Системный Барон

Глава 8

— Александр… — начал я, но из дальнего конца подземелья снова донёсся стук.

Тук.

Негромкий, но отчётливый. Как будто кто-то бил молоточком по камню.

Тук.

Ещё один. Ближе.

Звук, размеренный и неумолимый, эхом разносился по каменному мешку, нарастая и заполняя собой всё пространство. Он впивался в виски, заставляя сердце сжиматься в такт. Казалось, сам подземный ход начал пульсировать от этого мерного стука.

Тук.

Мы замерли, попятившись к стене. Я сжал в кулаке остатки «Искры», понимая, что сил хватит максимум на одно заклинание.

И тут в десяти метрах от нас из-за поворота медленно и неспешно вышел старик. Высокий, сухопарый. В одной руке он держал старомодный фонарь с матовым стеклом, в другой — длинную тёмную трость с серебряным набалдашником.

Тук.

Он сделал ещё шаг, и свет фонаря упал на лицо — жёсткое, испещрённое морщинами, с пронзительным холодным взглядом.

— Степан, — выдохнул Александр, и в его голосе смешались облегчение и триумф.

Старик кивнул и бесстрастно осмотрел нас, его взгляд чуть дольше, чем следовало, задержался на моём лице.

В глазах что-то мелькнуло. Узнавание? Шок? Неверие? Но старик тут же мастерски погасил это.

— Поспешим, господин, — ровным, без единой нотки подобострастия, голосом произнёс он. — Вас уже ищут. Следуйте за мной, не отставайте. И постарайтесь не шуметь.

Степан развернулся и пошёл обратно, его трость отбивала тот же мерный и зловещий стук.

Тук. Тук. Тук.

Александр, словно на автомате, послушно поплёлся за ним.

Я оглянулся на пролом в стене, через который мы попали сюда, но его уже не было. Помещение медленно поглощала тьма.

Мне ничего не оставалось, как, превозмогая пронзающую боль в ключице и общую разбитость, пойти за этими двумя.

Подземный ход был старым, серым, местами завален обломками, но на всём протяжении виднелись следы работы: подкопы, свежие подпорки, расчищенные завалы, аккуратные насыпи щебня по краям.

И тут до меня дошло. Землетрясения в тюрьме… Это не спонтанные скачки. Это Степан методично, как крот, подгрызал опорные руны тюремного фундамента, пробивая себе путь.

На это ушли, должно быть, месяцы.

Старик двигался бесшумно, он ступал по полу, не издавая ни звука. На развилках Степан не колебался ни секунды, он выбирал нужное направление с уверенностью человека, проходившего тут не одну сотню раз.

Мой интерфейс то и дело подсвечивал едва заметные рунические метки на стенах — ловушки или маячки. Степан обходил их с такой лёгкостью, будто они нарисованы мелом на асфальте.

Тук. Тук. Тук.

— Этот ритм… — не выдержал я. — Он не просто так.

Степан не обернулся, его голос донёсся глухо, словно из-под земли:

— Глушу след. Сбиваю с толку ищеек. Их чуткие уши улавливают магическое эхо ваших шагов. Мой стук его разрушает, превращает в белый шум. Держитесь ближе.

Я тряхнул головой, прислушиваясь, но кроме звука ударяющейся о пол трости и падения редких капель конденсата ничего не услышал.

Шёл и смотрел на прямую, негнущуюся спину Степана и понимал: передо мной профессионал такого уровня, по сравнению с которым Окороков и его стражники просто мальчишки.

Минут через десять мы наконец поднялись по грубо вырубленной каменной лестнице, и наш проводник отодвинул массивную, закамуфлированную под стену плиту. В лицо ударил свежий воздух.

Мы оказались в полуразрушенном подвале какого-то заброшенного склада. Крыши там не было, как, впрочем, и одной из стен. Где-то вдалеке, разрезая ночное небо, вздымались мрачные башни тюремного комплекса, над которым повисло багровое зарево. По небу метались лучи мощных магических прожекторов, выискивая беглецов, а снаружи доносился нарастающий вой сирен.

— Быстро, — бросил Степан, и мы, пригнувшись, пересекли захламлённый двор.

В тени, заваленный грязным брезентом, стоял автомобиль. Он был таким же аскетичным, как и его хозяин. Угловатый, без намёка на дизайн, он напоминал чёрный лакированный ящик на четырёх массивных колёсах.

Степан откинул брезент и прикоснулся к рунной пластине на борту. Дверь бесшумно отъехала в сторону, обнажив спартанский интерьер: голый металл, два сиденья-ковша и диван. Старик указал нам на задние места, а сам уселся спереди. Он достал матовый стержень, покрытый рунами, и вставил его в панель перед собой.

Раздался низкий, едва слышный гул, и автомобиль плавно пришёл в движение. Ни руля, ни педалей.

Неужели управление осуществляется мысленно?

Мой измученный мозг тестировщика заскрипел от попытки осмыслить эту примитивную сложность.

С одной стороны — имперские мундиры, газовые фонари, с другой — технологии, превосходящие известные мне. В документах стоял две тысячи сорок пятый год. Альтернативное будущее, которое пошло по пути магии, а не микрочипов. И в этой чудовищной машине, плывущей по тёмным переулкам, эта дихотомия ощущалась особенно остро.

Автомобиль как призрак скользил по задворкам города, избегая освещённых улиц. Багровое зарево над тюрьмой постепенно уменьшалось.

Александр выдохнул с облегчением и гордостью:

— Степан, старый друг, я не сомневался. Твои подземные толчки были единственным, что скрашивало моё заключение. Спасибо, что не оставил меня одного в этой каменной могиле.

— Это был единственный способ, господин, — без единой эмоции ответил старик, не отрывая взгляда от дороги впереди. — Односторонняя связь. Пульс земли, что я посылал, был моим голосом. Рискованный план. Я рассчитывал пробраться в казематы и взломать вашу дверь лично, когда подготовлю всё для бегства.

— Но как ты догадался, где я? И что вообще происходило за стенами? — изумлённо спросил Александр. — Оттуда ведь никого не выпускают. Либо на плаху, либо… на рудники, где люди исчезают навсегда.

— Тюремная система неидеальна, — наконец произнёс Степан. — Конвои, этапирующие на рудники, уязвимы в пути. Мне дважды удавалось выкрасть из-под носа у стражников приговорённых, которых уже списали со всех счетов. Они, умирая от чахотки в безопасном месте, были куда разговорчивее, чем при жизни. А ещё… — он слегка повернул голову, и в полумраке я увидел жёсткую усмешку на губах, — был один надзиратель. С неуёмной страстью к крепкому. Он любил хвастаться, как сторожит самого виконта-душегуба. Его болтовня стоила мне нескольких бутылок дорогого вина, но позволила собрать мозаику. Я знал ваш примерный блок, знал об «Узах безмолвия» и планировал обрушить последнюю руну к дню рождения вашего покойного отца. Это был бы… символичный жест. Но вы… освободились раньше. Неожиданно.

— Без моего нового союзника ничего бы не вышло, — Аверин кивнул в мою сторону. — Дмитрий сделал невозможное: вырвал из лап «Уз безмолвия» голыми руками.

Степан бросил на меня резкий оценивающий взгляд.

В свете головной панели авто я увидел, как его пальцы, лежавшие на рукояти трости, судорожно сжались, будто готовясь к удару.

— Молодой человек, а какая у вас фамилия? — спросил Степан.

Он медленно повернулся ко мне. Машина продолжала движение, словно управляемая незримой рукой, абсолютно ровно.

— У меня провал в памяти, — пояснил я. — Очнулся в парке несколько месяцев назад… может, больше. Я потерял счёт времени в тюрьме. Не помню ничего.

— Позвольте взглянуть на ваши руки, — с ледяной вежливостью попросил Степан.

Я протянул. Проводник резким движением отодвинул рукава моей грубой тюремной робы.

Острый взгляд изучил чистую кожу запястий, где у местных магов красовались символы. Лицо Степана, и без того суровое, окончательно окаменело.

Мужчина впился в меня глазами, затем перевёл взгляд на Александра.

Мой товарищ по заключению не выдержал.

— Степан, выкладывай! Что? Что произошло?

Старик медленно выдохнул.

— Дубликат.

— Что? — не понял Александр.

— Он один в один. Дмитрий Соловьёв вылитый молодой барон. До последней чёрточки, до излома бровей. Только… — Степан снова посмотрел на мои запястья, — только татуировок нет. А у покойного барона они были.

Александр замер, уставившись на меня с совершенно новым выражением, не благодарности, а шока и стремительно нарастающего подозрения.

— Ты уверен? Я ведь не был знаком с Соловьёвым.

— Уверен.

Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

Всё обретало новый жуткий смысл. Выстрелы в парке, слова «вернулся» и «барон». Я не просто был похож на какого-то аристократа. Я был двойником человека, семью которого жестоко убили. И, как я успел понять по обрывкам разговоров в тюрьме, главным подозреваемым в этом убийстве был виконт Александр Аверин. Человек, с которым я только что совершил побег и которому начал доверять.

Мы ехали больше часа. Сначала угловатый автомобиль петлял по задворкам, затем вынырнул на загородную дорогу, а вскоре и вовсе свернул на едва различимую колею, уходящую в глухой хвойный лес.

На ухабах и ямах автомобиль сильно трясло.

Дребезжание и тряска отдавались огненной болью в ключице, и я мысленно проклинал Степана, что у него не было никакого обезболивающего под рукой.

Проводник лишь коротко сообщил, что ехать осталось немного.

Наконец мы остановились.

Перед нами, на самом берегу холодного безбрежного моря, стоял старый рыбацкий домик. С виду это была развалюха: покосившиеся ставни, облупившаяся краска, серая, потрескавшаяся от непогоды древесина. Рядом, как памятник былому, лежала перевёрнутая просмолённая лодка с проржавевшими скобами, сушились на кольях ветхие сети, а к стене прислонено длинное потрёпанное весло.

Атмосфера уединения и заброшенности. Возникло ощущение, что я оказался на краю мира.

Неужели это Белое море?

Воздух был свежим и солёным. А объёмы воды поражали. Серая спокойная гладь уходила за горизонт, сливаясь с небом. Рядом с домом, журча по камням, протекала небольшая быстрая речка. Небо уже светлело, окрашиваясь в перламутровые тона, и птицы начали заливисто петь в лесу.

Было рано, очень рано.

Я вспомнил: Архангельск, белые ночи. Только что была тьма побега, а теперь — призрачный туманный рассвет.

Степан, не теряя ни секунды, развёл под навесом небольшой, но жаркий костёр.

— Магия может оставить след, — коротко пояснил он, доставая из машины припасы. — Дым и живой огонь — другое дело.

Над пламенем он повесил на рогатину закопчённый чайник, предварительно зачерпнув воду прямо из речки — чистую, холодную.

Пока она закипала, старик занялся едой. Из походного котелка скоро потянулся душистый пар овсяной каши. Степан вскрыл банку тушёнки и ловкими движениями ножа измельчил мясо, после чего вывалил содержимое в котелок. Аромат жирного бульона смешался с дымком, и мой желудок отозвался громким предательским урчанием.

Пока варилась каша, Степан занялся чаем. Он щедро насыпал в чайник заварки прямо из помятой пачки, а затем, окинув взглядом поляну перед домом, сорвал несколько листиков и спелых ягод дикой земляники и отправил их следом. Воздух тут же наполнился терпким, чуть сладковатым ароматом.

Я сидел с Александром на лавке, сжимая в здоровой руке краюху чёрного хлеба с невероятно вкусной хрустящей корочкой, укусив которую тут же вспомнил давно забытые ощущения из детства. Костёр, краюха хлеба и солнце, которое во всю светило над морем.

Старик нанёс на мою рану какой-то состав, который пах хвоёй и травами. Средство было едким, кожа тут же онемела, а боль отступила, словно её и не было. Затем, ловко орудуя двумя обрезками ровных дощечек и бинтами, он наложил на ключицу тугую шину.

— Срастётся, — констатировал он, отступая на шаг и оценивая свою работу. — К вечеру кость встанет на место. Завтра уже забудешь, что она была сломана.

Мы сидели у костра на грубых лавках.

Пламя потрескивало.

Напряжение висело в воздухе. Каждый думал о своём.

Я не выдержал первым.

Не глядя на Александра, я уставился на огонь и спросил:

— Они тебя в чём обвиняли? Почему ты оказался в той камере?

Аверин тяжело вздохнул, его гордая осанка на мгновение осела.

— В убийстве.

В лесу на секунду стихли птицы, будто прислушиваясь.

— В убийстве семьи барона Соловьёва, — глухо продолжил он. — Самого патриарха, его жены и двух младших детей. А старшего, Дмитрия Соловьёва… старшего не нашли. Он исчез, — добавил Александр. — Все улики — магические отпечатки, показания свидетелей — всё указывало на меня.

Меня будто ударили в грудь. Я почувствовал, как холодеют кончики пальцев.

— А мотив?

— Мотив — давняя вражда наших семей из-за территории.

Я медленно повернул к нему голову. Боль в ключице и усталость тут же отступили, это теперь казалось таким ничтожным по сравнению с тем холодным ужасом, что поднимался изнутри.

— Ты убивал? — мой голос прозвучал словно чужой.

Александр встретил мой взгляд. В его глазах бушевала буря: ярость, отчаяние, бессилие.

Я отодвинулся и с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась.

— Выходит, я… я доверился убийце. И спас убийцу… моего двойника? — я с силой выдохнул последние слова, чувствуя, как меня начинает подташнивать.

— Я не виновен! — Александр вскочил вслед за мной, его лицо исказила гримаса боли. — Меня подставили! И ты… Да ты сам не из этого мира!

Он посмотрел на Степана, ища подтверждения. Старик, до этого молча сидевший как изваяние, кивнул, его взгляд был прикован ко мне.

— Старший сын Соловьёвых, Дмитрий Соловьёв, — мерно произнёс Степан, — был магом. Перспективным и сильным. Обучался в столичной академии, дома появлялся только летом. У него были татуировки. А у тебя… — он бросил взгляд на мои запястья, — у тебя их нет.

Он сделал паузу, давая мне осознать вес этих слов.

— Но это сходство… оно не может быть случайным, — Степан пялился на меня, словно пытаясь разгадать шифр. — Портал, что привёл тебя сюда, не был случайной дырой в заборе. Он был настроен на конкретную магическую сигнатуру, сигнатуру Дмитрия Соловьёва. Посторонний не мог просто «зайти» в него. Вероятность того, что ты, немаг, оказался рядом в нужный миг и был затянут… это не один на миллиард. Это… с точки зрения магической теории, невозможно. Такого просто не может быть.

Я отвернулся от них и медленно подошёл к самой кромке воды. Море было абсолютно гладким, как зеркало, и отражало редкие облака. Где-то вдали закричали чайки. Я стоял спиной к костру и к этим двум людям. Одного мир считал монстром, а другой безоговорочно верил первому.

Услышал приближающиеся шаги. Они были тихие, словно у кошки. Рядом встал Степан.

— Молодой человек, — он говорил так тихо, что слова едва долетали, будто предназначались только для меня. — Я служу дому Авериных всю свою жизнь. Я нянчил Александра с пелёнок. Он горяч, горд, порой безрассуден. Но он не способен на убийство детей. Кто-то очень могущественный хотел, чтобы он был осуждён. А ваше появление — либо дар небес, либо часть чьего-то плана, масштабы которого мы пока не в силах понять.

Я слушал его, глядя на бескрайнюю холодную воду.

Внутри было пусто.

Я доверился человеку, которого весь этот мир считает чудовищем. Я был похож на жертву ужасного преступления, чью семью он якобы уничтожил. И теперь я был в каком-то захолустье.

Но сквозь этот хаос пробивалась одна кристально ясная мысль. У меня была способность, выделяющая меня из «системы» этого мира. Я мог видеть то, что не видели они. Я мог копировать магию, не будучи магом. Возможно… именно я, чужой, заброшенный сюда по стечению невероятных обстоятельств, был единственным, кто сможет докопаться до правды. Не ради справедливости, не ради мести, а ради самого себя.

В том мире меня уже ничего не держало.

Там остались только боль утраты и серая, бесконечная рутина.

Тот мир мне осточертел.

А этот… этот мир был полон магии, опасности и тайн.

Здесь мой уникальный навык имел ценность.

Здесь я мог стать кем-то большим, чем просто лучшим тестировщиком игр.

Я мог раскрыть свой потенциал. Но для этого нужно понять, зачем я здесь.

Не «почему» — это уже не имело значения. А зачем.

Я обернулся.

Александр стоял у костра, его плечи были напряжены, а взгляд полон тревожного ожидания. Степан смотрел на меня с холодной, испытующей надеждой.

Я медленно кивнул, больше самому себе, чем им.

— Хорошо, — твёрдо сказал я. — Значит, будем разбираться. Не с тем, что было, а с тем, что есть. И для начала, — я перевёл взгляд с Александра на Степана, — мне нужно научиться по-настоящему управлять тем, что у меня есть. Не просто копировать руны и жесты. А понимать суть. Вы оба будете меня учить.

Это был не вопрос.

Это было условие.

Мой первый осознанный выбор на свободе.