На утро следующего дня меня разбудил настойчивый крик чаек и стук топора за окном. Некоторое время я никак не мог понять, где нахожусь, вглядываясь не в привычный каменный потолок тюрьмы, затянутый чернеющей плесенью, а в деревянные стропила, с которых свисала ажурная паутина.
Мозг услужливо напомнил о событиях последнего дня.
Побег!
Я на свободе!
Оглядев небольшую комнату, остановил свой взгляд на деревенском умывальнике, рядом с которым висело маленькое запылённое зеркало. Достаточное, чтобы побриться, но недостаточное, чтобы оценить свой вид целиком.
Александр тихо сопел на соседней кровати, укутавшись в простыню с головой.
Я медленно скинул простыню, стараясь не делать резких движений, чтобы не разбудить боль в сломанной ключице. Босые ступни встретились с дощатым полом, ощутив лёгкий сквозняк через широкие щели.
Комната качнулась, напомнив о слабости после изматывающей ночи. Посидев так с минуту, я стряхнул остатки сна и тихо, чтобы не разбудить соседа, поплёлся к умывальнику.
Из зеркала на меня смотрел незнакомец. Бледная кожа натянута на скулы, подчеркивая впалые щёки. Тёмные, отросшие за время заключения в камере волосы спадали на высокий лоб беспорядочными прядями. Прямой нос с лёгкой горбинкой казался теперь ещё острее.
Лицо было измождённым. Серо-голубые глаза, глубоко запавшие, с синевой от бессонных ночей, хранили незнакомую мне жёсткость. В них горел взгляд дикого зверя, привыкшего постоянно оглядываться.
Туалетные принадлежности, оставленные Степаном с вечера, выглядели не совсем обычно для человека, пользующегося до этого безопасной бритвой с трёхслойными лезвиями и ароматным гелем.
На грубой деревянной полке лежала угловатый станок с толстой ручкой, напоминающий хирургический инструмент, и небольшой глиняный горшочек с густой пастой, от которой слабо тянуло запахом хвои.
Осторожно стянув повязки, я внимательно разглядывал место перелома. Синюшная кожа приобрела нормальный розовый оттенок. Отёк спал, а выпирающая кость встала на своё место и практически не ныла при движении.
— Проснулся? — произнёс Степан, вваливаясь в хижину с горячим казаном. Я невольно потянул носом, пытаясь определить содержимое по запаху. Это был дурманящий аромат сочного мяса.
Желудок, привыкший к тюремной баланде, издал тихое, полное надежд урчание. Грохнув на дубовый стол тяжеленную чугунную утварь, Степан перевёл на меня взгляд.
— Давай помогу, — сделав шаг навстречу, сказал он и потянулся к брошенным на пол бинтам.
На соседней койке заворочался Александр, но так и не проснулся, только сладко причмокнул губами, перевернувшись на другой бок.
— Не шевелись, — коротко бросил Степан и его пальцы быстро оценили состояние ключицы.
Я замер в ожидании боли, но вместо неё по телу разлилось странное тепло от едко пахнущей мази.
— Затягивается, — констатировал он, закончив осмотр. — Шина больше не нужна. Двигать сможешь, но нагружать ещё рано.
Пока я орудовал опасной бритвой, Степан принялся будить своего хозяина.
— Ваша милость, если вы сейчас же не встанете, весь завтрак достанется Дмитрию.
Александр лишь заёрзал. Тогда Степан вздохнул, подошёл к кровати и аккуратно ткнул её ногой. Деревянная конструкция жалобно скрипнула.
— Вставай, — произнёс старик, глядя на подопечного.
Из-под простыни донёсся недовольный голос:
— Слишком резкое пробуждение крайне опасно для здоровья человека! От него можно даже умереть! — буркнул Александр, вылезая.
— Самое резкое и неожиданное пробуждение в моей жизни обычно сопровождалось криком: «Рота! Подъём!». Но я не припомню, чтобы от этого кто-то умер, — парировал старый слуга, окончательно стягивая простыню с хозяина.
Александр всё-таки встал, сонно потирая заспанные глаза. На него было страшно взглянуть. Тело похоже на скелет, обтянутый синюшной, почти прозрачной кожей. Рёбра выпирали дугами, ключицы угрожающе торчали, а на запястьях и лодыжках алели слегка затянувшиеся язвы — следы «Уз безмолвия».
— Не пялься так, — хрипло проворчал он, ловя мой взгляд. — В зеркале я и сам себя видел. Не самое приятное зрелище.
— Как ты вообще жив остался? — не удержался я.
— «Узы» не только погружали меня в ментальную тюрьму, но и поддерживали в этом состоянии, — объяснил молодой человек, с трудом натягивая штаны. — Пища и вода были не нужны. Внутренние органы работали на одной магической энергии, которую потом из меня и высасывали. Бесконечный порочный круг. Живой аккумулятор в собственной тюрьме.
— Удобненько, — хмыкнул я, представляя мрачную эффективность этой системы. — Не надо тратиться на паёк, и заключённый вечно на месте. Кто-то явно получил премию за инновацию.
Александр коротко и беззвучно рассмеялся, но веселья в его глазах не было.
— Эти сволочи украли у меня часть жизни, и я намерен вернуть всё с процентами.
— Быстро умывайтесь и садитесь за стол. Вам нужно восстанавливать силы, — коротко бросил Степан, прерывая наш разговор и окидывая виконта критическим, но не лишённым отеческой теплоты взглядом.
Старик гремел глиняной посудой, раскладывая дымящийся плов с крупными кусками мяса по тарелкам. Золотистый рис был щедро перемешан с морковью, изюмом и кусочками нежирной баранины, от которых исходил божественный запах тмина и кориандра.
Тонкий аромат расползался по комнате, от него текли слюнки, заставляя давиться зубной пастой.
Мы с виконтом толкали друг друга локтями и стремились быстрее закончить водные процедуры, а потом наперегонки уселись за стол. За крупную головку запечённого в рисе чеснока мы чуть не подрались, пока Степан, грозно глядя на нас, не разделил её на две части.
Молча принялись за еду. Первые несколько минут ели с жадным энтузиазмом. Я заставил себя жевать медленно, хотя организм требовал закинуть всё и сразу, не забыв при этом попросить добавки.
Постепенно я заметил перемену в Александре. Его движения замедлились, вилка стала опускаться в миску всё реже, пока он совсем не остановился, уставившись в остатки плова с пустым, отрешённым взглядом.
— Сегодня, — Степан впервые прервал молчание, когда я закончил, а виконт так и не смог осилить свою порцию до конца, — мы начинаем вашу реабилитацию. Обаяние полуразложившегося трупа может быть полезным в некоторых тактических ситуациях, но для начала нужно вернуть вам человеческий облик.
— Что предлагаешь? — Александр откинулся на подушки, с трудом скрывая усталость от простого приёма пищи.
— Для начала физические тренировки. Воздух и движение помогут быстрее нарастить мясо на ваших костях.
Александр поморщился как от кислого лимона, а я согласно кивнул. Старик был прав. На самом деле я выглядел не лучше.
— А потом? — спросил я, с ожиданием глядя на Степана. — Физические тренировки — это хорошо, но ты знаешь, что ещё мне нужно.
Степан окинул нас пронзительным взглядом.
— Сейчас буду учить тебя только теории. Любая попытка использовать магию может привести к ненужному вниманию, — холодно произнёс он. — Сегодня ваш главный враг — собственная немощь. Одолейте её. Всё остальное приложится.
Степан вышел, оставив нас в компании друг друга. Мы с виконтом переглянулись. В его глазах я увидел то же, что чувствовал сам: смиренное принятие и стальную решимость.
Уже через тридцать минут мы стояли на холодном песке у кромки прибоя. Свежий ветер с моря обжигал лёгкие, он казался слишком холодным после спёртого тюремного воздуха. Бледное солнце только-только поднималось над горизонтом.
— Начнём с малого, — голос Степана звенел, пытаясь перекричать шум волн. — Бег. До того валуна и обратно.
Он указал на крупный камень, темнеющий на другом конце длинной песчаной дуги. Дистанция, которую я когда-то преодолел бы, не задумываясь, теперь казалась марафоном.
Александр сделал несколько шагов и тут же закашлялся, схватившись за грудь. Его тело содрогалось от напряжения. Я двинулся следом, и буквально через пять минут почувствовал, как начинают дрожать ноги. Каждый шаг отзывался ноющей болью в неиспользуемых мускулах. Песок был зыбким. Ноги то и дело проваливались и норовили увязнуть.
Мы бежали молча, сосредоточившись на простейшей задаче: поднять ногу, перенести вес, сделать шаг. До валуна я добежал первым, прилично оторвавшись от виконта, и прислонился к шершавому камню, пытаясь перевести дух. Когда Аверин добежал, его лицо было пепельно-серым, а на лбу выступили капли пота, несмотря на холодный ветер.
— Обратно, — безжалостно бросил Степан, не дав нам и минуты на передышку.
Обратный путь дался ещё тяжелее. Мышцы горели огнём, в висках стучало. Я смотрел под ноги и ловил себя на мысли, что анализирую нагрузку, как некогда анализировал игровые механики.
[Угол стопы неоптимален. Нагрузка на икроножную группу превышает расчётную на 15%. Требуется коррекция]
Мой проклятый интерфейс работал даже здесь, превращая боль в сухие данные.
Когда мы наконец доплелись назад, Степан молча протянул каждому по кружке ледяной воды. Я пил жадно, чувствуя, как дрожь в руках понемногу утихает.
— Ближе к обеду повторим, — сказал слуга. — И ещё один подход вечером.
Я, всё ещё тяжело дыша, поднял на него глаза.
— Теорию, Степан. Ты обещал.
— Обещал, — проговорил старик и приглашающим жестом кивнул под ноги. — Присаживайся.
Мы уселись на влажный песок у самой кромки воды. Виконт с облегчением опустился рядом.
Степан провёл пальцем по песку, оставив ровную линию.
— Представь, что весь мир пронизан энергией. Маной. Она подобна воде в океане, — он провёл ладонью над своей импровизированной линией. — Руны — это не заклинания. Это сосуды. Каналы. Формы, которые заставляют эту воду течь нужным путём.
Лёгкая волна набежала на берег, стремясь коснуться наших ног, но, не достигнув желаемого, обиженно схлынула. Лишь тонкая струйка достигла линии, начерченной Степаном.
Старик заключил черту в окружность с точкой посередине. Вода застыла, пойманная в ловушку.
— Это основа. «Исток». Её используют, чтобы почувствовать поток. Но чтобы направить его, — слуга добавил ещё одну черту, превращая полоску в крест. Вода устремилась вперёд, словно по жёлобу, заполняя собой новое пространство, — нужен «Канал». А чтобы придать сил, — его палец ткнул в центр и вода проникла вглубь, — нужен «Клинок». Понимаешь? — Степан вытер палец о холщовую ткань штанов. — Любой дурак может ударить кулаком по воде и обрызгать всех вокруг. Но направить удар так, чтобы он прошел насквозь, не задев поверхность, это и есть мастерство. Сначала — контроль. Потом — направление. И лишь затем — сила.
Я смотрел как заворожённый. В моём сознании тут же всплыл интерфейс, безуспешно пытаясь просканировать песчаные узоры.
[Обнаружена рунная последовательность. Анализ… Недостаточно данных]
— У него как раз проблемы с контролем, — прошептал Александр, растянувшись на песке.
— А сам давно научился контролировать магию? — усмехнулся старик. — Помнишь, как тушили горящие шторы в библиотеке после твоей первой «Искры»? Или как ты устроил потоп в оранжерее, пытаясь полить один кактус?
Аверин фыркнул, но на его скулах выступил лёгкий румянец.
— Я был подростком, Степан.
— А он, — старик кивнул в мою сторону, — в этом и вовсе младенец, тыкающий пальцем в мир и удивляющийся, что он не подчиняется. Только вот учиться ему приходится не в родовой усадьбе, где каждый угол имеет защиту, а на краю света, прячась от стражников.
Старик стёр символы ладонью.
— Прежде чем учиться рунам, тебе нужно научиться чувствовать энергию, которую они проводят. Без этого любая попытка будет взрывом парового котла.
— Когда мы сможем приступить к тренировкам? — спросил я, чувствуя, как нетерпение гложет меня изнутри.
Степан тяжело вздохнул, и его взгляд на миг устремился куда-то вдаль. Он встал, отряхивая с колен песок.
— Терпение — не добродетель, мальчик. Это необходимость. Пока твоё тело восстанавливается, дух должен закалиться.
Старик повернулся и пошёл к дому, его трость отстукивала неторопливый ритм по мокрому песку. Виконт, до сих пор лежавший с закрытыми глазами, приоткрыл один и метнул на меня понимающий взгляд.
— Он всегда такой, — сипло прошептал Аверин. — Но Степан никогда не ошибается.
Все последующие дни были похожи друг на друга как братья-близнецы. Суровый отлаженный ритм, не оставляющий места слабости.
Утро начиналось с завтрака. Густая овсяная каша, кусок мяса или сытной вяленой рыбы. Потом пробежка по влажному песку. Сначала до валуна и обратно. Через день — два круга. Через четыре — уже по три и более.
Если старику казалось этого недостаточно, то он добавлял ещё один круг, пока тело не отказывалось слушаться своего хозяина. Дистанция, казавшаяся марафонской, увеличивалась с каждым днём. Боль в мышцах из острой стала привычной.
— Сто приседаний!
— Сто отжиманий!
— Сто подтягиваний!
Командовал Степан, а я ощущал себя любимым героем аниме моей покойной сестрёнки. То ли из «Ван панч мен», то ли из «Поднятия уровня», уже и не вспомню. Но она обожала эти истории, где упорные тренировки волшебным образом превращали тщедушного юношу в силача.
Я тогда посмеивался над увлечением сестры. Теперь же воспоминания отзывались в памяти горьким и светлым эхом, придавая моим усилиям странный двойной смысл. Я делал эти сто отжиманий не только для себя. Я делал их и для неё, словно пытался доказать, что сказки о силе духа — не совсем вымысел.
До обеда Степан давал теоретические уроки. Иногда долгие и занудные, от которых дико хотелось спать. А иногда ограничивался двумя фразами.
— Думай! — стуча пальцем по лбу, завершал он каждую лекцию.
И я думал.
Интерфейс по-прежнему беспомощно мигал ошибками на любой его рисунок, но теперь я чувствовал не только раздражение, но и проблески чего-то нового — крошечные сдвиги, едва уловимый отклик на моё упрямое «хочу».
После сытного обеда меня уносило в крепкий, провальный сон, в котором тело спешно латало свои изъяны. Уж не знаю, какое зелье подсыпал Степан в еду, но просыпался я всегда бодрым и готовым к новым свершениям.
И новая порция испытаний не заставляла себя долго ждать. Пробежка под уже более высоким солнцем. Потом — приседания. Потом — отжимания на холодном песке, пока дрожь в руках не сменялась огнём в мышцах. Мы занимались до тех пор, пока скрип перегруженных сухожилий не становился слышен нам самим, а дыхание не превращалось в хриплые порывистые вздохи.
И так изо дня в день. Наши тела, хоть и медленно, но менялись. Круги под глазами становились менее явными. На рёбрах понемногу начало нарастать мясо, а живот приобрёл тощий, но упругий мышечный рельеф.
Иногда Степан по вечерам уходил в город, возвращаясь на рассвете с котомкой свежих продуктов и ворохом новостей. Через его скупые, обрывистые рассказы я по крупицам собирал картину этого мира.
Экономика, к моему удивлению, оказалось до боли схожа с российской из моего времени, только всё было вывернуто наизнанку. Здесь один доллар стоил всего пять копеек. Я сначала не поверил своим ушам, пока Степан, ворча, не швырнул на стол смятый ценник из лавки.
— На, — недовольно буркнул старик.
— Ведро Кока-колы — 2 копейки. Хлеб — 1 копейка, — читал я вслух, с каждой фразой округляя глаза.
Вся их финансовая система держалась на чём-то своём, магическом, а привычные мне валюты были жалкими разменными монетами для заграничных безделушек.
Но главные новости всегда были мрачнее цен на хлеб.
— Бунт в изоляторе окончательно подавлен, — бубнил Степан, разбирая покупки. — Потери среди стражников — семь человек. Среди заключённых — сорок три. Всех зачинщиков ликвидировали.
Он многозначительно посмотрел на меня.
— А нас? — спросил я, откладывая краюху хлеба. — Ищут?
Степан на мгновение замер, его пальцы застыли на завязке мешка с мукой.
— Беглого немага? — он хмыкнул, но в смехе не было веселья. — Нет. Твоё дело закрыли. Следствие объявило, что тело сгорело при пожаре.
— При каком пожаре? Пожара, вроде, не было? — удивился я, но старик лишь развёл руками, мол: «А кто его знает?».
— А вот его разыскивают, — он кивнул на Александра. — Но не как беглого узника. А как маньяка-убийцу, совершившего побег и, по логике следствия, готовящего новые злодеяния. За его голову объявлена награда. Очень солидная.
В хижине воцарилась тишина. Теперь мы были не просто беглецами. Мы были призраками для системы и желанной добычей для любого, кто прочитает листовку с портретом Александра.
— Значит, — тихо проговорил виконт, сжимая кулаки, — они не просто подставили меня. Они превратили моё имя в синоним чудовища. Чтобы даже намёк на мою невиновность выглядел кощунством.
Степан молча кивнул, и в этом молчании таился страшный ответ. Наша свобода была зыбкой.
— И какой у нас план? — посмотрев на старика, спросил я.
Почему-то во мне была непоколебимая уверенность, что этот хитрый слуга уже давно составил маршрут для отступления. В конце концов, перед ним стояла сложная задача: найти новое укрытие, в котором можно применять магию.
И я оказался прав.
Степан ответил на мой взгляд лукавым прищуром.
— Твоя кровь… — неоднозначно протянул он, и в глазах вспыхнул огонёк, какой зажигается у картёжника, идущего ва-банк. — Ты носишь в себе ключ. Ключ к единственному месту, куда они не сунутся. К последнему убежищу, которое не сможет обыскать без твоего дозволения даже личная гвардия Императора.
Он сделал паузу, давая осознать вес этих слов.
— Родовое гнездо Соловьёвых и их фамильный портал.
Александр резко выдохнул, будто получил удар в грудь.
— Ты спятил, старик? Это первое место, где их ищейки будут рыскать! Это ловушка!
— Именно поэтому никто не подумает, что мы посмеем сунуться туда, — парировал Степан. — Все считают, что вход в портал запечатан, ведь кроме наследника никто до приказа Императора не посмеет туда явиться. Никто, кроме Соловьёва, не может активировать его.
Степан повернулся ко мне, взгляд был тяжёлым.
— Ты — его единственный шанс, мальчик. А он — твой. В тех стенах могут быть ответы. О том, кто ты. О том, почему ты попал в этот мир. И, возможно, — его взгляд скользнул по Александру, — настоящие улики, способные очистить честное имя рода Аверина.
— Кто-то убил всю семью Соловьёва, — тихо сказал я. — Что, по-твоему, мешает убийцам устроить засаду на том месте, которое, по их мнению, должен рано или поздно посетить единственный выживший наследник, сбежавший от них в парке?
— Ничто, — просто ответил Степан. — Кроме одного. Они уверены, что наследников не осталось.
Я перевёл взгляд с неподвижного, как изваяние, Степана на Александра.
— Это точно ловушка, — прошептал он наконец.
— Единственная ловушка, в которую они не сунут нос, — вновь повторил Степан. — Все считают поместье Соловьёвых проклятым местом, а портал в другой мир запечатанным. Для них это уже решённое дело.
— А для нас? — взгляд Аверина упёрся в меня.
— Для нас это место может стать спасением, ведь там мы сможем спрятать твою ауру от чужих глаз, — слуга тоже посмотрел на меня. — Если, конечно, поместье примет твоего друга за барона Дмитрия Соловьёва.
Идея была безумной. Сумасшедшей. И вместе с тем единственно верной. В этом мире, где за Александром охотились не только полицейские, но и силы куда могущественнее, найти другое, столь же надёжное укрытие рядом было попросту невозможно.
— А магии сможете меня там учить?
— Если зайдём в портал, то да. А если сможешь открыть его, то получится, что Дмитрий Соловьёв теперь ты.
Я медленно выдохнул, осознавая всю цепь последствий.
— Правильно понял, что если дом примет меня, то я получу права на имя, титул и имение?
— Да, ты унаследуешь род Соловьёва по праву крови.
— Но если я выйду из тени, то стану мишенью для тех, кто уничтожил настоящую семью Соловьёвых.
— Мишенью, которая сможет дать сдачи, — мрачно заметил Александр. — В отличие от безродного, которым ты являешься сейчас. У немага нет ресурсов. У барона они есть. И этот портал… мой учитель говорил, что это пространство «между». Магия, творимая внутри, не оставляет следов в нашем мире. Они не смогут найти меня там.
Я кивнул.
Логика была железной.
— А твоя магия? — спросил я Степана. — Если за Александром могут идти по следу, то почему твоя помощь у тюрьмы и вылазки в город не привели стражу к нашему порогу?
Степан кротко усмехнулся.
— Я не маг из знатного рода, мальчик. Мои дарования — второстепенны, — он закатал рукава, показывая татуировки школы земли и ремесла. — Я не мечу мощными потоками энергии как представители знати, — он кивнул на Александра. — Я… вплетаюсь в существующую ткань мира. Моя магия — это шёпот на фоне их крика. К тому же, я использую артефакты, а не внутреннюю силу. Их след рассеивается быстрее и не имеет уникальной родовой подписи. Я — инструмент. А инструмент не пахнет.
В его словах не было ни капли сожаления, лишь констатация факта. Это был солдат, идеально понимающий своё место на поле боя.
— Значит, решено. Проверим эту теорию, — я поднялся, чувствуя прилив сил.
Александр встретил мой взгляд и медленно, будто через силу, кивнул.