Сны хрустальных китов

Заговор-наговор (Пятое-шестое)

Княжеский терем сотрясался от криков. Мирдар диким зверем ходил по просторной горнице, недобро посверкивая глазами в сторону среднего брата. Не опустил головы Османт перед своим государем, лишь суровей брови сдвинул и повторил:

— Что хочешь со мной делай, а женюсь я на ней.

— Ты — мой наследник! — прорычал Мирдар. — Пока Птица других не дала, ты должен от меня престол принять, должен во всём высокой своей обязанности соответствовать. И в жены ты возьмёшь ту, что я посчитаю годной. Не простолюдинку.

— А твоя Илана разве не простолюдинкой была? — заметил Османт. — Она ведь тоже дочь купца.

— Ты не сравнивай, не сравнивай! Внешенские владеют лавками по всему государству нашему, за границей торгуют. У них денег больше, чем во всей казне сартийской. Илана с малолетства грамоте была обучена, потом в институте столько лет училась. А твоя дурочка писать-то хоть умеет?

— Не называй её дурочкой! — громче князя закричал его брат. — И что с того, что Юлана в институтах не училась? Она от природы умна и сообразительна. Я хоть слушаю её иногда, а ты своей супружнице и рта раскрыть не даёшь. Вечно твердишь, что не бабское это дело — мужику советы давать. А Илана, между прочим, тут ты прав, умом не хуже любого боярина будет.

— С моей женой я вправе поступать так, как считаю нужным. А ты в наши отношения не лезь! Не дам тебе своего благословения! Пока я жив, пока княжество под моей рукой ходит, ты тоже слушаться меня будешь и делать то, что велено. От бабы нужен не ум, а статус. Нужно, чтобы здоровой была, способной родить нормальных детей. А разговоры разговаривать ты с советниками будешь. И, вообще, чего ты к этой Юлане привязался? Видел я её не так давно, так ничего в ней не нашёл. Самая обыкновенная пигалица. Ей хоть шестнадцать-то исполнилось? На вид и вовсе, годков тринадцать. В куклы только играть да хороводы с подружками водить, — смягчил голос Мирдар. Остановился, заглянул в лицо брата вопросительно. — Вот скажи, какая тебя блоха куснула? Чего ты так взвился? Будто дитё малое: хочу, вынь да положи! Потерпи ещё годок-другой, я тебе сам невесту подберу. Сам, лично, приведу сюда всех окрестных красавиц! Хочешь, герцогинь, хочешь — царевен. Только не смей мне на крестьянке жениться. Не коробь меня такими выходками.

— Не нужны мне твои царевны, — фыркнул Османт, но тон сбавил. — Все они худые да бледные. Сам же говорил: баба должна быть кровь с молоком. А на какую заморскую панночку не посмотри, что то самое молоко и скиснешь. Нет уж. Ежели и искать невесту, то в наших землях, чтоб сартийкою была.

— Вот! Уже разговор пошёл правильный! Смотри мне братец, не потерплю от тебя предательства! Да полно тебе хмуриться, иди, лучше, молодцов своих по плацу гоняй. Они по хорошей тренировке соскучились. И Эрителя с собой прихвати.

Разговор тот я своими ушами как есть слышала. Хотели мы вдвоём к князю наведаться, да оставил меня у дверей любимый, в одиночку разговор вести отправился. Не по нраву я пришлась старшему Родимовичу, и хоть благодарность моя княжичу была непомерная, за то, что выстоял, не поддался ни на уговоры, ни на угрозы, а всё же сделалось мне от этого разговора противно до крайности. К щекам прилила краска, лицо горячее раскалённой сковороды стало. Слёзы сами по себе выступили, жемчужинами закапали. Увидел меня Османт, за плечи взял, к себе повернул:

— Не расстраивайся, Юлана. Грозен Мирдар, да и я — человек вольный, не раб ему. Не посмеет он меня насильно женить, на ком пожелает, без моего позволения. Ты ещё молода, да и я не стар, потерпим пока без колец обручальных. Ты ведь меня любишь, Юлана?

— Люблю, — шмыгнула я носом. — Ты прости меня за слёзы. Ни одной к тебе претензии я не имею. Не мечтала я твоему брату понравиться, но и отказа такого не предвидела. А насчёт женитьбы и погодить можно, тут ты всё решил правильно. Ты покуда князя не раздражай. Сделай вид, что на его сторону склоняешься. Может, гнев его утихнет, сердце смягчится, а там и долгожданный сын появится. Тогда и позволит Мирдар нам обручиться.

— На то все мои надежды, — вздохнул Османт.

Но уж год целый прошёл, и два пролетели, а заботы своей не забыл Мирдар брату невесту найти. Нам же только и осталось, что по лесам да амбарам заброшенным украдкой встречаться. Не потребны такие свидания для девицы молодой да сына княжеского, а разлука всё же во сто крат страшнее казалась. Послания свои тайные мы передавали через Эрителя. Как почтовый голубь он то прилетал на двор моего батюшки, то на плац, где муштровал своих парней Османт. И вскоре все мои подружки наперебой стали спрашивать:

— Ой, Юланка, да ты никак с приёмышем на свиданки бегаешь?

— И правда, влюблён он в тебя сильно. При любой погоде у ворот твоих сторожит! — смеялись другие.

Так мы и решили. Пусть Эритель моим женихом походит, отведёт глаза чужие от Османта. Отец мой возражать не стал, принял младшего княжича, как полагается. С хлебом, с солью, со столом богатым. Возлюбленный же мой в качестве дружки пришёл. В усы посмеивался да всё под столом мою руку взять пытался. Эритель тем временем соловьём разливался да матушкины разносолы поглощал, только подкладывать успевали. И так складно речи вёл, словно, и впрямь, чувства какие ко мне испытывал. Но едва мы втроём за порог вышли, как рассмеялся:

— Кажется, по нраву я твоим родителям пришёлся. Хороший из меня жених вышел, как думаешь? Может, нам взаправду свадьбу сыграть. Будешь за мной, как за каменной стеной. Да и покои-то у нас с этим пройдохой по соседству, совсем близко. А то же вы замучаетесь по тайникам миловаться.

— Не твоё дело, как и где мы милуемся, — оборвал всё веселье Османт. — Спасибо тебе братец за услугу, но Юлана не такая. Не станет она замуж выходить, чтобы потом с любовником встречаться. Если не дадут нам пожениться, так лучше сбежим куда. А поймают, разделят, так верны друг другу останемся.

Я только кивнула в подтверждение. Будто мои мысли сокровенные прочли. Только вот на сердце тяжело сделалось. Не хотелось мне, что бы всё так оборачивалось. Не хотелось бросать ни дом свой, ни родителей. Боязно стало за своё будущее, и казалось мне оно тёмным и туманным, как осенняя полночь. Но ничего я тогда Османту не высказала. Он и так часто мрачнел, казалось, без причины. Видимо, думы имел тяжелее моих. Оно и понятно. Я брошу дом, лавку, отца, а он, возможно, откажется от самого княжества. Потому-то и не торопился средний Родимович, не поднимал больше головы, не дерзил Мирдару и любовь нашу от глаз его спрятал тщательно.

Где-то года через полтора лучом солнечным сверкнула для нас двоих надежда: объявили, что княгиня снова в положении. Народ три дня пировал, а князь, как и требует того обычай, вместе с обоими братьями отправился охотиться.

— Надеюсь, на сей раз Илана мальчика родит, — возводя глаза свои голубые к такому же светлому небу, словно бы просил Птицу Османт.

— Ты уж постарайся, — в шутку наказала я. — Говорят, примета есть для того верная.

— Есть, — подтвердил княжич. — Если поймать оленя, да приготовить из его рогов да кровь снадобье, а тем снадобьем угостить будущую мать, так на свет обязательно мальчик появится. А если поймать зайца, то можно приготовить жаркое из зайчатины. Всё это брехня и бабские суеверия, Юлана. Не верю я в такие заговоры-наговоры. Ни кровь, ни когти, ни рёбра — ничто не может изменить неизбежного. Если способен мой брат только девок делать, так того никакими заклятиями не переделаешь.

Такой был Османт Родимович. Никогда не участвовал он в гаданиях, никогда через плечо не сплёвывал, что б беду ни накликать. Обычаи, правда, соблюдал неукоснительно, но на то причина находилась простая: слишком много людей следило за княжичем, слишком многим он не нравился. Своими силами прорубал Османт оконца в человеческих душах, умом да храбростью себе почёт завоёвывал. Не перед кем не пресмыкался, не юлил никогда, камня за пазухой не держал. Оттого приходилось ему всегда ухо востро держать. К счастью, рядом с ним всегда Эритель хвостом держался, а когда сбегал княжич из терема — братья-дружинники. Хотя даже с ними, мне кажется, чувствовал он одиночество, даже с ними не мог говорить откровенно, часть мыслей сберегая, хороня навечно. Потому-то привязался Османт ко мне так, потому-то всякий раз прибегая на встречу со мной, падал под их грузом обессиленный. И лишь спустя какое-то время переставал хмуриться и сжимать зубы и прятать от меня полный досады взгляд.

Пока князь с родичами ловил дичь да стрелял из лука по зверям лесным, на женской половине терема собрались все родственницы княгини. Каждая приходила с пожеланиями да с угощениями. Со всех уголков княжества стекались ведуньи, чтобы прочесть судьбу ещё не рождённого ребёнка и самой Иланы. Резали петухов, собирали в шляпы разные предметы: от платка до ножа, чтобы точно узнать его пол. Кто-то заглядывал в зеркало, кто-то по каплям воды узнать пытался, сколько лет будет наследнику или наследнице Мирдара отпущено. Народ не отставал от знати, и почти на каждом дворе совершали ритуалы похожие.

Тогда-то я и вспомнила в первый раз о Вайлехе. Поначалу не хотела я идти к нему — больно боязно. Всё моё существо противилось новому свиданию с этим странным, пугающим человеком. Помнила я и запах картофельной похлёбки, что тот ел, и равнодушие, с которым он говорил мне о своих способностях. Но как любимый мой не сомневался, что против клинка наточенного ни один оберег не выстоит, так и я в слова ведуна поверила.

Взяв несколько монет и флягу с водой (ибо дорога предстояла долгая, а на дворе стоял зной невыносимый), отправилась я за городские ворота. Помню, с каким выражением посмотрели на меня стражники. Оценивающе, недоверчиво глядели они на «будущую жёнушку приёмыша», а мне лишь смешно делалось. Смешно и как-то по особенному уютно, будто владела я каким-то приёмом ратным или орудием, о котором никто не догадывался. Тайна моя давно перестала меня терзать, из злобного волка став послушной собакой. И лишь иногда, когда Эритель приходил к нам в дом, чувствовала я, как она начинает рычать и скалиться. Родители продолжали принимать младшего княжича как моего суженного, хотя, и в том я была тоже уверенна, не чаяли, что наша свадьба когда-нибудь состоится. Потому отец не настаивал на моём обручении, а мать, так и вовсе, искала любой предлог, чтобы знакомство моё устроить с сыном подруги какой-нибудь, а уж подруг у моей матери находилось немало. Я от них не отворачивалась, похвалы их принимала, но никому расположения своего не показывала.

— Зря ты его так, — махая рукой вслед одному из юношей, Эритель однажды высказался. — Лучше за него замуж выйти, чем братца моего вечно ждать.

— Почему ты так думаешь? Когда у Мирдара появится… — начала я, но друг меня оборвал.

— …наследник, он благословит вас, и отпустить на двадцать четыре стороны. Слыхал я эту присказку, и не один раз. Да только не знаешь ты князя сартийского, не знаешь, каков он. Будь у него десяток наследников, а нам житья он не даст. Ни Османту, ни мне.

Тогда я впервые задумалась: а каково самому Эрителю? В отличие от возлюбленного моего, никогда он недовольства не выказывал. Всегда ходил весел и беспечен, как летний бриз. Да только не так безоблачны были небеса младшего Родимовича. Выстроил Мирдар и для него клетку прочную, с прутьями частыми, как частокол, что окружал княжеский двор.

— Иногда мне кажется, — с грустью друг поведал, — что жил я когда-то жизнью совсем иной. Сон сегодня такой привиделся: кибитка крытая, а перед ней старик седой. Кликал тот старик меня к себе, внучком называл. И такими красками яркими всё залито было, словно то и не сон вовсе, а воспоминание…

— Но как такое возможно? — не могла я взять в толк. — Ты же сам говорил, что твой батюшка привёз тебя с островов Беренейских.

— Да-да. У родителей моих настоящих семеро детей росли, а прокормить такую ораву никакой возможности не было. Потому и отдали самого младшего заезжему путнику. Знаю. Точнее, так отец сам рассказывал. В наследство мне остались только старый железный колокольчик да заплатанная рубашонка. Но почему-то, чем старше я становлюсь, тем больше нахожу всё это обманом. Не знаю… это ощущение. Будто у меня что-то отняли. Свободу. Предназначение моё истинное, не знаю, — растерянно замолчал Эритель.

И выйдя за ворота, я отчего-то разговор тот припомнила. Как наяву увидела, как Эритель неуверенно теребил кисти кушака своего «счастливого», как подёргивался уголок губ его бледных, будто у княжича никак не выходило улыбнуться. Острая жалость пронзила меня стрелой тонкою и не отпускала всё время, что я шагала к избушке Вайлеха.

Надпись, выведенная круглыми буквами на деревянной дощечке, всё также предупреждала: «Мудрый совет — за пятак, хороший — за просто так». И на сей раз я собиралась просить хоть какого-то из двух этих советов. Не понятно было, на месте ли хозяин или отсутствует. За полтора года ведун превратил своё жилище в настоящий дом. Вот только крыша осталась такой же несуразной, будто на низенькой избушке сама Птица свила гнездо своё огромное. Зато появилось и окошко, и дверь, хотя и старая занавесь никуда не делась, устилая теперь широкий каменный порожек перед входом. Взойдя на него, я тихонько постучалась, надеясь и в то же время опасаясь, что ведун услышит мой стук. Но ответа так и не дождалась. Дверь скрипнула, отворяясь сама по себе, заставив меня вскрикнуть от неожиданности и ужаса. Как пасть диковинного страшилища, готовая поглотить, не жуя, вместе со всеми потрохами и косточками. Едва не ввалившись внутрь, я всё же смогла не упасть, а именно войти в дом ведуна.

— Опять ты, — из глубины комнаты на меня смотрели глаза цвета грозовой тучи.

— Доброго здравия, господин! — поклонилась я в пояс.

— Зачем пришла, а, дочь купцова?

— Я… спросить тебя, дяденька, — слова вырвались сами по себе.

Расхохотался Вайлех. От громового этого хохота чуть домик не рухнул. Стенка, у которой я стояла так точно затряслась. Мне не ничего не осталось, как закусив губу, молча взирать на то, как он вытирает выступившие слёзы, треплет себя за колечко на бороде и, наконец, отсмеявшись, подходит ближе. От ведуна пахло как от обычного мужика: потом, квашеной капустой и дешёвым мылом, что продавался у нас в базарный день по три медяка за кусок.

— Просил же дяденькой не называть, не родственник я тебе. — Как дитю неразумному всё это выговорив, снизошёл всё же до приглашения Вайлех: — Что ж, садись, раз пришла. Только чур, с пустыми разговорами ко мне не суйся. Хочешь совета, спрашивай, а так языком мелить не позволю.

На всякий случай я согласно кивнула, решив лишний раз рта вовсе не открывать. Был у меня вопрос один-единственный, самый главный, да только отчего-то вместо него задала я совсем иной:

— Знаете ли вы княжича Эрителя?

— Приёмыша-то? Отчего ж не знать. Хоть и живу в глуши, да уши с глазами имею. Много до меня слухов доходит. Например, один из них таков: будто у приёмыша невеста появилась из семьи Линских. Уж не ты ли она и есть, так Юлана Касьяновна, а? Да не красней. Ничего в том зазорного нет.

— Я… — овцой проблеяла, и самой от того ответа стыдно стало. Вайлех не торопил. Разгребал он что-то на полках своих захламлённых, в мою сторону даже не глядя. — Видно, многое вам известно. Наверняка и то, что привезли княжича из страны далёкой, что на островах находится. Сны ему снятся странные. На воспоминания похожие. Говорит, что видит в них старика какого-то, простор бескрайний и кибитку, на которой они вместе едут куда-то. Да только ничего такого быть не может. Князь Родим сына своего младшего у семьи бедняков забрал, из нищеты выкупил. И никуда дальше столицы Эритель не выбирался.

Обернулся ко мне ведун, оставил свои горшки да склянки в покое. О чём-то своём задумался, но ничего так и не сказал. И все же слова мои явно его встревожили. Нахохлился он весь, словно ворон, напряглись спина ведунская и плечи, а глаза забегали из угла в угол двумя серыми мышами.

— Хочу знать я, господин ведун, правда ли это? — окончила я свой короткий рассказ.

— Не в том дело, правда это или ложь, сон или воспоминание, — губу пожевав, ответил, наконец, Вайлех. — Другое важно: хочет ли сам Эритель о том знать? Так или иначе, прошло уже почти двенадцать лет с тех пор, как привёз его Родим и сыном нарёк. Стоит ли назад оборачиваться, стоит ли прошлое ворошить?

— Если б меня видения мучали, что к Эрителю приходят, уж я бы всё вызнала.

— Но ты — не он. Не каждый готов и может вынести тяжесть прошлой жизни. Многие предпочитают оставить всё, как есть, и плыть по течению. У княжича теперь статус есть да брат старший, что хранит его, как зеницу ока. Да средний брат всегда заступиться за него готов. Ни нужды Эритель не испытывает, ни боли душевной. Не каждому такое дано. Из грязи-то в князи.

— Но вы ведь можете заглянуть…

— Куда?

— Ну, — попыталась я подобрать слова. — В его прошлое. Карты раскинуть или там, ягнёнка зарезать. Только скажите, что вам для того требуется.

— Я не гадалка, — вскинул бровь ведун, оскорбляясь моим предложением. — Мне и без жертвоприношений известно всё об этом мальчишке, молодом княжиче. А вот ты, Юлана, и сама не знаешь, чего тебе надобно. За друга своего спрашиваешь, а сама о другом думаешь. Да только не даст вам Мирдар благословения своего. Хоть и твердит он изо дня в день, что найдёт жену брату своему получше дочки купцовой, а сам другие планы вынашивает, как бы Османта подальше из Сартии убрать. Смерти-то Мирдар ему не желает, а всё же во главе государства своего видеть не хочет. Женит он Османта на одной из царевен-королевен, что сами правительницами станут. И будет твой ненаглядный при ней принцем-консортом.

— Кем? — из всего, что наговорил ведун, зацепилась я за последнее, незнакомое мне выражение.

— Попугаем королевским, — как-то нехорошо усмехнулся Вайлех. — Или псом. Уж как повезёт. Будет на приёмах подле неё сидеть, как сейчас при брате сидит, кивать согласно, да планы вынашивать, как бы очередную любовницу незаметно в покои провести. Да ты не пугайся так. Это не проклятие никакое, не предсказание. Может, и другая вас ждёт участь. Может, родит Илана сына, и тогда князь от планов своих оступится. Я могу только советы давать, но влиять на решения чужие не в силах. А что касается Эрителя, то лучше и ему, и тебе о снах тех забыть. То совет был мудрый. Но вижу я, хмуришься ты, а значит, такой вариант тебе не подходит. Тогда пусть отправляется княжич при первой возможности в Берению и сам выясняет, что с ним до пяти лет происходило. А теперь, красавица, прочь с глаз моих!

И так страшно он выкрикнул он последний приказ, что ноги сами поспешили унести меня подальше от Вайлеха. Не помня себя, выбежала я наружу, сбила туфлей старую тряпку на порожке и побежала по тропинке обратно к городу. В тот же вечер рассказала я обо всём Османту, но тот лишь рукой махнул:

— И зачем только ходила? И так я знаю, чего мой братец хочет.

— Откуда? — не веря в спокойствие возлюбленного, изумилась я.

— Звонкая монета развязывает не только чародейские языки, — вздохнул тот. Потом просветлел лицом и добавил: — А оленя-то мы поймали. С такими огромными рогами!