, Ланс не мог видеть всего сражения целиком. Его подробности он узнал позже, уже после того, как из ноги вынули щепку, промыли рану и, смазав целительным бальзамом, забинтовали.

Оказывается, кроме артиллерийской дуэли, несколько многопушечных кораблей подожгли брандерами — трагерцы-моряки, словно смертники, вели начинённые пушечным зельем судёнышки на встречу браккарцам, сцепляли их намертво, зацепив канатами с «кошками» за ванты вражеских кораблей. Когда пошла ко дну «Гордость Бракки», унося за собой короля Ак-Орра тер Шейла и главного мага-учёного Нор-Лисса, островитяне пустились наутёк. Конечно, силы их армады вполне хватало, чтобы не оставить камня на камне от Южного форта вслед за Северным, а потом ещё расстрелять сам Эр-Трагер, но, по всей видимости, никто не рискнул взять на себя командование. Капитаны кораблей получили перед боем диспозицию, но в ней не предусматривалась гибель короля — главнокомандующего браккарской армией и флотом.

Суда потянулись на северо-запад, теряя скорость из-за ветра бакштаг. Этим воспользовались галеры, выжидавшие до поры до времени под защитой береговых укреплений. Они кинулись вслед уходящей эскадре, словно псы вдогонку за раненым медведем. Моряки налегали на вёсла, понимая, что наконец-то пришла пора расплаты. Ненавистные северяне получат сполна за свою наглость, заносчивость, жадность и вероломство. Догонные пушки палили, не переставая. Жерла охлаждали, окатывая морской водой, которую черпали из-за борта. Их ядра не могли проломить крепкие борта каракк, но сбивали рангоут, рвали такелаж, лишая корабли управления. Несколько судов, отставших от кильватерного строя, взяли на абордаж. Несколько таранили и пустили на дно.

Конечно, браккарцы огрызались. Их можно было обвинять во множестве грехов, но только не в трусости и отсутствии стойкости в бою. Сотни лет островитяне властвовали на волнах и по праву снискали славу лучших моряков среди двенадцати держав. Они метко стрелял из пушек и умудрились потопить полдюжины трагерских галер. Таким образом, пусть с большими потерями, но захватчики ушли в сторону острова Калвос. Да, там их поджидала вторая часть флота адмирала Жильона альт Рамиреза, но никто не брался предугадывать — удастся ли нанести браккарцам ощутимый ущерб и на этот раз.

Ланс с горечью подумал тогда — если бы между державами северного материка царила дружба, если бы правители не косились дуг на друга, ожидая подвоха, а подписали бы договор о взаимной поддержке на суше и на море, то островному королевству можно было бы раз и навсегда сломать хребет, объединив усилия. Да если бы просто вмешалась Унсала, бросив свои каракки на перехват браккарским! Врага зажали бы в клещи… Да хоть бы в том же проливе Бригасир или у калвосских шхер! Но короля Ронжара нашёл кинжал наёмного убийцы, а принц Гедрих лишь готовился к коронации и не обладал полнотой власти. Первый же министр Унсалы — Жедар альт Горм из Дома Синей Лошади — всегда отличался осторожностью и даже нерешительностью, на взгляд Ланса. Просто удивительно, как он умудрялся на протяжении доброго десятка лет оставаться правой рукой порывистого и резкого Ронжара, чьи поступки и решения зачастую попахивали самодурством. Может быть, дело как раз в разительном отличии их нравов? Там, где король мог бы действовать необдуманно, применять силу и единоличную власть, первый министр поразмыслит и найдёт мягкой решение вопроса, выгодное всем сторонам. Так работают в бою некоторые наёмники, прикрывая спины друг другу.

Но известий с севера, куда ушла браккарская эскадра, пока не было, а Эр-Трагер готовился к похоронам героев, защитивших державу. Моряков и солдат похоронили на кладбищах для простолюдинов. Благородных пранов-офицеров увезли в родовые имения, чтобы оставить навеки в фамильных склепах. А менестрелей решили похоронить на погосте у монастыря Святого Ягена.

Ланс настоял на том, чтобы присутствовать на отпевании покойников, несмотря на ужасную боль в ноге — рана воспалилась и никакие примочки либо притирания не помогали.

Восемнадцать ям, вырытых в красно-буром суглинке, зияли, словно открытые язвы. Запорошивший округу белый снег, чистый, как подвенечный плат, оттенял безысходность, воплощённую в этих последних пристанищах стойких и отчаянных бойцов.

Заупокойную службу вёл сам Жерал альт Кунья из Дома Рубинового Дракона — архиепископ Эр-Трагерский, ныне регент при малолетнем великом князе. Сегодня он сменил лиловую мантию на белоснежную, шитую серебром, фелонь[1]. Золотая епитрахиль[2], украшенная символами Веры, и архиепископская тиара довешали облачение. За его спиной выстроились в ряд диаконы в светло-бежевых стихарях[3] числом не менее двух дюжин и полсотни певчих.

Монастырь Святого Ягена стоял на пригорке, откуда склон круто сбегал к морю. Погост располагался между обрывом и стенами монастыря, на участке суше, открытом всем ветрам. Именно поэтому благородные праны, цвет Эр-Трагера, зябли на холодном ветру, но большинство старалось не подавать вида. Ланса, тяжело опиравшегося на костыли, отчего у него вскоре начали нестерпимо болеть подмышки, окружали флотские офицеры. Васко альт Мантисс играл желваками, заложив большие пальцы за широкий кожаный пояс. Он то и дело поглядывал на менестреля, словно не верил, что тот способен долго устоять на ногах. Чуть дальше замерли офицеры галеры-бастарды «Сильная» капитан Жозу альт Иниго с перевязанной головой и лейтенант Вито альт Габино, «баюкающий» правую руку, перебитую обломком рея во время абордажа тридцатипушечной каракки «Гнев Вседержителя», которую огонь батарей Северного форта лишил управления, расщепив метким ядром рулевое перо.

— Глубочайшей мудростью человеколюбиво всем управляющий и полезное всем подающий, Единый и Сущий, упокой, Господи, души рабов Твоих, ибо на Тебя они надежду возложили, на Вседержителя нашего! — звучным голосом начал заупокойную службу архиепископ Жерал.

— Блажен, кого избрал и приблизил Ты, Господи! Память их и род! Души их среди благ водворятся! — подхватил хор.

Скосив глаза, Ланс посмотрел на лейтенанта Гуалто альт Кирано — отчаянного моряка, которого так расхваливал капитан Васко. Именно он командовал захватом первых браккарских кораблей из пиратской флотилии, что и положило начало нынешней войне. Для такого поступка требовалась немалая храбрость. Ведь верные адмиралу Жильону моряки шли против воли великого князя и запросто могли угодить в опалу, а то и в тюрьму. Жаль, капитан галеры-фусты «Ведущая» Начо альт Рузба никогда уже не поднимет кубок с вином и не расскажет скабрезную историю, которыми так любил потчевать собутыльников в портовых тавернах. Он отправился на дно вместе со всей командой, неосторожно угодив под бортовой залп «Звезды Севера».

— Снова и снова в мире Вседержителю помолимся! — тянули диаконы.

— Еще молимся о упокоении душ усопших рабов Твоих, и о прощении им всякого согрешения, как вольного, так и невольного… — вторил им хор.

— Ибо Ты — воскресение и жизнь и покой усопших рабов Своих, Вседержитель наш, и Тебе славу воссылаем, и ныне, и присно, и во веки веков! — вёл заупокойную службу архиепископ.

— Аминь!

Особняком стояла высшая знать. Первый министр Трагеры Луиш альт Фуртаду из Дома Полосатой Камбалы морщился и кривил лицо, будто вот-вот расплачется. Дряхлый Энеко альт Юстебан из Дома Белой Ласточки зябко кутался в тёплый плащ с бобровой оторочкой. Его поддерживали под локти два адъютанта. Главнокомандующий сухопутными войсками Пако альт Гуирез, хмурый и подавленный, вполголоса переговаривался с капитанами гвардейских Рот — Бруно альт Юстебаном в расшитом золотом мундире и Пио альт Олегаро, чью одежду украшал серебряный позумент. О чём они беседовали? Возможно, обсуждали обострение отношений с Кевиналом, участившиеся стычки на границе, или размолвку с герцогиней Аркайла Маризой, которая не так давно подписала договор о дружбе и взаимовыручке с Браккарским королевством и теперь могла предпринять неожиданные шаги. Маленький, похожий на неоперившегося птенца, адмирал Жильон альт Рамирез шёпотом горячо спорил с высоким статным Вьенцо альт Дедеризом, возглавлявшим тайный сыск Трагеры. Да уж… Ланс на его месте в горло вцепился бы начальнику службы, у которой под самым носом шпионы или подкупленные предатели взрывают пороховой запас форта, ведущего бой с врагом. Тут не до скорби.

Но сам альт Грегор, избавленный от государственных забот, вполне мог предаться грусти. Он разглядывал восемнадцать закрытых гробов, обитых алым бархатом.

— Дабы Вседержитель водворил души их там, где праведные обретают покой…

В котором из них покоятся останки Регнара?

Менестрелей хоронили в закрытых гробах, поскольку большинство тел, подобранных на развалинах укреплений или извлечённых из-под обломков, оказались обезображенными до невозможности. Их опознавали по одежде, гербам Домов, украшениям, фамильному оружию… Кому-то оторвало руку или ногу. Не было никакой уверенности, что вместе с менестрелем похоронят его конечность, а не часть тела какого-нибудь бомбардира, погибшего рядом. А голову вирулийца Пирелло, впрочем, как и его чёрную шляпу, так и не нашли. Можно смело сказать, что Лобо альт Эскобану, получившему в спину арбалетный болт, повезло гораздо больше других. Хотя и его гроб адмирал Жильон открывать запретил. Порядок один для всех.

— Со святыми упокой, души рабов Твоих, там, где нет ни боли, ни скорби, ни стенания, но жизнь бесконечная…

Архиепископу подали кадило и он медленно пошёл вдоль могил, сопровождаемый диаконами и хором. Морской ветер гнал голубоватый дымок в сторону толпы, и Ланс ощутил — или ему показалось — запах ладана. Он не смог по определённым обстоятельствам побывать на похоронах Коэла, а вот к Регнару попал. В далёкой юности они заспорили однажды, кто умрёт раньше, и пришли к единодушному мнению, что это будет Ланс альт Грегор, как самый отчаянный и беспокойный, вспыхивающий по любому поводу — уже к окончанию Академии на его счеты было три дуэли, правда, до первой крови, но всё-таки. Но уж никак не холодный и рассудительный Коэл или спокойный и осторожный Регнар. А вот как вышло на самом деле. Право слово — человек предполагает, а Вседержитель располагает. И неисповедимы пути его. Коэл, владевший шпагой лучше всех, кого Ланс знал за свою жизнь, погиб, раненый пулей браккарского моряка. Клинок хорош в честном бою, грудь на грудь, а на расстоянии холодное оружие уступает огнестрельному. Регнар нашёл свою смерть на войне, хотя о нём никто не мог подумать, что маг-музыкант, привыкший к тихой и размеренной придворной жизни, способен на подвиг. И защищал он не своё Отечество, а чужую державу. Именно здесь в Трагере его дух окреп настолько, что нерешительный рохля стал героем. Но, как бы то ни было, он — единственный из трёх друзей, кто закончил жизнь подвигом. настоящим, бескорыстным подвигом. Ланса, не раз проявлявшего лихость и безрассудство во время службы в Вольных Ротах, тоже могли убить. Скажем так, чудо, что не убили. Но кто рискнул бы назвать такую смерть героической? наёмник сражается за деньги, служит тому, кто платит больше. И если погибает, то в памяти людской остаётся не героем, а стяжателем.

А вот Регнару удалось.

— Ты — один бессмертный, сотворивший и создавший человека. Мы же, смертные, из земли были созданы, и в ту же землю пойдем…

В толпе сдержанно рыдали праны с траурным накидками на головах — возрастом лет за сорок, но старательно молодящиеся. Должно быть, поклонницы талантов ушедших менестрелей. Из местных, конечно. Уж о Регнаре ни одна слезинка не прольётся, как никто в Эр-Трагерене пожалел бы его, Ланса альт Грегора. Пришлых музыкантов не любят нигде. Нет, конечно, их приглашают, чтобы потешить самолюбие, правители и богачи. Как же приятно похвастаться потом перед соседями и соперниками: «А ко мне приезжал лучший менестрель двенадцати держав! Да-да! Сам великий Ланс альт Грегор! А вы знаете, сколько я заплатил ему за один лишь вечер? Вы даже представить не можете… Пятьсот монет! Нет, золотом! Раве великий и неповторимый Ланс альт Грегор будет брать серебро?» Может и пятьсот… Деньги всё равно утекут, как вода сквозь пальцы. Ланс не придавал им особого значения. Выступать бесплатно — глупо. Но, самое главное, чтобы дар приглашающей стороны покрыл дорожные расходы. Ездить с выступлениями, вкладывая в путешествия собственные средства — удел начинающих, которые только пытаются заработать известность и славу.

Изъездив вдоль и поперёк материк, альт Грегор прекрасно понимал, какую ненависть вызывает появление заезжего менестреля в сплочённом обществе местных магов-музыкантов. При этом они могли грызть друг дружку, как крысы, посаженные в дубовую бочку, но ничто так не объединяет, как совместная неприязнь к чужаку, который заграбастал то золото, которое могло осесть в твоём кошельке. А если учесть, что у каждого менестреля есть определённый круг поклонников — у кого-то больше, у кого-то меньше — то приезжих могли поджидать неожиданности и даже неприятности. От освистывания во время выступления до вызовов на дуэль. Ланс немало поработал, чтобы создать репутацию, при которой с ним попросту боялись связываться, а в молодости всякое бывало.

— Воскресший из мёртвых, истинный Бог наш, по молитвам святых славных и всехвальных, преподобных и богоносных первосвятителей наших, и всех святых Своих, душу от нас преставившихся рабов Своих, в селениях праведных вселит, упокоит и к праведным сопричтет, и нас помилует, как Благой и Человеколюбец…

Краем глаза Ланс уловил движение слева от себя. Повернулся. Рядом стояла Ита. Мгновение назад её не было. Он коротко кивнул. Всё-таки танцовщица — один з немногих людей в этом городе, о которого он не ждал удара в спину. Вот не напрасно ли? Есть ли в этом мире люди, которым можно доверять? Вернее, остались ли со смертью Регнара?

Ита вздохнула. Взглядом показала, что сочувствует горю менестреля. Он вторично кивнул, давая понять, что благодарен за сопереживание.

Тем временем заупокойная продолжалась.

— Со святыми упокой, души рабов Твоих, там, где нет ни боли, ни скорби, ни стенания, но жизнь бесконечная… — тянул архиепископ Жерал.

Он уже завершил обход гробов, попрощавшись с каждым из покойников.

Заметно похолодало, хотя снегопад прекратился.

Пальцы Ланса сжимающие костыли, замёрзли до одеревенения, но он из странной и бессмысленной гордости не хотел воспользоваться перчатками.

Ита прятала руки в меховую муфту. Нос у неё покраснел, а щёки, напротив, побелел. Но даже застывшая на пронзительном ветру она выглядела красоткой, каких поискать. После Реналлы, конечно.

— Во блаженном успении вечный покой подай, Вседержитель. Упокой усопших рабов Твоих — Пирелло из Вирулии, Видо и Хорхе альт Венци, Браза альт Коста, Эрике альт Дако, Уго альт Тардина, Руя альт Сомаро, Пепе альт Виньо, Эрго альт Гуара, Панчо альт Кирано, Жозе альт Рако, Начо альт Виста, Матти альт Нурилло, Лаго альт Браццо, Дидо альт Рамона, Лобо альт Эскобана, Жоана альт Сирела, Регнара альт Варда, и сотвори им вечную память! — нараспев зачитал диакон, пока архиепископ-регент беззвучно молился, сложив ладони перед грудью.

— Вечная память! Вечная память! Вечная память!

Дюжие молодцы подняли гробы на полотенцах, шагнули к ямам. В этот миг по древнему трагерскому обычаю все, провожающие покойников в последний путь, опустились на колени. Попытался и Ланс, но едва согнул ногу, как рана вспыхнула и запульсировала острой болью. Менестрель не сдержался и зашипел сквозь стиснутые зубы.

Ита подхватила его под локоть, поддержала, помогая медленно опустить на снег вначале одно колено, потом другое. От боли потемнело в глазах. Панихида больше не интересовала Ланса. Только бы добраться до кровати и прилечь, вытянув ногу.

Вскоре лопаты заскребли по красному суглинку. Комья смёрзшейся земли застучали по крышкам гробов подобно диковинным барабанам, выводящим варварскую мелодию, лишённую ритма, зато наполненную скрытой силой, восходящей к древней тёмной магии. Говорят, адепты старых школ волшебства ещё сохранились в джунглях Голлоана или степях Райхема. Впрочем, цивилизованному человеку не дано их услышать. И во влажных дебрях, и в засушливых равнинах его ждёт смерть. Не от стрелы или кинжала, так от ядовитой твари, или испепеляющего солнца, высасывающего из тела последнюю влагу, а то какой-нибудь редкой заразы, снадобья от которой лекари ещё не выдумал.

Ещё немного и всё кончилось.

Эр-Трагерская знать поднималась с колен, отряхивая снег, и расходилась.

— Встать сможешь? — участливо поинтересовалась Ита.

Она столь нечасто поддавалась жалости, что Ланс волей-неволей заподозрил неладное.

— Попробую. — Менестрель покрепче вцепился в костыль. Дёрнулся. И чуть не упал. Раненая нога отказывалась слушаться. — Что-то никак…

— Да я вижу.

Сильные руки подхватили альт Грегора за подмышки. Мгновение, и он оказался на ногах.

— У меня здесь неподалеку карета, — устало проговорил капитан Жозу альт Иниго. — Мы с праном Вито готовы взять вас с собой.

— Почту за честь ехать водной карете с великим Лансом альт Грегором и несравненной Итой, — изящно поклонился лейтенант галеры-бастарды «Сильная».

— Благодарю, — попытался улыбнуться менестрель. Последний раз они виделись с офицерами в порту Эр-Кабечи, а перед этим именно лейтенант Вито обеспечил его приличной одеждой.

— Я тоже благодарна, почтенные праны, — отвечала танцовщица. — Но, если позволите, я хотела бы вначале поговорить с праном Лансом наедине.

— Я предлагаю вам вначале сесть в карету, — прижал ладонь к сердцу капитан. — После мы с лейтенантом немного погуляем, а вы побеседуете в тепле и уюте.

Что ни говори, а иной раз с трагерцами не мог соперничать в галантности ни один народ северного материка. Даже хмурая Ита не устояла и, сердечно поблагодарив, согласилась на предложение. Всю дорогу до кареты — не меньше двух сотен шагов — Ланс решительно выбрасывал костыли, размышляя, что же за на этот уготовила его бывшая подруга? От неё приходилось ждать, как любого подвоха, так и искренней помощи.

[1] Фелонь — верхнее богослужебное облачение священника без рукавов, согласно древним традициям — исключительно белого цвета.

[2] Епитрахиль — принадлежность богослужебного облачения священника — длинная лента, огибающая шею и обоими концами спускающаяся на грудь.

[3] Стихарь — богослужебное облачение церковнослужителей — прямое, длинное, с широкими рукавами.