Импровиз. Война менестреля

Глава 10 Ч. 1

До самого утра коней гнали размеренной рысью. Ланс боролся с болью, впивающейся в бедро всякий раз, когда копыто ударяло о землю, но больше всего опасался погони. Жизнь давно приучила — если кажется, что началась удачная полоса, то это только кажется. На самом деле Вседержитель очередной раз проверяет тебя на прочность. Выдержишь ты или нет свалившиеся на голову в самый неподходящий момент несчастья. Ведь бороться не невезением, когда ты и без того погряз в бедах и невзгодах, проще простого — сцепил зубы и кряхтишь дальше. А вот противостоять им, когда поманил успех? Не каждый выдержит душевную рану. Вот поэтому менестрель и не ждал ничего хорошего. Лучше не ждать милости от Вседержителя, тогда и наказание будет восприниматься, как самое обычное дело.

Но Бато и Бето с непоколебимой уверенностью сельских жителей находили путь сквозь нечастый, но заросший орешником и колючим тёрном лес. Фонарь они потушили, да огонь в таком походе только мешал бы. Моросил мелкий дождь, пропитывая сыростью одежду и волосы. Ветер усилился. Ветви грабов хлестали всадников по лицу и по плечам.

Близнецы всего лишь раз спросили, куда ехать? Получив точный и внятный ответ, не пытались ни спорить, ни переубеждать. Похоже, им всё равно — в Вожерон так в Вожерон. Радость встречи с хозяином, которого они считали мёртвым, пересилила любые опасения и тревоги.

Один из братьев — кажется, Бато, он, по мнению, Ланса всегда был чуть бойчее — ехал в голове колонны. Несмотря на непогоду, он сбросил капюшон и поглядывал по сторонам. Что он мог различить в кромешной круговерти и темноте, менестрель не знал, но вполне доверял спасителям. Простолюдины ближе к животным, чем благородные праны, а значит не лишены звериного чутья, когда дело касается времени и направления. Перелётные птицы ведь не сверяются по карте, выбирая путь, им не нужна клепсидра, что определить, когда лететь. Так же и деревенские мужики. Чувствуют.

Судя по тому, как часто они поворачивали то вправо, то влево, Бато не только выбирал правильную дорогу в обход оврагов или излишне густых зарослей, но и петлял, как заправский заяц, сбивая со следа возможную погоню. Предосторожность полезная, но, казалось, излишняя. Дождь смывает следы, а переносящий палую листву ветер, отлично емув этом помогает. Да хоть с собаками ищи — ничего не выйдет. Ради это стоило не только терпеть холод и мокреть, но и благодарить за них Вседержителя.

Под утро альт Грегор был готов свалиться с коня от усталости и боли, но братья, очевидно, догадались — а может, почуяли его слабость и сделали привал. Огня не разводили, коней не рассёдлывали. Сгрудились у основания ствола полутораобхватного вяза, согревая друг друга теплом. У запасливых близнецов нашлись фляги с крепким и очень сладким вином, которые пустили по кругу. Досталась Лансу и краюха хлеба с куском сыра, но есть совершенно не хотелось. Точнее, не было сил жевать. Он ненадолго задремал? Памятуя народную мудрость — кто спит, тот есть.

Менестреля разбудили на рассвете.

Дождь стих, зато ветер усилился. От его напора холод пробирал до самого нутра. Одежда казалась ледяной, а ведь только осень. Что же будет зимой?

Близнецам пришлось подсаживать Ланса в седло. Он ослабел настолько, что сил едва хватило не падать. Почти как тогда в Трагере, когда неведомая хворь скрутила всё нутро. Он держал повод одетыми в перчатку пальцами левой руки, а правой схватился за переднюю луку, но так, чтобы спутники не видели. Стыдно.

Но Бато и Бето не замечали позорной езды бывшего хозяина. А если замечали, то искусно скрывали. Они давно избавились от чёрно-серебряных повязок. Наверное, ещё ночью. А вместе с этими знаками принадлежности к «правым», куда-то подевалась их угрюмость. Близнецы весело болтали. Трещали без умолку, как воробью в весеннем саду. В какой-то миг менестрель понял, что они не между собой перебрасываются шутками с прибаутками, а рассказывают ему свою историю. За братьями и раньше наблюдалась привычка излагать одновременно одну и ту же мысль, как один человек. Там, где первый обрывал фразу, второй продолжал, как будто Вседержитель дал им одну голову на двоих.

— А потом на кухне прятались.

— Передники нацепили.

— Бато говорит, мол, бочки катаем.

— И катали. До вечера.

— Потом вёдра с помоями схватили и бегом.

— Из замка выскочили, вёдра побросали.

— Зря. Хорошие вёдра были.

— Вернись и забери.

— Сам возвращайся.

— Меня там ждали, ага…

— Меня тоже. Убежали, схоронились в порту.

— Ну, как в порту? Рядом с портом.

— Там кабаки и девки.

— И воры. Кошелёк срезали.

— Я грю — вы что творите?

— А они ржут.

— Я ему в зубы — они за ножи.

— Мы табуретами отмахались.

— Четверых покалечили, двоих насмерть.

— Пришлось удирать.

— Только пятки сверкали.

— На рынке говорили — хозяин в Унсалу ускакал.

— Мол, с королём Ронжаром дружит.

— Мы в Унсалу пошли.

— Ну, как пошли? Прибились к обозу купеческому.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— В Унсалу сходили. Там говорят, не было хозяина.

— В Трагеру, говорят, подался.

— Мы к другому купцу нанялись.

— Так его разбойники до нитки обобрали.

— Но живым оставили.

— А мы что? Зачем нам купец без денег?

— Мы в шайку попросились.

— Какая нам разница?

— Никакой!

— Только там плохо. В брюхе когда густо, а когда совсем пусто.

— Летом ещё туда-сюда.

— А зимой в лесу ночевать не в радость.

— Ещё стража по лесу гоняет.

— Житья не даёт.

— Как-то грабили проезжего прана.

— Мы смекнули, что человек хороший.

— Верховода нашего кистенём по затылку — бац!

— Остальные сами разбежались.

— Нас пран к себе в замок взял.

— В стражу.

— Дом Белого Пса.

— Эх, хорошо кормили. По службе не гоняли.

— А нам какая разница?

— Никакой!

— Потом сын старого прана в Аркайл поехал.

— В гвардии служить.

— Нас с ним отправили.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— Как Айдена скинули, всем, кто за «серебряных барсов» почёт и уважуха.

— А Дом Белого Пса как раз за них.

— Хозяин наш, как сыр в масле.

— Ну, и мы при нём.

— Только потом война началась.

— «Серебряные барсы» с «сапфирным солнцем» зарубились.

— Или с «бронзовой черепахой».

— Нам-то какая разница?

— Нам без разницы.

— Лишь бы кормили хорошо.

— Наш новый хозяин на войнуху пошёл.

— Добровольно, потому как… этот… как его…

— Вернопроданный! Во!

— Дубина ты. Верноподданный.

— Да мне без разницы.

— Ему тоже. Верно говорят, мол, пуля — дура.

— Вот он и схлопотал пулю в живот.

— Не пулю, а шрапнель.

— Ему какая разница? Никакой.

— Помер на второй день.

— Кричал громко. Знать, мучился.

— Нас в солдаты хотели.

— Пикинерами в полк.

— А мы жизнью ученные.

— Там кормят плохо.

— По службе гоняют.

— Не жисть — тоска.

— Сбежали, знамо дело.

— Тут вербовщик, откуда ни возьмись.

— Роты, грит, набираем.

— В Гвардию Правого Дела.

— Ну, так кто же про «правых» не слышал?

— Записались.

— Нам-то какая разница?

— Лишь бы кормили хорошо.

— Коней нам дали.

— Оружие, опять же, хорошее.

— И кормили славно.

— Нас уважали.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— И с аркебузы пальнём, если что.

— Так и служили.

— А тут — радость.

— Пран Ланс вернулся.

— Откуда приехали, хозяин?

— Из Трагеры, — отвечал менестрель, улыбаясь.

Его привели в восторг простота и жизнелюбие близнецов. Даже настроение, напоминавшее с утра горькую полынь, слегка улучшилось. Вот, казалось бы, жизнь бросает людей, как штормовые волны рыбацкую лодчёнку. Носит туда-сюда. Грозит потопить. А ведь не теряют бодрости духа и, главное, ко всему умудряются приспособиться. В припортовых трущобах выжили. Разбойниками побыть успели и не попали ни на каторгу, ни на виселицу. Повоевали, не получив ни единой царапины. И везде — хоть, в солдатах, хоть в охранниках, хоть в шайке — главным для них было, чтобы кормили хорошо и лишней службой не тревожили.

Почему-то Бато и Бето напомнили ему побеги сорной травы. Вцепятся корнями в любой клочок плодородной земли — пусть её не больше ладошки, а вокруг раскалённые солнцем скалы. Выживут во время засухи. Смятые сапогом путешественника, выпрямятся и будут всё так же тянуться к небу. Там, где благородные цветы, вроде розы, завянут и засохнут, репейник выживет и станет лишь сильнее и крепче. И казалось бы — какая от него польза? Откуда такая стойкость и упрямство, если это слово можно применить к растению? Но ведь для чего-то Вседержитель даёт им жизнь. Значит, есть некий высший промысел и предназначение у сорняков и у простых людей, не обученных ни грамоте, ни фехтованию, ни какому-нибудь другому тонкому искусству. Нужны они. Их большинство. На них, по сути, держится мир. Они — почва и основа. А дворянство, вкупе с людьми искусства, произрастают на этом чернозёме.

Исчезнут все в мире менестрели, сам мир не изменится. Какое-то время люди поскучают, поворчат, что вот, мол, раньше жизнь была веселее, а лет через сто забудут и начнут говорить, что не было никаких менестрелей, это всё выдумка сказочников. Какая такая музыка? Откуда? Ах, прадедушка рассказывал? Так он на старости лет умом, поди, тронулся, вот и плёл всякие небылицы. И исчезнут каменотёсы и молотобойцы, плотники и рыбаки, шорники и пекари? Простые, тёмные, слыхом не слыхавшие о многочисленных вирулийских школах живописи и мудрых трагерских наставника юных магов-музыкантов. Вот тут и начнётся беда. Будут рушится здания и разваливаться повозки, тонуть корабли и сдаваться в растерянности армии, оставшиеся без оружия, доспехов и прочего обмундирования. На улицы выйдут голодные толпы, которые раньше и не замечали ту чернь, которая ежеутренне выносит тёплые булочки, тащит на рынок зелень, земляные яблоки и битую птицу. И начнётся тот самый Конец Света, которым так пугают мирян священнослужители ссылаясь на Писание и заповеди Вседержителя. Вот и получается, что на таких, как Бато и Бето, держится весь мир, а вовсе не на королях и герцогах.

— Я же говорил, что в Трагере наш хозяин! — радостно воскликнул один из близнецов.

— Так, а я что? — привычно поддержал его второй. — Я тоже хотел туда ехать.

— Хорошо, что не поехали.

— А то разминулись бы!

— А зачем вам, пран Ланс в Вожерон?

— Знакомых проведать, — уклончиво ответил менестрель.

— Знакомые — хорошо.

— Главное, не надо воевать.

— Мы ж видим, что вы еле в седле сидите.

— Старые раны, да?

— Не сильно-то и старые, — пожал плечами Ланс. — Плохо заживают. Это я старый стал, а не раны. Когда был моложе, всё заживало, не успевал оглянуться.

— Так и не надо воевать.

— Чтобы новых не было.

— Да я и не собирался. Устал я. Устал воевать. Устал бороться. Устало что-то кому-то доказывать. Это раньше, когда молодой был, хотелось показать, что ты — самый лучший менестрель. Или самый лучший фехтовальщик. Или любовник, каких поискать. А сейчас всё равно. Борьба потеряла смысл. Не интересно доказывать. Ведь всё равно рано или поздно найдётся кто-то, кто будет сильнее тебя. Сильнее, злее, напористей… И ты поймёшь, что с ним невозможно тягаться. Хотя бы потому, что он моложе тебя, у него не болят старые раны и не ноют старые переломы на смену погоды. А для чего бегать наперегонки с молодыми? Чтобы лишний раз вызвать насмешки? Вот тогда-то и приходит на помощь усталость. Она подсказывает, что гонку пора прекращать. Нужно просто отдыхать и жить.

— Правильно, хозяин, — кивнул Бато. Или Бето?

— Отдыхайте, пран Ланс, а мы с вами будем, — поддержал его брат.

— Буду отдыхать, — заверил их менестрель. — Только повидаю, кого смогу повидать. Исправлю ошибки, которые совершил. Ошибки нужно исправлять. Иначе совесть замучает.

Его слова произвели, по всей видимости, впечатление на близнецов. Они посерьёзнели, даже болтать перестали. До самого вечера.

Они повторно заночевали в лесу. На этот раз грелись у маленького костерка, разведённого в яме, выкопанной запасливыми братьями — они даже лопатку с собой прихватили. Вскипятили воду в котелке. Один из близнецов бросил туда щепотку каких-то трав с резким бодрящим ароматом. Потом альт Грегора едва ли не насильно уложили спать, пообещав, что в ближайшей деревне отыщут знахаря, который осмотрит его рану. После трагерского приключения Ланс не слишком доверял сельским целителям, но согласился. Он чувствовал такую усталость, что готов был согласиться с чем угодно. Бато и Бето по очереди стерегли коней и охраняли их маленький лагерь.

На другой день пробираться стало труднее.

Дважды путешественникам приходилось останавливаться, услышав громкий говор и смех за деревьями. Чьи это были разъезды — столичной армии или повстанцев, оставалось загадкой. Зато опасность сделал близнецов ещё молчаливее. Менестрель наслаждался тишиной. Если бы не боль в воспалившейся ране, он мог бы считать себя счастливым. Нет, что может быть лучше? Конь, дорога, верные спутники и полная свобода! Хочешь, езжай на юг, а хочешь — на север!

Хотя, конечно, жизнь быстро учит — свобода без осторожности ведёт к ранней смерти. Умирать Ланс не хотел, да и близнецы тоже не торопились в Горние Сады. Поэтому ехали они не на север и не на юг, а на восток, забирая чуть-чуть южнее. Эта дорога вела в Вожерон, в самое сердце мятежной провинции. Менестрель смотрел по сторонам и недоумевал. Как можно вести войну в такой лесистой местности? Да тут не только отряд из десятка человек, пару эскадронов рейтар можно провести и ударить в неожиданном месте в неожиданное время. Отроги гор Монжера перешли в холмы, заросшие соснами, клёнами, кое-где буками и грабами. На солнечных склонах попадались дубы — пробковый и каменный, названные так один за лёгкую кору, а второй за крепкую древесину. Ещё южнее — немало путешествовавший Ланс знал наверняка — начнутся пихтовые леса, оливковые рощи, кипарисы и смоквы. Красота неописуемая. Но только есть ли разница, что за лес вокруг тебя, когда лежишь с пулей в животе и царапаешь землю сломанными ногтями?

Несколько раз они выбирались на опушку и сквозь орешник и боярышник рассматривали марширующие по дорогам колонны. Казалось, вся военная мощь Аркайла, брошенная на подавления мятежников, пришла в движение. Месили грязь пехотинцы — аркебузиры, арбалетчики и пикинеры. Мерной поступью шагали рейтарские кони — тяжёлые и ширококостные, способные нести всадника в тяжёлом доспехе. Рысили дозоры лёгкой конницы и дворянского ополчения. Катились пушки, запряжённые восьмёрками быков. К счастью, из-за распутицы артиллерии на дорогах было мало. Особенно тяжёлой, осадной. Если уж обычные телеги обозников порой вязли по ступицы, то пушки попробуй протащи.

Вооружённые отряды стремились на юг. Там, по словам близнецов, находился форт Аледе, которые пока ещё обороняли вожеронцы. Ланс, по памяти смутно представляя окрестности, понимал замысел Эйлии альт Ставоса. Захватив форт столичные войска мало того, что отсекали немалую часть мятежных земель, но запирали выход из Вожерона к кевинальской границе.

Менестрель старался об этом не думать. Раз уж решил, что здешняя война его не касается, нужно держать слово. Он хотел одного — найти Реналлу, а там как получится. Захочет ли она связать жизнь с немолодым, небогатым, не слишком удачливым дворянином, имевшим неосторожность угодить в опалу на родине? И что он может дать ей? Только преданность и верность до конца дней. Кстати, судя по тому, как одолевали старые раны, ждать конца оставалось уже не долго. Но в любом случае, её стоило вывезти отсюда. Куда угодно. Лучше всего, конечно, в Трагеру или Кевинал, где Ланс мог бы зарабатывать на жизнь музыкой. Но он уже научился не заглядывать в будущее слишком далеко — всё равно что-то пойдёт не так, сколь тщательно ты не торил свой земной путь.

Место для третьей ночёвки они выбирали очень старательно. Вооружённые люди наводняли округу, и не хотелось, чтобы на отсветы костра заявился дозор «правых» или просто шайка мародёров, которых, вне всякого сомнения, здесь тоже хватало. Нашли укромную ложбину, заросшую ивняком. Расседлали и стреножили коней. Каждому надели на морду мешок-кормушку из плотной холстины, всыпав туда по четверти мерки ячменя. Вот ещё одна беда. Корма осталось только на утро и то совсем чуть-чуть. Если завтра они не выберутся к своим… Ну, как к своим? К людям, которые не будут пытаться убить их до начала разговора, кони начнут голодать.

Развели костерок, вскипятили воду. Бато бросил в кипяток щепотку трав. Судя по запаху — мята, чабрец… ещё что-то знакомое, но малоузнаваемое. Запасы еды всадников тоже подходили к концу. Хлеб зачерствел, копчёные колбаски, которые запасливый Бето приберегал напоследок, засохли и больше напоминали деревянные палочки. Но и этот скудный ужин показался Лансу божественным пиром. А завтра не будет и такого, хотя в «Наставлениях первосвященников» сказано — будет день, будет и пища. Не всегда, как выясняется. Завтрашний день обещал стать решающим. Или переломным. Это уж как получится.

Ланс сказал близнецам, что будет сторожить ночёвку первым. Они вначале отнекивались, пытаясь уговорить счастливо обретённого хозяина спать спокойно всю ночь, но менестрель оставался непреклонным. Он не платил им жалование, а напротив, путешествовал с братьями на всём готовом, не испытывая нужды в пище и питье, а потому считал обязательным равное участие в походных заботах. Уговаривать пришлось почти что четверть стражи. В конце концов, многословный Бато и не менее болтливый Бето угомонились и улеглись спать, закутавшись в плащи, и сразу стали похожими на двух медведей, завалившихся в спячку. Они сопели, похрапывали и шумно вздыхали.

Ковыряясь палочкой в багровых углях остывающего костра, Ланс пытался прислушиваться к звукам леса и размышлял о жизни, вернее, о своей невезучести. С первым получалось не слишком хорошо — во-первых, близнецы, спящие слишком шумно, а во-вторых мешали топающие и фыркающие неподалеку кони. Зато второе дело удавалось от души. У менестреля вообще хорошо получалось последние месяцы рассуждать о превратностях судьбы и невезении, наслаждаться собственной несчастливостью, как дорогим вином, смакуя по маленькому глоточку. Возможно, слишком много шишек набил он с того дня, как заколол сына браккарского посланника, а может, просто приближалась старость. К старости любой человек, даже самый честный и мудрый, становится ворчливым и недовольным, способен раздуть склоку на пустом месте, если разглядит малейшее, и зачастую мнимое, неуважение к своей особе со стороны будь то младших товарищей или родни, а то и Вседержителя.