Русский волк

Глава 40

ЭЛЬМАРН

О, Эльмарн! Город великий; каменная чудесная роза, расцветшая на скалах; град юности и детства моих, несокрушимая твердыня, каждый камень которой овеян великой славой.

Веками простоял ты, гордый и процветающий, наблюдая, как рождались и гибли царства вокруг тебя. Нашествия обходили тебя стороной или разбивались о стены твои бессильными брызгами.

Печаль гложет меня — прошла слава моего народа, легендой стали времена доблести, парящих над полем победоносных знамен девяти кланов, победных криков, поющих тетив и пьющих кровь мечей. Леса и болота поглотили некогда цветущие земли, Гоэте и Мираконум стали руинами, и лишь ты, о Эльмарн, стоишь неколебимо, как в начале времен.

Ты посылал рати свои в дальние земли, и возвращались они с победными песнями, с добычей богатой. Ты отражал врагов, приходивших к твоим воротам, и крепость твоих стен и башен была равна стойкости и отваге твоих защитников. И видели враги, устрашенные потерями, как развевалось под горным ветром знамя клана Гилшир над самой высокой из твоих башен. Уходили, посрамленные и сломленные духом, перевязывая раны от мечей эльмарнцев и воя от бессильной злобы своей, потому что видели, что Эльмарн сильнее их, и вечно будет сильнее, и нет армии, могущей захватить его.

Многое повидал я, странствуя по миру, видел города людей и двайров, но ни один из них не сравнится с тобой, родной город, овеянный славой, прекраснейший из городов мира, которому нет и не будет равных…

(Анонимный бард, «Ода Эльмарну, граду Гилшир»)

*****

Освобожденные нами ашархандские караванщики поначалу приняли нас за очередных джентльменов с большой дороги и казались очень испуганными. Но я доходчиво объяснил их старшине Зарашту, толстому коротышке с порванной мочкой уха (кто-то из бандитов вырвал у караванщика из уха золотую серьгу), кто мы такие и почему здесь оказались. Мне показалось, что почтенного караванбаши удивила не сама история, а то, что я говорил с ним на его родном языке.

— Воистину, само Солнце привело вас сюда, — сказал он, выслушав меня. — Эти сыны гиены и шакала ограбили нас и хотели убить, и мы уже прощались с жизнью. Нет в целом мире награды, достойной вас. Только боги способны наградить вас за такой подвиг.

— Я бы предпочел награду уже на земле, — заявил я, прекрасно понимая, куда клонит старик.

— Да-да! — испуганно ответил Зарашт. — Только позволь нам, господин, разобраться с имуществом, которое захватили у нас эти псы.

Оказалось, что караван Зарашта и его компаньонов вез в Варат-Кеш ашархандские толстые шерстяные ковры и выделанные звериные шкуры — товар, очень ценимый живущими в холодных каменных домах двайрами, но бандитам явно ненужный. Поэтому почти вся поклажа в повозках осталась нетронутой: бандиты ограничились тем, что распороли тюки в поисках ценного, испортив несколько ковров, и обобрали до нитки самих караванщиков. Однако, обыскав лежавших на поле боя мертвецов, недавние пленники, в конечном счете, вернули себе почти все свое добро. Даже казна каравана нашлась: мы обнаружили ее в палатке главаря бандитов, в небольшом ларце — два увесистых кожаных кошеля, один с эленширскими серебряными эстрелями, второй с ашархандскими золотыми дирамами. Зарашт, невозможно обрадованный тем, что вернул обратно свои деньги, тут же предложил мне плату за спасение.

— Давай договоримся так, почтенный, — сказал я, — Каз сообщил нам, что вы едете в Эльмарн. Похоже, нам по пути. А по прибытии рассчитаемся и за эскорт, и за спасение.

— Господин желает…эээ…наняться нам в охрану? — Глаза Зарашта тревожно сверкнули.

— А почему бы и нет?

— Это весьма великодушное предложение, — заметил купец.

— И выгодное, — поддержал встрявший в наш разговор Каз. Он уже успел отыскать среди бандитского барахла свои доспехи и оружие и потому выглядел очень уверенным. — Ты же сам говорил, Зарашт, что лишняя охрана никогда не помешает.

— Воистину, — ответил караванщик, глянув на гнома с пренебрежением. — О чем жалею, ибо доверился не тем, кому следовало. Потому из-за моего легкомыслия нам пришлось многое пережить.

— Ты не забыл, что должен мне десять дирамов? — напомнил гном.

— Десять? Мы договаривались, что я заплачу каждому из вас по два дирама в Варат-Кеше.

— Мои друзья погибли, а я их наследник, — заявил Каз и направился к повозкам. Зарашт пробормотал что-то, и мне показалось, что он упомянул ослиную задницу.

— Ну, так как, договорились? — спросил я.

— По рукам, — решился купец. — И да будет Солнце свидетелем моих слов: если нам удастся без новых испытаний добраться до Эльмарна, ты, отважный воин, получишь от меня десять золотых, как плату за эскорт и спасение.

— Маловато, — прокомментировала Беа, когда я пересказал ей свой разговор с Зараштом, — Но это лучше, чем ничего, и нам все равно по пути. И еще я попробую сделать так, что толстяк купит у нас лишних лошадей и трофеи из Иль-Флор.

Освобожденные нами эльфы из сожженной деревни ушли еще до полудня, даже не поблагодарив нас, но мне не была нужна их благодарность. Уже хорошо, что мы смогли освободить людей из плена. Мне показалось, что Эйтан, который с самого начала нашего знакомства даже не старался скрывать свою неприязнь ко мне, стал вести себя более дружелюбно.

Как и предполагала Беа, Зарашт охотно купил у нас четыре лошади и по хорошей цене. Правда, когда разговор пошел за оружие и доспехи, первоначальную цену пришлось изрядно сбавить — южанин яростно торговался из-за каждого медяка, бил на то, что сбыть весь этот хлам (он так и выразился — «хлам») в Эльмарне будет очень трудно, а в землях алмутов, где такого добра завались — и вовсе невозможно. Но Беа торговалась не менее азартно, и в конце концов, обе стороны остались довольны. Беа, видимо, добровольно взявшая на себя обязанность отрядного казначея, сообщила мне, что наш капитал увеличился на сорок левендалеров по курсу Румастардской биржи. Приличные, надо сказать, деньги.

Покончив с этими хлопотами, плотно перекусив и отдохнув пару часов, мы вскоре после полудня отправились в путь. Теперь, когда мы путешествовали в компании ашархандских негоциантов с их груженными повозками, наша скорость была сильно ограничена. Зато выяснилось, что Зарашт очень неплохо знает эту часть Эленшира.

— Я двадцать пять лет торгую с Алмутом и прошел эти земли вдоль и поперек, — заявил он. — Не волнуйся, господин, путешествуя по этому тракту, мы обязательно приедем в Эльмарн уже к исходу третьего дня пути.

— Ты уверен?

— Когда эти разбойники напали на нас, мы как раз преодолели половину пути между Чилбреном и Эльмарном, направляясь на север. Если мои расчеты верны, нам предстоит проехать еще около десяти фарсангов, которые мы преодолеем за три дня, не напрягаясь и щадя наших лошадей.

— Надо думать, у тебя есть карта?

— Конечно, — Зарашт приложил ладонь к своему выпуклому лбу. — Здесь.

— И что можешь сказать об этих землях?

— Раньше тут было спокойно. Однако в наше время ни в чем нельзя быть уверенным. Из-за минувшей войны в пограничных землях развелось множество бродячих шаек, большей частью бывших гардлаандских наемников и дезертиров, которым плевать на все договоры о мире. Да и сами эленширцы, ожесточенные войной, не прочь напасть на беззащитный караван.

— Странно думать, что жители Хэвнвуда настолько воинственны, — сказал я.

— Не сиды, — заметил Эйтан, который нагнал нас и теперь ехал рядом с нами. — Жадные и злобные круглоухие, которые уже веками пытаются захватить наши земли.

— Я не гардлаандец, — сказал купец. — Я не могу отвечать за действия северных варваров. Я всего лишь торговец, и меня интересует лишь прибыль.

— Расскажи это дуракам, южанин, — ответил Эйтан с очень нехорошей улыбкой. — В Эленшире все знают, чьими стараниями рынки рабов в приморских городах полны нашими невольниками.

— И это моя вина, не так ли? — Зарашт, поморщившись, отвел руку со смоченной лечебным маслом тряпицей от раненного уха, посмотрел на нее и снова приложил к ране. — Не лги сам себе, эльф. Ты прекрасно знаешь, что и в Эленшире есть невольники, и эльфы обходятся с ними так же жестоко, как и люди. Такие нынче времена. Еще несколько часов назад я сам был рабом и ожидал от судьбы самого худшего.

— Ты так спокойно об этом говоришь, Зарашт, — произнес я.

— В этом суть бытия. Все живые существа под солнцем проводят жизнь в вечной борьбе. Ешь или съедят тебя, будь либо хищником, либо добычей, ибо так угодно высшим силам. Разумные создания не исключения. Всегда были и будут слабые и сильные, господа и рабы, победители и побежденные.

— И другого быть не может, верно? А если я тебе скажу, что это не так?

— Значит, ты наивен, господин — уж прости старика за прямоту. Могу лишь просить солнце, чтобы оно было милостиво к тебе, и ты всегда оставался победителем в любом бою.

Я пожал плечами. Возразить старому караванщику было нечего: он был в определенном смысле прав. Объяснять ему, что в нашем мире все обстоит немного по-другому, было бы нелепо и смешно. Да и потом, в моем мире в этом плане тоже не все благополучно, несмотря на все эти «свобода, равенство, братство» и прочие высокие идеалы. Еще полтораста лет назад в моей собственной стране было крепостное право, а в Штатах черные рабы на плантациях собирали хлопок. И все это считалось абсолютно нормальным. Да и в начале двадцать первого века кое-где рабство нет-нет, да и напомнит о себе… Так что спорить с Зараштом не имело смысла. Старик будто прочитал мои мысли.

— Вижу я, что ты, господин, не обычный сид, — сказал он. — . Не ведаю, кто ты и откуда, но ты совсем не похож на своего спутника, который ненавидит людей. На нашем языке говоришь чисто, будто всю жизнь прожил где-нибудь в Изарате и получил самолучшее образование. Но я не любопытен, и твои тайны меня не касаются. Главное для меня — продать мой товар, получить прибыль и благополучно вернуться на родину. Твои же пути принадлежат тебе.

— Хорошо сказано, — одобрил я и поехал в голову каравана.

Некоторое время мы ехали молча, и тишину нарушали лишь скрип повозок и стук копыт. Солнце начало опускаться к верхушкам деревьев: день шел к закату. Я подумал, что пока в нашем путешествии нет ничего романтического и волнующего. Едешь себе медленно, почти торжественно, солнце печет тебе плешь, задница ноет от седла, пыль першит в горле, время от времени напахнет то конским потом, то навозом — совершенно не чувствуешь себя героем, призванным спасти этот мир от зла.

И слава Богу. Надо ценить такие минуты покоя и безмятежности. Чувствую, еще придется тут побегать и помахать оружием.

— Задумался? — Беа нагнала меня и заглянула в лицо. — Или дремлешь?

— Душно, — сказал я и посмотрел на синее безоблачное небо. — Сейчас бы пива холодного бутылочки три-четыре. С соленой рыбкой или чипсами.

— Сим, я хотела попросить тебя…

— Да?

— Я об Эйтане, — Беа покосилась на брата, который продолжал ехать у головной повозки шагах в двадцати позади нас, погруженный в свои мысли. — Не будь строг к моему брату. Эйтан славный мальчик, но то, что мы пережили, озлобило его. Он неправ, и однажды поймет это.

— Тебе не о чем беспокоиться. И я понимаю его чувства. Он во многом прав.

— Я говорила с ним. Он намерен и дальше сопровождать меня. Не знаю, радоваться мне или пугаться.

— Ты о чем?

— Я бы хотела, чтобы он отправился в Колкерри. Пока, на время. Но когда я заговорила с ним об этом, в его глазах появилось что-то странное. Знаешь, что он сказал мне: «Беа, если я окажусь в Колкерри, мы больше не увидимся».

— Думаешь, он что-то скрывает?

— Да. И это меня страшит, Сим.

— Он не обязан ехать с нами в Вингомартис. — Я вздохнул. — Вообще, когда я думаю о происходящем, мне становится не по себе. Абсурд какой-то.

— Абсурд?

— А как по-другому назвать? Старик велел нам ехать, и мы едем, как покорные бараны, не рассуждая и не задавая вопросов. Есть в этом что-то нелепое.

— Я думаю, Эйтана нельзя отпускать. — Беа будто не услышала моих слов. — Что-то в нем пугает меня.

— Пугает в собственном брате?

— Он стал другим за эти годы.

— Дети вырастают, Беа. Младшие братишки становятся мужчинами со своей жизнью, а дочки, — я почувствовал, как вползает в душу противная слезливая слабость, — превращаются во взрослых девушек, и ты отдаешь их совершенно незнакомому тебе парню, которого начинаешь называть своим сыном и…

— Что?

— Ничего. Ты думаешь, с Эйтаном что-то не так?

— Пока не знаю. Но он стал скрытным. Он не был таким.

— В его возрасте я тоже был скрытным.

— А я такой и осталась, — в дьявольских глазах Беа внезапно полыхнули веселые искры. — Помнишь, ты спрашивал меня, как я оказалась в отряде Нанна?

— Помню. Ну и?

— Я должна была убить ублюдка. Такое задание дал мне мастер Рамимор.

— Почему же не убила?

— Не успела. Во-первых, Нанн постоянно был окружен охраной. А во-вторых, внезапно появилась эта девочка, Флавия, дочь Дейсона. Меня это очень удивило, и я хотела выяснить, как такое могло случиться.

— И в этот момент состоялось мое пришествие, ага?

— Почти. Ты появился как раз тогда, когда я была в сильном затруднении. Не знала, как быть дальше. Я не могла поговорить с Флавией, г’линг все время держал ее при себе. Это было слишком опасно. И еще, было важно понять, что Нанн искал в Аранд-Ануне. Получается, тебя.

— Получается, так. — Я изучающе посмотрел на Беа. — Скажи мне, а в чем разница между демантром и г’лингом? Я, честно сказать, не просекаю разницы.

— Да просто все: г’линг — это воплощенный демон, а демантр человек, наделенный некоторыми доставшимися от демона способностями, например, живучестью или силой, — ответила Беа, как мне показалось, с некоторой обидой в голосе. — Ты до сих пор не понял, что я человек?

— Прости, Беа, — я протянул руку и сжал пальцами ее запястье. — Ты потрясающая девушка. И я рад, что ты мне доверяешь.

— Еще скажи, что мои рожки и когти тебя возбуждают, — ответила Беа.

— У моей бывшей жены не было ни когтей, ни рогов. Но ей бы они пошли куда больше, чем тебе, поверь.

Беа фыркнула и, пришпорив коня, унеслась в хвост колонны. Я почувствовал, что мои слова ей не понравились. Очень.

И это значит, что я за годы своей жизни так и не научился говорить женщинам именно то, что они хотят от меня услышать.