Сны хрустальных китов

XIII

Это были самые тяжёлые четыре дня из всего двухгодичного полёта, но когда все ремонт завершился, счастье всех космоплавателей казалось безграничным. Они могли справиться быстрее, но Лайтнед настоял, чтобы никаких ночных работ не проводилось, а распорядок дня остался неизменным. И когда ночная вахта сменяла дневную, наработавшиеся за двенадцать часов воздухоплаватели бросали все свои недоделанные дела и отправлялись по каютам. Все, без исключения. Старпом, подобно нервной няньке, всюду следовал за капитаном и напоминал ему о необходимости есть, пить и спать, потому как сам Фредрик часто забывал об этом, бегая от одного отсека в другой или проводя часы в библиотеке.

Его знания древних языков поражали Юсфена, и профессор искренне обрадовался такому замечательному помощнику. Они вместе, страница за страницей, штудировали, найденный в книжных закромах, бриллиант. Стиль изложения был весьма непривычен для Лайтнеда, но ему нравилось составлять предложения из знакомых слов, обретающих порой самые неожиданные смыслы. Витиеватым почерком на тонкой бумаге, которую приходилось переворачивать с необыкновенной аккуратностью, в книге излагалась странная история, щедро пересыпанная сухими фактами и разбавленная многочисленными иллюстрациями.

Коротко пересказанная, история эта звучала так: вокруг звезды вращались девять планет, но только на одной из них была жизнь. Разнообразные существа, от примитивных, до невероятно развитых обитали на ней. Вокруг планеты кружился спутник очень похожий на Селесту. Да и сама она, если верить описанию, походила на Элпис, как близняшка. Если у гигантских космических объектов бывают близнецы. Гравитация, огромные водные ресурсы, даже часть растений и животных — все, как на родной Лайтнеду планете. Читать об этом было настолько странно и страшно, что Фредрик и профессор частенько прерывались, чтобы успокоить собственное сердцебиение и привести кипящие мысли в порядок. Если всё, описанное в книге, не сказка… Если перед ними…

— Колыбель человечества! — Распалялся перед собравшимися Юсфен на третий вечер их вынужденного простоя.

— Чушь. — По-прежнему злой и недовольный тем, что капитан спустил всё с рук одноглазому, Клаудес и раньше не отличался тактичностью. — Будь рядом с нами обитаемая планета, наши космологи об этом давно бы узнали. Но за сотни лет исследований, полётов никто ни словом о подобном не обмолвился. Неужели мы поверим какой-то сомнительной книженции, да ещё написанной невесть кем и неизвестно когда? Профессор, честное слово, я был о вас лучшего мнения.

— Да, я согласен с тем, что наш… кх-м… Наш источник информации недостаточно достоверен. Но давайте предположим иную ситуацию. Кто-то триста лет назад ни с того, ни сего решил написать историю о далёкой планете с характеристиками, один в один сходными с теми, какие мы сейчас получаем от наших приборов. Хвала богам, наконец-то заработавших! Да, вокруг звёзды вращаются не девять, а всего семь планет, но ближайшая к нам имеет массу, размер и даже очертания материков такие же, как в трактате. Совпадение, скажете вы, но…

— Воздухоплаватели не верят в совпадения, — прервал Юсфена старпом.

— И всё равно, профессор, вы меня не убедили, — заартачился Клаудес. — Наша профессия предполагает некоторый романтизм, — в устах мичмана последнее слово прозвучало как какое-то неприличное ругательство, — но мы — не наивные идиоты. Обитаемая планета, более того, планета, на которой живут предки людей… это нонсенс! Наши цеппелины облазили весь близлежащий Небесный мир, нам известно о более чем сотни планет, и, если верить статистическим данным, а я им верю, вероятность того, что найдётся точно такой же шарик, как наша Элпис не просто ничтожно мала, она бесконечно стремиться к нулю. Нет, нет… Уберите от меня вашу писанину! Я не поверю, пока своими глазами не увижу всё то, о чём вы там вычитали. Не попробую, так сказать, на язык.

— Только не отравитесь, — съязвил из угла Миртер.

По тому, какой взгляд метнул в сторону лейтенанта Клаудес, стало понятно, что шутку услышали. Но на этот раз мичману хватило ума не начинать свару на глазах у всего офицерского состава. Экипаж и так был на пределе. Фредрик понимал их неверие, их недоверие и боязнь влипнуть в новые неприятности. И если бы двадцать, нет, даже пять лет назад кто-то рассказал о существовании планеты-двойника Элпис, он бы послал этого сумасшедшего куда подальше. Даже он, Лайтнед, прошедший такой долгий путь и видевший множество не менее потрясающих чудес. Что говорить об остальных? О том же Клаудесе, с его зашоренностью или Стиворте, который хоть и не высказывался столь резко, но определённо разделял мнение мичмана. Их можно носами тыкать в данные, тысячу раз повторять, что они совпадают с описанием в книге, но толку от этого будет чуть. Нет, единственный способ убедить всех и убедиться самому в том, что они нашли не очередную пустышку — дать её пощупать, понюхать, а, может даже, и куснуть.

— Как только мы починим двигатели, немедленно возьмём курс на планету.

— Капитан, но зачем нам…? — начал, но так и не закончил вопрос младший помощник Хейтен, увидев в глазах командира нечто, заставившее его резко захлопнуть рот.

— Кит не просто так привёл нас сюда. Эта аномалия, странные шары… Кто-нибудь из вас верит в их естественное происхождение? Я — нет. А раз так, значит, их кто-то должен был построить. Небесные карлики или такие же люди, как мы — не важно. Вспомните, в чём состоит наша миссия? Узнать всё о китах, понять, насколько реален миф, доказать, что именно они являются источником Эха. Или же опровергнуть многовековые заблуждения. По итогам два из трёх пунктом нами выполнены. Киты, действительно, транслируют некий высокочастотный сигнал, который при определённом приближении к источнику может быть полностью очищен от помех и полностью дешифрован. Так? — Теперь кивнул Густас, буквально силком вытащенный из УЗЭ отсека на совещание. — Но мы до сих пор не знаем, кто такие или что такое эти киты. Живые они, являются ли порождением Небесного мира, сотворены ли чьими-то руками? И раз один из них притащил нас, специально или случайно в эту звёздные систему, мы обязаны изучить её также тщательно, как самих китов. Мы два года потратили на поиски, два года мы не видели свои семьи, два года мы не чувствовали на коже ветер и тепло солнца. И что теперь? Неужели всё это ради того, чтобы просто развернуться и в последний момент улететь?

— Если мы сможем улететь, — а вот Дерека заткнуть было не так просто.

— Мы выберемся, — развернулся к нему Фредрик. — Мы обязаны выбраться.

Звук застал его на лестнице с поднятой ногой. Сначала Лайтнед не понял, что происходит, только почувствовал неприятную вибрацию. Она распространялась от пальцев, сжимающих поручень, вверх, по костям и мышцам, заставляя те в ответ напрягаться. И лишь спустя пару секунд добралась до ушей, оглушая своей своеобразной музыкой. «Элоиза» дрожала, «Элоиза» потягивалась, как потягиваются в нежной истоме красавицы поутру, после ночных утех. Лайтнед потерял счёт таким красавицам. Порой он оставался с ними, оттягивая неизбежное расставание, но чаще — уходил раньше, чем в окно заглядывал рассвет. Мужчина ненавидел своих мимолётных любовниц за эти потягивания, за их улыбки сытых кошек, за их самоуверенность. Все они были слепы или же претворялись незрячими, не видящими то, что видел он, Лайтнед: никто никому не принадлежит в этом мире. И эта улыбка, это: «Доброе утро, любимый!» — ни метка калённым железом, а всего лишь поводок, сплетённый из иллюзии. И Фредрик легко разрывал любые поводки, раз за разом возвращаясь к той, которую выбрал когда-то сам.

В отличие от женщин, корабль не умел подлизываться. У него не было цели околдовать Лайтнеда. Но Фредрик застыл, словно от заклятия, слушая, как всё быстрее вращаются шестерёнки и винты, как натягиваются жилы цепей, как кровь жидкого топлива омывает механическое сердце «Элоизы». И эти знакомые, чуть хрипловатые постукивания и поскрипывания показались капитану более обольстительными, чем крики и стоны живых девиц.

Он взбежал по лестнице, забыв о том, куда до того собирался, прямо в рулевую рубку. Там в ожидании уже вытянулись по стойке смирно дежурные матросы и Стиворт, снова напомнивший Фредрику в своей недвижимости деревянную статую. Жестом показав, что они могут расслабиться, капитан подошёл к штурвалу, но браться за него не стал. У него дрожали руки. У него колотилось сердце. Сначала необходимо было успокоиться. Вдох, выдох. Лёгкие наполнились спёртым воздухом с запашком нестиранных носок. Ничего не поменялось. Но почему же тогда Лайтнед почувствовал, будто мгновение назад весь Небесный мир встал на дыбы?

«Милая моя, — обратился он к своей возлюбленной, своей настоящей возлюбленной, — неужели я дошёл? Неужели всё скоро закончится? Я столько раз просил тебя об этом, но сейчас боюсь… не проснуться».

Фредрик не ждал ответа. Но ответ пришёл, пусть и в совершенно ином, непривычном виде. Точнее, в возгласе одного из матросов:

— Капитан, кит! Он снова рядом с кораблём!

— Всю мощность на двигатели. За ним!

Приказывать другим было легко. Собственный рык хлыстом подстегнул Лайтнеда, вывел его заплутавший в лабиринтах прошлого разум. Он всё чаще попадал туда, надеясь и одновременно ужасаясь тому, что однажды навсегда потеряется. Но нет… не суждено. Кем бы он ни был когда-то, закончить свою жизнь ему придётся именно капитаном космического цеппелина. И потому Фредрик обязан довести миссию «Элоизы» до конца. Должен доставить всех этих людей в целости и сохранности. Должен хоть напоследок поступить правильно.

За спиной запищал фейнолер. Лайтнед даже не обернулся. Всё его внимание сосредоточилось на плывущем впереди звере. Зачем тот вернулся? Или это другой кит? С такого расстояния было не рассмотреть. Но Лайтнед чувствовал уверенность: того красавца, что порвал их сеть и затащил демон знает куда, он теперь точно узнает.

— Капитан, из УЗЭ отсека пришла звукограмма, — во всю мощь лёгких проорал связист. — Говорят, приборы сошли с ума.

— Что значит, с ума? — вместо командира спросил старпом.

— Не могу знать, господин Стиворт, — не понижая голоса, довольно гаркнул матрос. Старший помощник едва удержался от того, чтобы не сунуть мизинец в ухо — внутри зазвенело. — Они просят капитана в отсек.

— Дерек? — Повернулся к помощнику Лайтнед.

— Конечно, — кивнул тот.

Снова лестница. Снова дрожь и гул. Слаженный танец металлических деталей, ничем не напоминающий размеренные удары вёсел о воду: раз, два, раз-два… Холодный ветер пробирается под толстую куртку, заползает змеёй за ворот шерстяной рубахи. Стоять на носу хоть и почётно, но капитан променял бы почёт за право спуститься в каюту и немного поспать. Или сесть рядом с Ивертом по прозвищу Олень на скамью, почувствовать, как море сопротивляется каждому движению. Они наносят ему раны, белыми барашками пузырей тянущиеся прочь от корабля, но едва проходит секунда, как вечная, мудрая, грозная пучина разглаживает свои шрамы, даже не замечая людских усилий. Что изменилось? Вместо моря, Лайтнед стал бороздить космос, но сил по-прежнему не хватало на то, чтобы нанести ему хоть малюсенькую царапину.

Он решил пойти другим путём. Вместо того чтобы тащиться по внутреннему коридору вышел на так называемый променад — окольцовывающую третью палубу галерею. Огромные иллюминаторы, забранные стеклом толщиной в несколько пальцев с дополнительной защитой из автоматических щитов. А за ними — темнота. За ними вспышки и проблески. Нет… кое-что изменилось. Море можно было переплыть. Небесный мир же переплыть никому не удастся. Помыслить бесконечность. Лайтнед остановился перед одним из иллюминаторов, пытаясь не цепляться взглядом ни за что, а объять сразу всю панораму.

Далеко, очень далеко, так далеко, что ни одному из смертных не достичь границ. Его жизнь раньше казалась Фредрику похожей на Небесный мир. Долгой, очень долгой, такой долгой, что он устал жить. Но Лайтнед никогда не представлял её бесконечной. Как и не мог вообразить весь космос целиком. Даже он, будучи столь удивительным созданием, не способен понять нечто, что не имеет пределов.

«Возможно, — задал себе вопрос Лайтнед, — киты могут понять это? Возможно, именно потому они хранят наши голоса и голоса наших предков, чтобы защитить их от этой ужасной, ледяной, лишённой разума и сердца бесконечности? А, может, им просто скучно плавать в пустоте?»

Так и не найдя ответов, но решив про себя, что попытается это сделать, когда они, наконец, приземляться, мужчина поспешил во владения Густаса. Главный инженер напоминал рассерженного ежа: нечёсаные волосы спутались и спаялись в стоящие дыбом колючки, а сам Леон пыхтел, пытаясь не то соединить два кабеля между собой, не то — напротив, оторвать один от другого.

— Помочь? — после пары минут наблюдений за бесплотными попытками непонятно чего, предложил Лайтнед.

— Да, подержите, — всунул кабель в руки начальника инженер. — Держите крепко, я постараюсь их разъединить. Не знаю, что это была за вспышка, но эти штекеры будто сплавились между собой. Надо заменить.

— Мне сказали, твоя техника сходит с ума, так?

Лайтнед обхватил кабель, но рывок оказался столь сильным, что его едва не вырвало из рук. Удивительно, как в таком на вид худощавом молодом человеке, большую часть жизни проводившем, сидя за приборами, вмещалось столько силы. Правда, кто знает, чем Густас мог заниматься в свободное время? Фредрик никогда не интересовался личной жизнью своих подчинённых. Все сведения доходили до него либо в виде сухих отчётов, либо в виде слухов.

Так капитан узнал, что его старший помощник был женат, но развёлся и теперь содержал на своё скромное жалованье не только своих родителей, но и семью бывшей супруги. Любитель устроить потасовку в коридоре — Клаудес, на самом деле, наоборот — примерный семьянин вот уже пятнадцать лет. А ещё собиратель необычной коллекции камней со всех уголков Элпис. Офицер, рассказавший о последнем обстоятельстве Лайтнеду, помнится, пошутил, что и в космос мичман отправился за каким-нибудь необыкновенным обломком метеора.

Фредрик не принял это заявление всерьёз, но теперь подумывал, что у каждого в этом походе могла обнаружиться своя скрытая цель. И почему бы Клаудесу просто-напросто не захотеть себе во владение кусочек Небесного мира, пусть и в виде обыкновенного булыжника? Лайтнед и сам взошёл на борт «Элоизы» отнюдь не из-за разрушения очередной сказки о Хранителях Эха или превращении её в быль. Вопрос сорвался с губ сам собой:

— Густас, а зачем ты здесь?

— В смысле? — Пыхтящий от натуги парень поднял на командира удивлённый взгляд.

— Для чего ты записался в команду «Элоизы»? — перефразировал капитан.

— Ну, — казалось, Леон впервые задумался над этим, — такая возможность выпадает не каждому. Работа с новейшим оборудованием, исследования. Настоящее приключение, да ещё в команде таких профессионалов!

— Понятное дело. Но для тебя самого, что значит этот полёт?

— Я хочу понять… — Густас запнулся, пытаясь сформулировать свои тревоги и свои надежды, привести их к простым словам, как математики приводят сложные теоремы к простым формулам. — Мне необходимо понять, почему. Люди всегда верили, что мёртвые не уходят навсегда. Что часть нас остаётся здесь, в нашем мире. И когда профессору Ланти удалось уловить эхо-сигнал, мы получили этому подтверждение. Но я не понимаю, почему именно эти голоса звучат в колонках транслятора? Не понимаю, для чего Небесному миру нужно хранить их и передавать на столь далёкие расстояния? И есть ли в них… Есть в них хоть что-то от нас? Или это просто — звуки. Как запах духов, остающийся от вышедшего из комнаты человека просто потому, что любой запах может оставаться на некоторое время, когда издающий его предмет давно вынесен?

— Кого ты потерял? — Фредрику хватило одного взгляда на инженера, чтобы понять истинную причину столь странных речей.

— Маму. Отец всегда говорил, что она с нами, со мной. Когда я делал что-то плохое, он повторял: «Тебе не стыдно? Твоя матушка, наверное, сейчас краснеет за тебя в Небесном мире». Когда мне было плохо или трудно, уговаривал: «Всё пройдёт, сын. Я с тобой, и твоя мама присматривает». Но я не ощущал её присутствия. Я чувствовал себя слепым, слушающим утверждения, что в комнате светло, но не видящим никакого света. Мне просто хотелось взлететь, просто…

— Приблизиться к ней? — Кивок. — Что ж, давай тогда на счёт три, я потяну на себя, а ты — на себя. Договорились? Один, два…