Сны хрустальных китов

Серебряный колокольчик (эпизоды 7 и 8)

Осенние ярмарки традиционно проводились ещё со времён Великой Тивирской империи, задолго до того, как та развалилась на десяток отдельных государств-княжеств. Люди уже и не помнили, откуда пошла традиция с началом листопада устраивать торжища на площадях. Купцы, музыканты, бродячие артисты собирались вместе в мало-мальски крупных городах, чтобы на целых три дня оторвать горожан и окрестных крестьян от работы. И хотя до сих пор торговые площади обносили терновым забором, никто уже не мог сказать — для чего. Как и не мог толком объяснить значение расписанных красной краской полотнищ и полумесяцев из теста, политых вишнёвым вареньем.

«Полумесяцы — это ребра, а вишнёвый сок — кровь, пролитая принцем Иоганном, — когда-то объяснял маленькому Путнику отец. — Он отдал жизнь в обмен на то, чтобы полчища нечисти покинули навсегда наши края. И теперь каждый год в день его смерти народ собирается и чествует великую жертву принца».

Уже тогда мало кто мог рассказать подлинную историю Страшного Нашествия. Редкие документы, хранившиеся в княжеской библиотеке, были навсегда утрачены во время пожара, а вместе с ними и память о принце Иоганне. В отличие от масштаба и пышности ярмарок.

Перед воротами Внежина собралась огромная очередь из подвод, конных и пеших с огромными ларями, сумками и тележками. Каждый уважающий себя мастер спешил на ярмарку похвастать товарами. У ворот дежурили несколько охранников. Двое следили за порядком, остальные осматривали входящих и их грузы. Высокий мужик в форме десятника внимательно вглядывался в лица, сверяя с портретами разыскиваемых преступников. Путник по привычке напрягся, когда настал их черед проходить досмотр. К тому времени они с Ястребом стянули с телеги чудо-полотно и вместо него накрыли корзины и коробки обычной мешковиной. Теперь её край безжалостно отдёрнули, и тощий охранник внимательным взглядом ощупывал каждую корзинку.

— Проезжайте, — после долгого ожидания, махнул он рукой.

Город, казалось, вымер. Улочка, по которой Ястреб направил их телегу, была пустынна. Только рядом с двухэтажным зданием таверны кипела жизнь. Двое мальчишек, балансируя на лесенках, развешивали над входом ярко расписанную доску под гневные крики хозяина заведения. На доске красовалась надпись: «Только в дни ярмарки каждая вторая кружка пива — бесплатно». Две похожие доски были прислонены к стене, глася, что все комнаты на втором этаже заняты, и что можно теперь заказать у повара новый салат из моркови и свежей капусты всего за три медяка.

Но чем ближе Путник с Тивиссой и колокольником приближались к центру Внежина, тем шумнее становилось. Уже за несколько кварталов начали доноситься до них крики зазывал, грохот барабанов и трезвон многочисленных бубенцов. Нос уловил знакомый запах подгоревшего масла, сдобы и скворчащего на открытом огне мяса. Через широкий проем в терновой ограде телега въехали на площадь. Ворожея приподнялась, пытаясь высмотреть свободное место. Потом решительно указала направо:

— Нам туда. Шестьдесят седьмой номер.

Большую часть площади поделили на ровные прямоугольники. Посреди каждого торчал флажок с номером. Тут торговали те, кто мог оплатить пошлину. Остальным проходилось довольствоваться местами с краю или вовсе, притулиться в тени какой-нибудь палатки, если владелец оной позволит. Самые бедные ютились у ограды. К началу дня почти вся площадь была уставлена разноцветными шатрами и сколоченными заранее из досок павильонами. В самой её серёдке расчистили место для сцены. Туда мог подняться любой и спеть, сыграть или рассказать какую-нибудь историю. Рядышком из бочек разливали холодный квас и сладкий напиток из вишнёвых и смородиновых листьев. Туда-то и тянулись уставшие от хождения от шатра к шатру покупатели. Между рядами сновали коробейники и вездесущие тётки с лотками. То и дело воздух пронизывали их крики:

— Пирожки с мясом, с грибами…

— Булочки сладкие, с пылу с жару!

— Леденцы на палочке! Коврижки медовые, груши в карамели!

Стараясь никого не зацепить, Ястреб осторожно направил телегу на свободный пятачок. Пока мужчины разгружали товар, ворожея установила свою скромную палатку из голубого брезента. Поставила внутри складной столик и принялась расставлять поделки. Колокольных дел мастер одобрительно кивнул и обратился к Путнику:

— Не хочешь теперь мне помочь, князь?

— Отчего же не помочь, — пожал тот плечами. — Тивисса, как видно, сама неплохо справляется.

В отличие от ворожеи, Ястреб торговал прямо с телеги. Пока Путник присматривал за товаром, колокольник отвёл Рябчика на общую конюшню. Там коня загнали в стойло, накормили и принялись чистить. Покуда хозяин находился рядом, жеребец молча сносил прикосновения незнакомых людей, но стоило тому выйти за ворота, как он принялся неистово плясать на месте, стараясь лягнуть подоспевшего мальчишку-конюшего. Так что пришлось Ястребу воротиться и целых полчаса уговаривать несносную скотину вести себя как подобает нормальной лошади, а не «отродью кельпи».

К тому времени, как Путник вернулся к Тивиссе, она уже успела продать несколько небольших корзин, пару вышитых лент и коробку с пряниками. Перед палаткой теперь стояла девица лет двадцати, нервно теребящая косу. Ворожея терпеливо посматривала на новую покупательницу, но ничего не предлагала.

— Садись, — указала она на табурет рядом с собой.

— Может, спросишь, чего ей надо? — кивнул в сторону девицы Путник.

— А чего тут спрашивать, и так понятно. Отвар ей нужен, чтобы дитя внутри убить. Только у меня такого отродясь не водилось. Да и не по мне всё это. А советовать сходить к лекарю… такие никогда советов не слушают. Так что пусть мимо проходит, — вздохнула Тивисса.

Мужчина хотел было спросить, с чего вдруг у неё такая уверенность, но тут сама покупательница подала голос:

— А… скажите. Нет ли у вас настоя, ну, чтобы плод выгнать?

— Нет, — покачала головой ворожея. На секунду задумалась, кивнула своим мыслям и продолжила, — Но нужное тебе есть вон в той лавке.

— Спасибо, — просветлела лицом девица.

До обеда удалось продать ещё кое-что. Перекусили припасёнными яблоками и бутербродами с домашней колбасой. Тивисса никогда не спрашивала, что ищет тот или иной покупатель. Она безошибочно предлагала нужный товар, каждый раз называя новую цену на одинаковые изделия. Когда от палатки отошла милая супружеская пара, отдавшая за небольшую корзину с цветами и орехами целых три серебрушки, Путник не выдержал:

— Почему так дорого? С той разукрашенной тётки, что так зло на тебя зыркала, ты потребовала меньше десять монет, а этих приятных людей практически ограбила. Что с тобой, Тивисса?

— У той тётки в прошлом месяце погиб муж, так что ей теперь одной приходится кормить трёх дочерей. И она вовсе не зыркала, а искала, чем их побаловать на последние гроши. А у той милой пары с собой три кошелька, да в каждом не меньше десяти золотых. Думаю, они могут позволить себе немного переплатить.

Путник не нашёлся, чем ответить. Его благодетельница словно насквозь людей видела да всю их судьбу в глазах читала. Вновь вспомнилась мужчине прошлая ночь, жужжание прялки и жуткий взгляд черных глаз ворожеи. И слова её, будто ветром нашёптанные: «Обещание… князь. Пока не выполнишь, придётся скитаться по миру». От них каждый раз по телу Путника проходил озноб. Ничего больше не стал спрашивать он у Тивиссы. Следил за тем, как она легко находит подход к каждому, как улыбается и шутит с одними и как серьёзно слушает рассуждения других покупателей. Когда же к палатке приблизился уже немолодой мужичок, по виду — отставной военный, ворожея достала клетку со снами. При этом выглядела она как кошка, наконец оказавшаяся наедине с полной кринкой сметаны. Прошептала: «Вот и вы, родимые, пригодились».

— Хозяйка, нет ли у тебя, случаем каких-нибудь трав от бессонницы? — рассматривая выложенные в два ряда мешочки с различными сборами, поинтересовался дядька.

— Есть, да только вам они не помогут, — отрезала Тивисса. — То, что вы видели и пережили отогнать корнем валерианы не выйдет. Есть у меня для вас иное средство. Хорошие, добрые сны.

— О чем ты, деточка? — в голосе покупателя появились угрожающие нотки. — Аль надумала надо мной смеяться?

— Ничего подобного.

Тивисса осторожно сняла с клетки тряпицу, и сейчас же напуганные светом сны защебетали пронзительно и громко, как самые обычные щеглы. Ни мало тому не смущаясь, продавщица сунула в клетку руку и одним ловким движением изловила один из пуховых комочков. Днём, на свету яркие краски его пёрышек выцвели, и он старался спрятаться в кулаке женщины.

— Что это за чудо-юдо? — ахнул дядька.

— Вечером, как задумаете спать ложиться, поставьте её поближе к кровати. И тогда никаких кошмаров не будет. Но на пятую ночь оставьте дверцу открытой. Не послушаетесь — навсегда потеряете покой и больше никогда не сможете уснуть. Запомните это хорошенько.

С этим наказом Тивисса сунула сон в другую клетку, поменьше, и протянула её покупателю. Тот повертел, покрутил новоприобретение, но, кажется, поверил ворожее. От денег, на сей раз, она вовсе отказалась.

К вечеру почти всё было распродано. Женщина собрала оставшийся товар, уложила в одном месте и накрыла лунной тканью. После чего завязала над входом какой-то мудрёный шнур и приказала Путнику следовать за ней.

— Надо теперь и нам кое-что купить, — сказала она.

Перво-наперво у коробейника Тивисса взяла моток крепкой верёвки и несколько толстых стальных игл. Потом они направились в лавку скорняка. Пока Путник рассматривал куртки да ремни, женщина сговаривалась с парнем за прилавком:

— Мне нужен кусок кожи.

— Какой вам? Есть бычья, свиная. Шкурки кроличьи имеются. Вам, госпожа для чего угодно? Сапоги хотите сшить али муфту к зиме, чтобы ручки не мёрзли? Ручки-то ваши — большая ценность.

— Нет, — замотала головой Тивисса. — Мне нужен самый дешёвый кусок, примерно два локтя длинной и три шириной. Любого цвета, с дырками — не важно.

— Зачем тебе? — невольно заинтересовался Путник.

— Надо, — отрезала женщина так, что желание спрашивать тут же пропало. — Так есть такие, или нет?

— Ну, — замялся парень, — не думаю, что такое у нас найдётся. Сами видите, какое у наших вещей высокое качество. Если только в обрезках поискать, так там тоже — совсем небольшие полоски. Нет, госпожа, боюсь, ничем Вам помочь не могу. Может, спутнику вашему чего-нибудь надобно?

— Нет, благодарю, — отказался и Путник. Его жалких накоплений не хватило бы и самые дешёвые перчатки из этой лавочки. Продавец разочарованно вздохнул и тут же забыл о несостоявшихся клиентах.

То же повторилось и в другой лавке. Потом они прошли к палаткам с меховыми шапками, но там лишь головой покачали: такого у них отродясь не было, только готовые изделия.

Нужный обрез кожи нашёлся у самого выхода с площади. У старого деда дела, видимо, шли совсем плохо. Свой скромный товар он разложил прямо на земле, оставив за сторожа всклокоченную собаку. Сам же, склонив голову на грудь, сонно посапывал. Псина коротко гавкнула, дедок вздрогнул, уставившись на ворожею с чужаком мутными светло-голубыми глазами. Несколько мгновений понадобилось ему, чтобы оценить ситуацию. Расплывшись в угодливой улыбке, старик зашамкал:

— Что судари желают приобрести?

— Дедушка, не найдётся ли у вас примерно такой отрез? — ответно улыбнулась Тивисса, показывая руками нужный размер.

— Всё, что есть, всё туточки. Берите, смотрите, — ответил дед. Собака согласно тявкнула.

Ворожея присела, даже не подобрав расшитого подола, который елозил в дорожной пыли, словно какая-то тряпка. Путник уже понял, что к вещам его благодетельница относится легко, даже с некоторым пренебрежением. А ещё, если Тивиссу посещала какая-то идея, она принималась притворять её в жизнь с небывалым рвением, совершенно не обращая внимания на любые преграды. В этом-то они были очень с ней схожи.

— Вот, — из неровной кучи женщина выудила нужный кусок. Пятнистый, с продольной царапиной и неровными краями. Словно кожу сдирали впопыхах, причём её владелец продолжал сопротивляться. — То, что надо. Сколько с меня?

— Хм… — кажется, дедок растерялся. Он-то уже не мечтал даже бесплатно всучить свой хлам, а тут такая удача! Дёрнув себя за бороду для пущей важности, произнёс: — Серебрушка.

— Эй, отец, не наглей! — вступил в переговоры Путник. Старик тут же поник, и совсем другим тоном выдвинул новое предложение:

— Пять монет.

— Две, — назвал свою цену чужак.

— Четыре.

— Три, и не единой монетой меньше, — заупрямился дедок.

— По рукам, — согласился Путник.

Тивисса радостно прижала полученный кусок кожи, словно модница — новую обновку. Дальше они отправились за мясом. Тут ворожея и вовсе выкинула такое коленце: попросила отдать ей несвежих обрезков да костей, что только на выброс годились. Однако, выслушав просьбу женщины, мясник лишь кивнул и вскоре вынес увесистый мешок. От мешка разило страшно, но ворожея была довольна.

— На, — вручила она свою покупку Путнику.

В городе решили не ночевать, а отправиться пораньше домой. Ястреб не возражал, он-то ухитрился распродать всё, включая тот самый ящик с гвоздями. Но более всего возвращению радовался Рябчик, теперь тянувший пустую телегу гораздо бережнее. К деревне они подъехали в сумерках, в низине уже начал собираться привычный туман, но окна домов пока не зажигались.

Едва переступив порог, Тивисса немедленно схватилась за дело. В большую иглу заправила суровую нить и принялась из кожи шить подобие бурдюка. На этот раз работа шла в молчании, а на лбу ворожеи снова появилась знакомая Путнику морщинка. Когда бурдюк был закончен, она вывернула его наизнанку, набила тухлятиной и тщательно обвязала горловину шнуром.

— Ты опять кого-то собралась ловить? — присев рядом, догадался Путник.

— Ага. Трупоеда. Мне нужна его кровь для одного зелья, — призналась женщина, — Ты кое в чём прав. Я не совсем обычная знахарка. Мой дед — один из духов воздуха, а потому мне так легко удаётся договариваться со стихиями. От него моя бабушка узнала многие секреты, которые, как и десятки других, записаны в книгу рода. Но у всего есть своя цена. Мы — дети духов, не способны долго удерживать Эхо внутри тела. Уже сейчас я чувствую, как оно рвётся наружу. Скоро я начну вести себя, как полоумная старуха.

— Но ведь сейчас ты вполне… нормальная, — возразил Путник.

— Безумие, как пожар — завладевает человеком быстро. Сейчас моя сила велика, как никогда, но также тонка грань, отделяющая меня от него, — возразила Тивисса.

— И когда мы пойдём ловить твоего трупоеда?

— Эти твари осторожны, избегают встреч с людьми. Если только вокруг нет свежей падали, то им приходится идти на убийство. Мелкая живность вроде белок или менее расторопных птиц лишь на время способны утолить их голод, но предпочитают трупоеды всё же человеческую плоть. Потому-то и гнездятся рядом с кладбищами. А ещё они — ночные твари, так что на охоту мы отправимся завтра после захода солнца.

Однако планы их были сорваны. К ночи Тивиссе стало дурно. Тело потяжелело, казалось, на целый пуд и почти не слушалось. Для каждого движения приходилось прилагать дополнительные усилия. Постоянно останавливалась она посреди комнаты, замирала, не двигалась, одеревенев. Руки женщины, прежде ловкие и сильные, повисли безнадёжными плетьми, лёгкие шаги превратились в старушечье шарканье.

При этом все чувства внучки духа усилились в разы. Она ощущала кожей малейшее дуновение ветра, любой звук отзывался в костях, любой запах лишал рассудка. Ей уже не было необходимости открывать глаза, не надо было смотреть, чтобы видеть происходящее вокруг. Мысли перестали приходить по очереди, путались, мешались, обрывались как нити, не составляя более единого полотна.

Утром она не вышла из комнаты, так что Путнику пришлось самому заглянуть туда без спроса. Тивисса сидела на кровати, недвижная и что-то шептала про себя. Глаза её вновь сделались ненормальными. В расширенных зрачках не было ни тени понимания. Ему на пути частенько попадались юродивые. Сумасшествие принимало разную форму, но никогда прежде не проявлялось так явственно.

Два дня провалялась ворожея в постели. Изо всех сил держалась за свою человеческую суть, хоть разум уже отделялась от тела. Она словно плыла лёгким облаком; всё дальше и дальше от дома устремлялись видения Тивиссы. Далёкие края виделись ей в бреду. Горы и ущелья, что пролегали далеко к востоку от родных мест, извилистые реки и ручьи — она ощущала их прохладу, мелкие капельки влаги на лице. Огромными усилиями ворожея возвращалась в комнату, цепляясь за любую мелочь: рисунок на покрывале, след от сучка на деревянной стене, запаху мыла, исходившему от собственных волос. К исходу третьего дня женщина открыла глаза и отчётливо произнесла:

— Пора.

— Что? — сидящий у кровати Путник протёр заспанные глаза.

Всё то время, что его благодетельница боролась внутри своего разума, он боролся за её жизнь. Поил и кормил, для чего порой приходилось через силу разжимать плотно сомкнутые челюсти Тивиссы. Загорелая прежде кожа стала фарфорово-белой, тёмные реки вен отчётливо виднелись в голубоватом свете умирающего вечера. Казалось, можно рассмотреть сквозь них течение крови. Тело отвергало Эхо, а то лишь чудом оставалось в чуждом ему сосуде. Как у самого Путника. Только смерть ворожеи не могла вернуть всё к началу, только привести к концу.

— Надо достать кровь трупоеда. Если до завтрашних сумерек не приготовить зелье, всё будет бесполезно. Помоги мне подняться да принеси тот мешок с мясными обрезками.

Чужак сделал, что ему велели. Пока Тивисса умылась и переодевалась, с остервенением сдирая с себя провонявшую потом просторную рубаху, он вышел во двор. Верхушки холмов были облиты светом, но с другой стороны неба уже загорались первые звезды. С севера на деревню наползали тёмные жирные тучи. Под ногами хрустели опавшие листья, не прихваченные пока инеем. До первых снегов оставалось не так много времени, но тепло, накопленное землёй, пока держало оборону.

Пора уходить, иначе он рискует остаться в доме ворожеи на всю зиму. Слишком соблазнительная идея, но Путник не мог допустить подобного. Жизнь его давно ему не принадлежала, и мужчина не мог позволить себе даже тени выбора. Нет-нет, вот поймают они трупоеда, и он навсегда распрощается с Тивиссой. И больше никаких отговорок.

А та как раз вышла на порог. В штанах и широкой куртке со стальными заклёпками ворожея напоминала одну из островных женщин-воительниц. К широкому ремню был приторочен кинжал. Из-за плеча торчал колчан со стрелами. Она решительно сунула в руки Путника какой-то корень:

— Натрёшь им лицо, шею и ладони, чтобы ни одна тварь лесная не пошла по нашему следу. — Мужчина принюхался, пахло сильно, но не неприятно.

Дождавшись, пока он сделает всё необходимое, Тивисса протянула своему помощнику лук и колчан, пояснила:

— Я с ним и в нормальном состоянии паршиво обращаюсь, а сейчас, боюсь, даже тетиву не смогу ладно натянуть. Так что будешь меня прикрывать, пока я установлю ловушку. Я боюсь… я не хочу… — и ворожея, горестно всхлипнув, прижалась к онемевшему чужаку. Он ничего не ответил, хотел прижать женщину к груди, позволяя той выплакаться. Но та тут же смахнула слезы и решительно зашагала прочь со двора.

Ночь наступала. Если бы не навыки Путника и чутье его спутницы, они бы давно заблудились. В скудном свете масляного фонаря лес выглядел совсем иначе, чем днём. Даже деревенские детишки, знавшие каждую его тропку, каждую полянку и все овраги, не решались соваться сюда после наступления темноты. Ибо после заката пробуждались иные, тёмные силы, от которых доброму человеку не было спасения.

Из нор да вылезали костлявые шептуны — останки тех, кто заплутал однажды в лесу да умер от голода. Днём они пугали неожиданным хрустом ветки, снимали птиц с гнёзд, заставляя тех пронзительно кричать, но с заходом солнца становились бесшумны, нападая на любое живое существо и ломая тому шею. Волосатые страхолюдины, притворяющиеся днём замшелыми кочками, просыпались, чтобы схорониться в кустах, сверкая глазами. Подойдёшь поближе, ничего не найдёшь, только листья колышутся, а стоит отвернуться — нападёт да задушит. Это не считая другой нежити да нечисти, что хоть и не могла убить, но всячески вредила.

Даже Путнику сделалось не по себе. Чтобы как-то развеять мрачное настроение и немного приободрится, он пристал с расспросами к Тивиссе. Мол, что де за зелье она готовить собралась, и в чём его действие? Показалось, что ворожея вновь впала в прежнее состояние. Глаза её что-то высматривали, не здесь, а внутри своего существа, губы беззвучно зашевелились, и лишь спустя годы (так показалось чужаку) из них вырвались слова:

— Оно умертвит мою плоть. Кровь трупоеда — жуткий яд, в чистом виде одна его капля способна убить всего через несколько минут. Но если смешать её с отваром кое-каких трав да произнести специальный заговор, то таким питьём можно подавить жизненное начало, не причиняя телу никакого вреда. Обычно подобное зелье применяется, чтобы тебя не могло найти ни одно поисковое заклятие. Всё будет твердить о том, что ты мёртв, хотя ни дыхание, ни сердцебиение не прекратятся. В моем случае я обманываю лишь свой дух, что более не может спокойно покоиться в человеческом обличии. В общем-то, его много где можно применить. Если добавить пару компонентов, то зелье становится совершенно безопасным для тела, но вот Эхо навсегда угасает. Говорят, одного из древних правителей попотчевали таким снадобьем, и тот вскоре потерял и память, и речь, и здравомыслие. К счастью, для зелья достаточно совсем немного трупоедской крови, а хватает его на целый год. Обычно я не тяну до последнего, не даю проявиться своей сути. Но разве можно было бросить тебя в беде?

— Ох, нашла беду! — фыркнул мужчина. — Я давно привык к своим кошмарам.

— Дело не в привычке. Обычно я легко читаю историю чужих жизней, но в твоём случае всё слишком… размыто. Словно через мутное стекло видится мне, что лежат на тебе какой-то долг и вина. Они-то и держат прочными канатами, не дают покоя. А каждый кошмар как новое волокно, только силы вливают в них. Возможно, если ослабить путы, скорее смогу разглядеть остальное.

— И что конкретно ты видишь? — Теперь некоторые загадки для Путника разрешились, но оставалось ещё их великое множество.

Тивисса прикрыла глаза, наморщила лоб, сосредотачиваясь. Но тут же досадливо тряхнула головой:

— Я вижу страшного зверя, крылатого монстра в огне. Вижу скалы, окружённые волнующимся морем. Там кто-то стоит, но стоит мне напрячь зрение, как всё пропадает. Остаётся лишь беспроглядный мрак. Не знаю, гость дорогой, что стряслось с тобою, но одно мне ясно: плотным коконом вокруг тебя обернулась магия, да такая, что ни одному шаману не одолеть, — ворожея открыла глаза, тяжело вздохнула. — Не взыщи, Путник, не чем мне утешить тебя.

— Что ж, и на том спасибо, — улыбнулся в ответ мужчина.

— Шш-ш!

Тивисса приставила палец к губам, показывая, что разговор их закончен. Жестом попросила у чужака бурдюк, который тот тащил всю дорогу, обернув лунной тканью, чтобы к ним не прицепились все местные падальщики. За три дня мясо стало вонять совершенно невыносимо. Будь Путник даже очень голодным хищником и то бы не стал покушаться на такое сомнительное угощение. Но Тивисса уверяла, что для трупоеда начинка мешка стала даже привлекательнее. Вдвоём с чужаком они подвесили приманку на толстую ветку одного из клёнов, так, чтобы нежить не сразу смогла до неё добраться. Поставив фонарь на землю, ворожея достала из своей сумки несколько небольших остро заточенных колышков.

— Помоги мне разгрести листву, — тихо попросила.

Её спутник опустился на колени, старательно заработал руками. Под слоем опада обнаружились зелёная глупая травка да несколько готовящихся к спячке жучков. Почва была влажной и мягкой, так что колышки легко вошли в неё, образовав непонятную пока фигуру. И только когда Тивисса натянула между ними толстую бечеву, мужчина распознал знакомый ему с детства знак — колдовскую руну подчинения.

Когда-то придворный чародей обучил маленького князя тайному языку, правда, в устах простого смертного священные слова не имели никакой силы. Путник думал, что за столько лет полностью забыл их, но некоторые знания никогда не теряются. Особенно те, которые ты получаешь, открыв рот и с нетерпением слушая своего учителя. До сих пор не ясно, с чего вдруг старик Шамул решил раскрыть обычному мальчишке ведьмовские премудрости. Да, всем сыновьям правителя необходимо было знать о ядах и некоторых опасных наговорах, чтобы суметь защитить себя от сглаза или отравы, подсыпанной на пиру. Но не более того. Посему Путник чувствовал себя избранным, особенным. И сейчас это чувство вернулось, как далёкий отголосок знакомого голоса. Его голоса…

Когда всё было готово, Тивисса заново присыпала бечеву листвой да мелкими веточками. Теперь им оставалось только ждать. Небольшая яма как раз подошла для того, чтобы мужчина и ворожея затаились в ней, свернувшись в три погибели. Фонарь пришлось затушить, и на некоторое время оба оказались очень уязвимы.

Лишь когда глаза привыкли к темноте, а бурление крови в висках утихло, Путник прочувствовал неудобство своего положения. Подогнутые ноги быстро превратились в два набитых сеном мешка, доносящаяся до них вонь гниющего мяса рождала желание закрыть нос, а лучше — научиться совсем не дышать. К тому же в яме было довольно сыро и грязно: не прислониться, ни улечься поудобнее. Зато они могли увидеть приближение трупоеда до того, как тот засёк бы охотников. И чудище не заставило себя долго ждать.

Тёмно-серая шкура, огромные когти, приплюснутая башка с сильными челюстями, способными перемалывать даже кости. Настоящая машина для уничтожения трупов. Большие ноздри с силой втягивали воздух, пока взгляд маленьких красных глаз метался туда-сюда по поляне. Еда должна быть где-то неподалёку, трупоед не мог ошибиться. Он прошёлся по кругу, пока не обнаружил висящий над головой бурдюк. Наверное, это припасы убурука, трупоед частенько обворовывал их, если те не удосуживались затащить свою добычу повыше, оставляя на нижних ветках. Убуруки не приносили вреда людям, более того, боялись их, зато в голодное время пробирались в деревни и утаскивали мелкий скот или собак. То ли на этот раз труп за что-то зацепился, то ли хвост его запутался в ветвях, но сдёрнуть добычу ни с первой, ни со второй попытки не удалось.

Трупоед приблизился к стволу, приподнялся на своих коротких задних лапах, вытянул передние — более длинные — вверх. Зацепил кожу когтями и снова дёрнул. Верёвка лопнула, бурдюк повалился прямо между колышками. Чужак поудобнее перехватил лук, приготовившись стрелять.

— Не надо, — прошептала Тивисса.

— Я думал, мы убьём его.

— Нет.

— Это же нежить! — не понял мужчина. — От него никакой пользы.

— От половины населения Элпис никакой пользы, но это не значит, что каждого второго надо расстреливать из лука. Нежить — тоже часть этого мира. Да, ничего хорошего от трупоедов, упырей и подобных им существ ждать не приходится. Но нельзя убивать даже их просто так. Убийство похоже на кислоту, что разъедает тебя изнутри, вплетается в твоё Эхо, ослабляет твою связь с Великой Птицей. И чем оно бессмысленнее, тем опаснее. Так что не натягивай так тетиву, не спеши выстрелить. Смотри, он уже попался в мои сети.

И правда. Трупоед метался по пяточку под деревом, будто окружённый со всех сторон огненным кольцом или невидимой стеной. Тивисса выбралась из своего укрытия. Путник невольно сглотнул: вокруг ворожеи будто дымка сгустилась, делая контуры её фигуры размытыми. И снова тот взгляд — всезнающий, проникающий до самых печёнок. Как тогда, когда женщина превращала лунный свет в нити. Только жужжания прялки не достаёт. И снова слова её достигали цели, били по самому больному, каждый, что острыйкамешек, зарождающий круги на поверхности озера воспоминаний.

— Оно не было бессмысленным, — пробормотал мужчина, вылезая вслед за ворожеей из ямы.

Вот она подошла ближе к клёну, провела рукой сверху вниз. В горле женщины рождались странные, гортанные звуки. Трупоед ответил таким же низким полулаем-полурыком, с ненавистью уставившись на внучку духа. А та ещё громче повторила команду, так что аж Путнику захотелось немедленно замереть и позволить делать с собой, что угодно.

Это была не магия, во всяком случае, не привычные заклятия. Тивисса владела первозданным языком бытия, общаясь со всеми созданиями на равных. Она не черпала силу из искусственных обрядов, она сама была частью силы, что наполняла прежде все уголки мира, пока в нём не появился первый человек. Потому её слушались сны, а свет солнца превращался в муку. Потому она видела суть происходящего и смотрела в обе стороны реки времени. И потому сейчас безбоязненно протянула к трупоеду руку с кинжалом и сделала на его плече небольшой надрез. Чёрная густая кровь закапала на землю, прожигая в листве дымящиеся дырочки. Нежить дёрнулась от боли, попыталась куснуть Тивиссу, но в последний момент сомкнула зубы в нескольких пальцах от её шеи. Теперь осталось лишь собрать кровь в небольшой пузырёк. Ни дерево, ни сталь не могли служить для этого. Даже кинжал, которым воспользовалась женщина, более оказался ни для какой работы не пригоден. Кромка его тут же заржавела, затупилась. Лишь хрусталь, выплавленный из полярного песка, не портился под действием трупоедской крови, наоборот, становясь крепче.

— А вот теперь тебе лучше прицелится и отойди подальше, — сказала Тивисса, одновременно с этим выдернув один из колышков.

Рисунок руны был нарушен. Тварь зарычала, но предпочла не связываться со странными двуногими, а набросился на давно дожидавшуюся его добычу. Бурдюк тут же был разорван, и трупоед с удовольствием зарылся в дурно пахнущие ошмётки мяса. Воспользовавшись этим, ворожея вместе с Путником отступили к тропе. Продолжая держать нежить в поле зрения, мужчина дождался, пока его спутница подберёт фонарь. И снова — пара слов, и огонёк пламени заплясал на фитиле. Он уже перестал удивляться подобному. Да и не до удивления было. Им предстоял трудный путь домой.