Русский волк

Глава 38

КАЗ

Двайры, называемые также алмутарами — народец особенный, ибо нет в Аркуине другого племени, с которым было бы связано столько самых нелепых слухов и предрассудков. Так, многие считают, что двайры живут под землей, что не соответствует действительности — их города расположены на поверхности, и под землю двайры спускаются лишь для того, чтобы работать в копях и шахтах. Далее, некоторые всерьез полагают, что двайры рождаются не естественным путем, а выкапываются из особой «животворной глины», которая есть только в шахтах Алмута. Ничего кроме смеха подобные представления не вызывают.

Всякий, кто хоть раз видел двайра (а в Гардлаанде весьма часто можно встретить двайров-торговцев или наемников) знает, насколько своеобразен их облик. И мужчины, и женщины двайров отличаются малым ростом — редко можно встретить двайра, рост которого превышал бы пятьдесят дюймов: обладатель большего роста считается между ними почти что великаном. Мужчины-двайры отличаются крепким сложением, выносливостью и немалой физической силой. Эти коротышки так сильны, что многие из них руками ломают подковы и без усилий переносят с места на место металлические слитки весом в двести фунтов. Поскольку бритье у двайров не принято, почти все они щеголяют усами и бородами самых невероятных форм и фасонов. Женщины двайров, особенно юные, весьма миловидны, хоть и не отличаются изящным телосложением. Язык двайров груб и неблагозвучен, их нравы и манеры оставляют желать лучшего: они склонны к обжорству, пьянству, скандалам и дракам по любому поводу, как и прочие варвары, хотя нельзя не признать, что им от природы присущи трудолюбие, выносливость и отвага. По всему Аркуину уроженцы Алмута слывут хорошими работниками и воинами. Кроме того, двайры весьма искусны в различных ремеслах. Они отменные кузнецы, резчики, плавильщики, гончары, ювелиры, оружейники, каменщики и строители: их изделия, будь то оружие, доспехи, чеканная посуда или женские украшения, отличает высокое мастерство исполнения и изящество, поэтому товары из Алмута всегда пользуются на рынках Аркуина большим спросом. Особо в ближних и дальних землях ценятся алмутские доспехи, огнестрел и гремучее зелье, незаменимое в военном и рудничном деле. Двайры охотно торгуют с купцами из других стран, продавая им свои изделия, слитки металлов и драгоценные камни и покупая главным образом продовольствие, горячительные напитки, меха, ковры и ткани. Земледелие и разведение скота развито в Алмуте слабо, поскольку плодородной земли в королевстве очень мало, и, кроме того, большинство населения живет в трех больших городах — Нуш-Шрават, Шани и Варат-Кеш. Немногочисленные фермеры выращивают горный ячмень, овощи и хмель, но из-за скудости урожаев и постоянной нехватки продовольствия двайры вынуждены закупать еду у приезжих торговцев. Основой питания алмутов служит ячменная каша, к которой добавляют немного мяса и овощей — репы, капусты и моркови. Из ячменя же они варят пиво и гонят крепкий самогон "вурт", пить который неразбавленным не способен никто, кроме самих алмутов. Из домашних животных держат они коз, яков и больших собак, мясо которых употребляют в пищу.

Общественная и духовная жизнь этого народа носит отпечаток крайнего варварства. Весь народ делится на восемь сословий: знать, бурды (профессиональные воины), огнезнатцы (ремесленники, работающие с огнем и металлом), мастеровые, купцы, свободные общинники, незаконнорожденные и рабы, в которых обращают преступников и несостоятельных должников. Впрочем, раб может вернуть себе прежний статус, отработав на хозяина или на государственных рудниках шесть лет. Развлечения у них самые грубые — псовые бои, состязания кулачных бойцов и борцов, пиры и застолья, во время которых принято напиваться до беспамятства и устраивать массовые драки, о которых потом долго рассказывают с восхищением и прославляют тех, кто в этих драках оказался победителем и притом умудрился не получить серьезных увечий. Их религиозные воззрения смутны и неопределенны. Еще со времен королевства Двенадцати Домов двайры почитают огонь, считая его главной творящей силой во вселенной. Еще они чтят души предков и какие-то тени камня, которым приписываются свойства духов-покровителей и заступников. У них нет храмов и молельных домов, только грубые каменные алтари в городах, на которые всяк из них приносит свои приношения. У этих же алтарей играют свадьбы и поминают усопших. Роль жрецов выполняют у них самые прославленные в своем ремесле огнезнатцы, которых называют Мастерами Огня, и которые обладают огромным авторитетом. Считается, что Мастера Огня обладают особой магической силой, полученной от сальвов — духов кузнечного горна.

Алмутом управляет король, которого избирают сроком на двенадцать лет из числа герцогов, возглавляющих двайрские общины. Власть короля ограничивает совет герцогов и особый орган — Фольсдинг, куда избирают наиболее уважаемых и заслуженных людей…

Чужеземцев двайры не любят и в пределы своего королевства не пускают. Единственным городом, открытым для иностранных торговцев и путешественников, является Варат-Кеш, расположенный в конце Каменного тракта, единственного пути, ведущего в Алмут через Эленшир. Здесь чужеземцы имеют право свободно торговать и проживать столько, сколько пожелают. Однако въезд чужеземцам в прочие области Алмута и, особенно в столицу королевства, город Нуш-Шрават, строго воспрещен. По этой причине многие подробности жизненного уклада двайров по-прежнему остаются для остального мира загадкой…

(«Зерцало Мира, или Великая книга обо всем сущем в Аркуине с правдивыми описаниями, комментариями и иллюстрациями», том первый, глава «Алмут»)

Большие часы с забавной кошачьей мордашкой вместо циферблата показывают половину десятого. По стенам плывут световые звезды от включенного ночника на тумбочке. Настена обнимает меня за шею, позволяет себя уложить, укрыть одеялом и, не оставляя мне ни единого шанса, заявляет:

— А сказка?

Я сам виноват, приучил ребенка к сказке на ночь. И не объяснишь, что мне сейчас не до сказок. Ох, милая, если бы ты знала, чем сейчас забита голова у твоего папы! Ему завтра такая «сказка» предстоит — только на Хеллуин рассказывать…

— Сказка? — Я пытаюсь вспомнить историю, которую еще не рассказывал. — Ну, жила-была принцесса. Она была умная и красивая, почти такая же, как ты. И она очень любила, когда ей рассказывали на ночь сказки. Каждую ночь новую — таково было правило.

Глаза Настены над краем одеяла загораются интересом. Память у нее отличная, а сказок с такой затравкой сюжета я ей пока не предлагал.

— У нее был специальный рассказчик, который это делал, — продолжаю импровизировать дальше, — и этот рассказчик знал очень много сказок. Разных — добрых, волшебных, веселых и даже страшных, хотя страшные он принцессе никогда не рассказывал. Ну, чтобы сны ей плохие не снились. Но однажды случилось так, что все добрые сказки кончились. И рассказчик не мог рассказать принцессе новую сказку на ночь.

— И это было плохо, — комментирует Настена.

— Еще как плохо! Ведь без новой хорошей сказки принцесса не увидела бы чудесные сны. Рассказчик был очень расстроен. Он пошел в библиотеку, чтобы найти книжки с новыми сказками, но таковых не оказалось — рассказчик уже давно прочитал все книжки в королевской библиотеке. А рассказывать принцессе истории про чудовищ и привидений он не хотел. И тогда, — тут я чувствую, как в горле появляется противный ком, — рассказчик пришел к королю и королеве и попросил их отпустить его в долгое путешествие. Он сказал, что ему надо собрать по миру новые сказки для принцессы.

— Папа, а почему ты плачешь? — настороженно спрашивает Настена.

— Я не плачу, — я втягиваю воздух, чтобы побороть неуместную слабость, — спать просто хочу. А рассказчик… он, знаешь ли, по-настоящему плакал, так ему было обидно покидать любимую принцессу. И король с королевой отпустили его в путешествие. Правда, принцесса очень не хотела, чтобы ее любимый старый добрый рассказчик уезжал из дворца. Но он пообещал найти для нее много-много интересных историй, и принцесса все же его отпустила.

— А дальше?

— Рассказчик странствовал по свету. Он побывал во многих странах и видел разные чудеса. В чужих краях он узнал множество новых сказок, и все они были ужасно интересные. Про королей и драконов, про волшебников и маленьких девочек, которые становились принцессами, про клады и чудесных зверей. И рассказчик решил, что теперь может вернуться обратно к принцессе и пересказать ей новые сказки.

— А дальше?

— Он вернулся. — Я улыбаюсь и пальцем щелкаю Настенку по носику. — Он не мог не вернуться. Ведь его маленькой принцессе было без него плохо, и он это всегда помнил. Он очень любил принцессу, потому что был одинок, и никого у него на всем свете не было. Рассказчик вернулся к принцессе, рассказывал ей новые сказки, и девочке после них снились чудесные волшебные сны. Вот и сказке конец, а кто слушал молодец.

— А где свадьба? — недоумевает дочка. — Почему принцесса не поженилась?

— Потому что она была еще маленькая, — я наклоняюсь и чмокаю Настену в лоб. — Спи, мое солнышко. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, папочка.

Я сижу рядом с кроваткой и смотрю, как Настена уходит в мир чистых, безмятежных детских снов. И думаю о том, что она сказала. Да, почему-то многие сказки заканчиваются свадьбой, а потом… «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день». А вот в жизни, которая начинается за дверью детской, почему-то все не так.

Все куда как печальнее.

Из зала суда мы с Ириной выходим вместе, рука об руку, будто ничего не случилось. Тестюшка, который все заседание смотрел на меня глазами киплинговского Нага, ковыляет следом. Хорошо еще, что любимой тещи на суде не было — осталась с внучкой…

Серый хмарный день вполне соответствует моему настроению. В душе пусто и наплевано. И хоть все прошло чинно и благопристойно, без перетряхивания грязного белья на людях, чувство такое, будто извалялся в грязи, которую ничем не отмоешь.

Павел уже тут как тут. Как всегда безупречен — в отличном костюме, при галстуке, сорочка под пиджаком белее снега, на манжетах запонки, в руке дорогая барсетка из натуральной кожи. Выбрит так, что морда лоснится. Джентльмен, настоящий денди. Вспоминаю, как Ирина все эти годы пыталась сделать меня таким же доморощенным лордом. Наутюженным, наглаженным, чисто выбритым, расчесанным волосок к волоску, пахнущим «Кензо», кожаными аксессуарами и деньгами, и совершенно лишенным индивидуальности. Как и полагается воспитанному человеку, Павел приветствует меня коротким бездушным кивком и сразу берет Ирину под руку. По-хозяйски так берет, но теперь он имеет на это полное право. И меня это нисколько не задевает. Меня даже самого поражает, насколько мне плевать на это.

— Павлик, подожди меня в машине, — просит Ирина. Видимо, ей кажется, что мы еще не все друг другу сказали, но откровенничать с Бывшим при Новом как-то не комильфо.

— Ты ничего не забыл, Вьюгин? — спрашивает она, когда Павел походкой Супермена и Покорителя Вселенной уходит к своему «Лексусу».

— Разве что поцеловать на прощание, — отвечаю я. — Но тебе ведь это ни к чему, верно?

— Ключ от квартиры, — Ирина протягивает руку ладошкой кверху. — Не хочу менять замок.

— Ах да, — я снимаю ключ со связки и кладу на ладонь бывшей супруги. — И, надеюсь, твои папенька с маменькой уже провели полную инвентаризацию имущества? Посчитали все гвозди, все шпингалеты на окнах, все лампочки, все вилки и ложки, всех дохлых тараканов за плинтусами? Это чтобы разговоров потом не было, что обокрал вас, сирых.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— А что говорить? Вроде бы все сказано. Ты получила, что хотела.

— А ты?

— Наверное, и я тоже. Самое главное — я от тебя избавился. Но Настю ты у меня не заберешь, и не мечтай. Я был, есть и буду ее отцом. Я, а не твой Павлик.

— Помечтай, Вьюгин, мечтать не вредно, — в улыбке Ирины сквозит что-то невыразимо мерзкое. — Я сделаю все, чтобы МОЯ дочка была счастлива. Без такого отца.

— НАША дочка, — поправляю я. — Наша. Только так.

— Надеюсь, мне не придется выбивать из тебя алименты?

— Не придется. Своего ребенка я не оставлю вам на съедение.

— Продолжаешь считать себя настоящим мужчиной, а меня тварью? Ну-ну, продолжай. Только ведь ты знаешь, что на самом деле ты тряпка, Макс. Неудачник и тряпка.

— Ты забыла добавить: «Интеллигент сраный». Это ведь так меня твои родители за глаза называют? Не повезло им с зятем, точно. Не орел я, не орел.

— Даже тут ты продолжаешь юродствовать.

— Конечно, я юродивый. «Не наш, не от земли», — передразнил я, подражая тестягиной манере выговаривать слова. — Езжу на мотоцикле, слушаю «Deep Purple» и не понимаю, чем картошка, купленная на рынке, отличается от выращенной на собственном огороде. Трачу деньги, вместо того, чтобы их на книжку складывать, на черный день. Вместо того, чтобы по выходным на тещиных сотках раком стоять, книги читаю. Истинный придурок. И виноват перед тобой выше крыши. Соблазнил, паразит проклятый, вашу семейку четырехкомнатной «сталинкой» в самом центре города. Доходами соблазнил — как же, в частной фирме работаю, зарабатываю хорошо. Так соблазнил, что доченьку за меня тут же отдали. Я же все помню, радость моя. Хорошо помню.

— И что же ты помнишь, родной?

— Как твои папенька с маменькой изменили ко мне отношение после первого визита в наш дом. До того волчарами на меня косились, на дух меня не переваривали, а после слаще меда стали, о свадебке заговорили. Ну как же — у женишка-то квартира в сто двадцать квадратов в центре города! Даже половину суммы на покупку квартиры дали, целых два миллиона из кубышки вытащили, расщедрились, хотя за копейку в церкви пернут. Еще бы, намечалось очень выгодное вложение капитала!

— Ты моих родителей не трогай, ты их в зад целовать недостоин!

— Конечно, недостоин. Их сам Александр Македонский не переплюнул бы. Это же стратеги, не родители. Так все просчитать на перспективу! Только-только Настенька родилась, так сразу, как будто невзначай пошли эти душевные разговоры — мол, свекровка одна живет в четырех огромных комнатах мандой-барыней, а сын со снохой и дочкой в двухкомнатной хрущобе, чего бы не поменяться квартирами, молодым жизню улучшить! А я возьми и откажись меняться, потому что понял, что не со своих слов говоришь. И сразу стал мамсиком, неудачником и тряпкой. Сломал тебе жизнь, лучшие годы украл. Хватит, Ирина. Пускай я в твоих глазах тряпка — мне плевать. Какой есть, такой есть. В любом случае послезавтра у нас суббота, и я заеду за Настеной.

— Думаешь, я позволю тебе возить ребенка на этом двухколесном гробе?

— Позволишь, потому что я ее отец. Никто не лишал меня родительских прав, так что свои страхи и капризы можешь засунуть себе куда поглубже. Чего уставилась, как Ленин на буржуазию? Я вам не позволю сделать из Настасьи плебейку, вроде вас. Не дождетесь.

— Очень эмоциональная речь, — Ирина улыбнулась еще более мерзко. — Ладно, чеши отсюда, неудачник. Я-то думала, ты хоть на прощание мужчиной себя покажешь. А ты как был чмо, так и остался им.

— Чмо сейчас в "Лексусе" сидит, тебя ждет. Чистый подкаблучник без грамма индивидуальности — идеальный мужчина для тебя. Будешь лепить из него все, что захочешь Ну уж кто он точно, пластилин или говно, будущее покажет… И предупреди своего Павлусика, чтобы не смел обижать Настю. Узнаю что-нибудь, вдовой тебя сделаю. Я не шучу.

— Какие мы грозные! Давай, вали отсюда, клоун голожопый.

— Ага, голожопый, но свободный и счастливый, потому что избавился от змеи на сердце. I`m just a poor boy, I need no sympathy, — пропел я ей прямо в лицо строчку из «Богемской рапсодии», сунул связку ключей в карман и пошел на стоянку, где стоял мой байк.

У меня появилось странное, почти мистическое чувство. Мне показалось, что до этого дня Ирина, женщина, которую я так любил, с которой прожил пять лет, носила маску — красивую, искусную, неотличимую от живого лица. Я был так слеп, что принимал маску за настоящее лицо. И только сейчас прозрел и сумел увидеть то, что скрывалось под личиной. Господи, лучше бы я оставался слепым!

И хоть я все дальше ухожу от своего прошлого, это кошмарное чувство продолжает преследовать меня даже сейчас…

— Эй, Сим! Ты чего?

Я с трудом разлепил глаза, ойкнул от пронзившей голову боли. Появившееся в поле зрения лицо поначалу показалось мне физиономией из моего кошмара, но миг спустя я узнал Беа.

— А? — Я с трудом пошевелил распухшими, наполненными болью губами. — Что?

— Орешь во сне, вот чего. Пить меньше надо.

— Губы, — я коснулся пальцами губ, потом понял, что левый глаз у меня почему-то не видит. — Болит все.

— Еще бы! Ты хоть помнишь, что было?

— А что… было?

— Вы с сэром Джуно напились и подрались, — Беа хмыкнула. — Жаль, зеркала тут нет, глянул бы на себя.

— Подрались? — Я с трудом сел на лежаке, тщетно пытаясь разлепить заплывший левый глаз. Потом посмотрел на костяшки пальцев рук: они были разбиты и запеклись засохшей кровью. — По. почему?

— Потому что перепились.

— Черт, ничего не помню, — я почувствовал темный ужас. — А Холшард где?

— С молодой женой, где же ему быть?

— Значит, была таки свадьба, — сказал я самому себе. — И мы напились и подрались.

— Память возвращается? — с иронией спросила Беа. — Может, тебя подлечить?

— Подлечить? — При мысли о выпивке желудок у меня противно задергался. — Нет, не нужно. Я в порядке. Уже утро?

— Давно утро. Я уже о лошадях позаботилась.

— А Флавия где?

— В лаборатории. Готовит целебную мазь для твоей разбитой физиономии.

Я попробовал левую скулу, охнул и отдернул руку.

— Голова будто чужая, — простонал я, глядя на Беа. — Давно так не напивался.

— Эйтан тоже вчера хватил лишку. Зато вы с сэром Джуно выяснили отношения. Думаю, это было вам обоим на пользу.

— И вы нас не разняли?

— Напротив, насладились сполна потрясающим кулачным боем между двумя забулдыгами, едва стоявшими на ногах. Между прочим, мы с Флавией ставили на тебя.

— И кто победил?

— Если скажу, что ты, это тебя утешит?

— Нет, ты правду скажи.

— Сим, ты был великолепен, — с самым серьезным видом заявила Беа. — Ты здорово дрался. Но когда стало ясно, что сэр Джуно проигрывает бой, Мика решила вступиться за мужа. И она усыпила тебя заклинанием. Ведьма все-таки.

— Смухлевали, значит, — я снова посмотрел на разбитые костяшки. — Пить хочется очень.

— Я могу сходить за водой, — предложила Беа, насмешливо глядя на меня.

— Я сам.

Пока я спал, сапоги с меня кто-то стянул — скорее всего, либо Беа, либо Флавия. Я нашел их на полу, рядом с лежаком, кряхтя и охая, натянул на ноги. Рискуя свернуть себе шею, спустился по лестнице в «рыцарский зал». Увидел ложе новобрачных, сооруженное сэром Джуно из нескольких сундуков, накрытых досками, застеленное шкурами оленей, усыпанное полевыми цветами и окруженное погасшими светильниками. Крепко пахло горелым жиром, травами, перегаром и потом — убойная смесь запахов. Самих сэра и леди Холшард в зале не было. Я увидел их во дворе, у колодца: сэр Джуно, в одних полотняных брэ, весьма грязных, надо сказать, мылся из ведра, которое держала Мика, фыркая и расплескивая воду. Я его не сразу узнал: славный рыцарь сменил имидж, сбрил свою бомжовскую бороду и разом помолодел лет эдак на десять. Вот что любовь с людьми делает!

Завидев меня, он издал восторженный крик, раскрыл руки и двинулся мне навстречу.

— Мой друг! — рявкнул он, облапив меня, обрызгав ледяными каплями и заглянув в лицо. — Ты дрался великолепно. Прими мои поздравления, не каждому удавалось выстоять против меня в кулачном бою, да еще и чувствительно меня потрепать.

— По твоему лицу, сэр Джуно, этого не скажешь, — ответил я, удивленный и обескураженный тем, что не увидел на физиономии рыцаря никаких следов вчерашнего мордобоя.

— Это все моя милая Мика, — заявил рыцарь, с обожанием глянув на свою новоиспеченную женушку. — Ее магия и ее любовь исцелили меня.

— Весьма этому рад, — ответил я, опустив взгляд.

— Если юный лорд желает, я могу его полечить, — предложила молодая ведьма.

— Не стоит, спасибо. Я подожду мазь Флавии.

— Молодчина, клянусь рылом Хюррта! — провозгласил сэр Джуно, крепко тряхнув меня за плечи. — Ты славный боец, эленширец. Для меня было честью помериться с тобой силами.

— У вас, людей, очень своеобразные понятия о дружбе, — сыронизировал как из-под земли появившийся Эйтан. Молодой эльф был очень бледен, и выражение лица у него было весьма страдальческое. Верно, не я один пострадал от самогона Холшарда. — И я, кажется, понимаю, почему людские племена живут так… дружно.

— Ничего ты не понимаешь, сид! — загремел рыцарь. — Кулачный бой есть высшее проявление доблести. Это истинно мужской способ уладить спор. И победитель, и побежденный в нем равно достойны уважения.

— А у нас говорят: «Свадьба без драки не свадьба», — заметил я, морщась от боли в разбитых губах. — Так что свадьба получилась самая настоящая. Из трех гостей один таки умудрился подраться с женихом.

— Тем не менее, вашу руку, юноша! — пробасил Холшард, протягивая мне ладонь. Он вообще выглядел необычайно оживленным и полным энергии, не иначе, первая брачная ночь у молодых прошла весьма бурно и радостно. Хотя неудивительно, год воздержания как бы. Да и Мика за время, проведенное в рабстве у сексуально озабоченного демона, наверняка многим интересным штукам выучилась и этой ночью успешно продемонстрировала их Холшарду — прости, Господи!

Естественно, я пожал протянутую мне десницу.

— Рад, что мы решили все проблемы, сэр Джуно, — добавил я.

— Сейчас мы пойдем и выпьем, — предложил рыцарь, откинув со лба мокрые волосы. — Второй день свадьбы, — и тут сэр Джуно метнул масляный взгляд в свою супругу, стоявшую с самым невинным видом, — в каком-то смысле поважнее первого будет.

— Не сомневаюсь, — сказала подошедшая Беа, — но, боюсь, нам надо ехать.

— Уже? — удивился Холшард. — Что мешает вам еще пару дней насладиться моим гостеприимством? Нам есть что отпраздновать.

— Увы, милорд, нам нужно спешить. Мы и так потеряли два дня.

— Спешка, спешка! — Холшард натянул рубаху на мокрое тело. — Никогда не понимал торопыг.

— Ничего не поделаешь, сэр Джуно. Дело крайне важное, мы не можем медлить.

— А я-то рассчитывал, что мы еще посидим с вами за столом! — Сэр Джуно явно был растерян. — Но, впрочем, вам теперь ничто не мешает покинуть эту долину.

— Вот именно, — сказала Беа и едва заметно улыбнулась. — Полагаю, и вам с Микой сейчас важнее общество друг друга, чем наше.

— Сэра Беа, я с недавних пор полагаю тебя и твоих спутников за своих близких друзей, — несколько напыщенно заявил Холшард, — а, стало быть, ваша компания мне… нам чрезвычайно приятна. Посему прошу вас задержаться и отобедать с нами. Вы не можете покинуть нас с Микой в такой счастливый для нас день.

Сэр Джуно предложил юной супруге руку, и странная парочка неспешно двинулась к лестнице, ведущей в башню.

— Отобедать — значит выпить. Я не хочу больше пить, — заявил я, пробуя пальцем распухшие губы. — Вчера был перебор.

— А кто хочет? — отозвалась Беа. — Но Холшард прав: элементарная вежливость требует задержаться еще на день.

— Нам тут нечего делать, — поддержал меня Эйтан.

— До Вингомартиса долгий и трудный путь, — заметила Беа. — Мы выдержали серьезное сражение в Тардесе, надо восстановить силы. Только молю вас, мальчики, не пейте больше это адское пойло.

— Надеюсь, сэр Джуно со своей молодой женой не увяжутся за нами? — спросил я.

— Нет, — уверенно ответила Беа. — Даже не сомневаюсь в этом.