Порядок подчинения

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

«Мы начали получать радиопередачи извне», — сказал полковник авиации Петр Панченко. «Мне очень приятно сообщить вам, что, хотя Украина серьезно пострадала, Республика цела».

Приветствия, поднявшиеся в этом конференц-зале, были сердечными, но немного натянутыми. Панченко председательствовал на собрании выживших офицеров и старшего рядового состава авиабазы Львов на западной Украине, глубоко в подземном командном центре базы. Двадцать мужчин и женщин, присутствовавших на брифинге, были измотаны и напряжены до предела, как морально, так и физически, но наблюдатель, который ничего не знал о серьезной ситуации за пределами их земляных, стальных и бетонных стен, никогда бы не догадался, в каких условиях находились солдаты. Панченко, как старший офицер, предписал нормальную одежду и манеры поведения, даже после того, как вскоре после нападения были отключены все внешние системы жизнеобеспечения. Чистые, выбритые лица, чистая униформа и начищенные до блеска ботинки были обязательными, за ними следили регулярные инспекции, а для всего персонала требовались тренировки два раза в день. Панченко был полон решимости строго поддерживать воинскую дисциплину, несмотря на ужасную трагедию, с которой они столкнулись.

«Как мы и предполагали, российские оккупанты не совершали никаких нападений на Украине к югу от сорок восьмой параллели, за исключением военно-транспортной базы в Кривом Роге», — продолжил Панченко. «Причина проста: в Крыму и Приазовье на Украине проживает больше русских, чем в любом другом регионе. Донской регион остался нетронутым, прежде всего потому, что Россия ценит там добычу угля и руды. Столица подверглась лишь единичным неядерным ударам по отдаленным военным объектам. Очевидно, что причиной этого является большое количество русских, проживающих в Киеве. Пока никаких иностранных войск, похоже, не вводится в столицу, хотя шоссе М21 из Винницы в Минск и шоссе М10 между Киевом и Москвой через Беларусь закрыты и забиты военным транспортом.»

Один офицер, сидевший во главе стола рядом с Панченко, слушал брифинг вполуха. Капитан авиации Павел Тычина, похожий на зловещего Призрака оперы в своей стерильной марлевой маске, сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, руки по швам. Он никак не отреагировал на слова ободрения Панченко, но оставался неподвижным, погруженный в свои собственные мучительные мысли. Полковник сказал ему, что такое добровольное страдание было эгоистичным, бесполезным и непродуктивным — каждый в том бункере потерял кого — то близкого, — но его слова ничего не изменили. Тычина позволил себе глубоко скорбеть — и подкрепил эти мысли мыслями о мести. Ничто не могло выбросить ни одну из этих мыслей из его головы. У него были навыки и желание причинить сильную боль русским, которые организовали упреждающее нападение на его родину, и ничто не помешало бы ему это сделать.

«Капитан?» Спросил Панченко, пытаясь привлечь его внимание. В голосе его командира прозвучали резкие нотки. «Ваш брифинг, пожалуйста».

Тычина не извинился за свою невнимательность, но чопорно поднялся на ноги. Взгляды зрителей были прикованы к нему не только из-за его ужасных ран, но и из-за того, кем он был и что потерял. Как сказал полковник Панченко, каждый потерял кого-то в адском огне наверху, но каким-то образом потеря Тычины затронула их всех.

«Товарищи, полковник Панченко попросил меня взаимодействовать с другими уцелевшими авиационными подразделениями в стране, чтобы составить каталог ударных подразделений национальной обороны, а именно истребителей МиГ-23, МиГ-27 и Су-17, а также истребительно-бомбардировочных подразделений», — начал Тычина. «К сожалению, это было практически невозможно. Ядерные взрывы на земле создали электромагнитные помехи в атмосфере, которые до недавнего времени нарушали все нормальные военные коммуникации. Би-би-си, «Голос Америки» и «Радио Европа» сообщают, что за последние несколько часов российские авианалеты атаковали украинские военные подразделения вблизи столицы и что все подразделения противовоздушной обороны на севере страны были уничтожены или выведены из строя. Мы не знаем полного эффекта ядерных ударов по нашей базе или по Виннице, но я думаю, мы должны предположить, что наши силы на севере были уничтожены.

«Таким образом, Пятая воздушная армия в Одессе остается единственной нетронутой истребительной группой. Пока я не слышал сообщений о каких-либо воздушных атаках на Одессу, поэтому я предполагаю, что их подразделения целы и, возможно, рассеяны», — продолжил Тычина. Хорошо, что Панченко заставил его провести все эти исследования и действовать в качестве своего рода офицера разведки — это помогло ему прочистить голову, снова заставить его мыслить тактически и помогло отвлечься от катастрофы, которая ожидала его на земле: «Пятое авиакрыло располагает одним бомбардировочным крылом МиГ-27, двумя эскадрильями примерно по восемнадцати самолетов в каждой. Возможно, нам посчастливится иметь несколько элементов из Восьмой воздушной армии Киева, которые пережили обычные бомбардировки и бежали в Одессу, и мы знаем, что целых двадцать истребителей МиГ-23 из нашего подразделения и несколько бомбардировщиков МиГ-27 и Су-17 из Винницы были в воздухе и, возможно, избежали ядерных авианалетов. Таким образом, по моим оценкам, у нас есть силы примерно в сто пятьдесят, возможно, до двухсот ударных самолетов и истребителей. На данный момент совершенно неизвестно, сколько ударных вертолетов уцелело — Одесса потеряла сто сорок ударных вертолетов Ми-24 в Четырнадцатой общевойсковой дивизии и по меньшей мере двести транспортно-боевых вертолетов Ми-8.»

Группа вела себя очень тихо — они знали, что разрушения были огромными. Всего двадцать четыре часа назад на Украине было почти две тысячи ударных самолетов и вертолетов — теперь у них было менее пятисот, может быть, меньше. Как они вообще могли надеяться на какое-либо контрнаступление? За исключением применения ядерного оружия, которое, казалось, было не таким масштабным, русские на самом деле, казалось, сдерживали свои концентрированные атаки, и три четверти военно-воздушных сил Украины были уничтожены. На что они могли надеяться?

«Спасибо, капитан», — сказал Панченко, почувствовав рассеянное внимание Тычины и завершая за него свой брифинг. Тычина кивнул и сел на свое место. Обращаясь к персоналу, Панченко сказал: «Дамы и господа, я не знаю, что мы там обнаружим. На самом деле мы можем пробыть здесь довольно долго. Главный выход, похоже, цел, но, возможно, ему был нанесен ущерб, и эвакуационные туннели могут быть нашим лучшим вариантом; Мои люди сейчас проверяют их, и они должны скоро доложить. Если нам удастся выбраться, мы можем рискнуть и вскоре эвакуироваться в Одессу — при условии, что они смогут выкопать нас отсюда. В любом случае, я хочу, чтобы вы все помнили, что мы воины, комбатанты и члены Военно-воздушных сил Украины. Мы будем использовать любое оружие, которое найдем там, чтобы вступить в бой». Он сделал паузу, вглядываясь в лица вокруг себя, и, наконец, остановил взгляд на Павле Тычине. «Это ясно, капитан?»

«Да, сэр», — твердо ответил Тычина.

Панченко повернулся к своему офицеру разведки для брифинга, но прежде чем он успел начать, где — то за пределами конференц-зала зазвонил телефон — это был первый телефонный звонок, который они услышали за много часов. Техник связи подскочил, чтобы ответить на звонок. Он на мгновение прислушался, прикрыл трубку рукой, затем крикнул: «Сэр! Спасательная команда у внешней двери! Дверь цела, и они запрашивают разрешение на вход!»

Не успел Панченко открыть рот, чтобы заговорить, как Тычина вскочил на ноги и бросился к двери. Панченко крикнул: «Капитан! Займите свое место!» но это не помогло. Специалисту по связи Панченко сказал: «Очистите зону безопасности и метеостанцию, и весь персонал, включая капитана Тычину, должен надеть защитные костюмы и респираторы до того, как будут открыты эти двери. Всем остальным находиться в центре связи или за его пределами». Он распустил персонал и поспешил вслед за Тычиной.

Как он и ожидал, к тому времени, когда Панченко добрался до зоны безопасности сразу за противовзрывными дверями, двери были открыты, коридор был заполнен встревоженными людьми — ни на ком из них не было защитных костюмов от химического облучения или респираторов — а Тычины нигде не было видно. «Я приказал очистить эту зону и разрешил персоналу носить защитное снаряжение», — сказал Панченко старшему мастер-сержанту. Он не мог быть слишком сердитым, потому что ему тоже не терпелось подняться наверх.

«Извините, сэр, они бросились к двери, как только она была открыта», — ответил старший сержант. «Капитан — Феникс — приказал мне отойти в сторону».

Феникс — Панченко слышал, как это имя бормотали по всей базе и в командном центре. Усилия Тычины по отражению первого российского воздушного налета начинали приобретать почти мистические масштабы. Тихий, довольно замкнутый молодой пилот превращался во Львове в своего рода легенду. Без сомнения, вскоре это распространилось бы по всей Украине — если бы Тычина пережил свой гнев и жажду мести.

«Я отдал приказ и я ожидаю, что он будет выполнен, сержант», — раздраженно сказал Панченко, — «независимо от того, что вам скажет капитан Тычина. Теперь очистите этот коридор.»

Пока мастер-сержант выполнял его приказы, к Панченко подошел человек в серебристом костюме пожарного — не подходящем для химического / ядерного воздействия, но обеспечивающем ограниченную защиту. «Вы здешний командир, сэр?» Панченко кивнул. «Старший прапорщик Усенко, Двадцать ноль четыре артиллерийского батальона Семьдесят второй мотострелковой дивизии, из Киева. Я очень рад найти вас, сэр.»

«Спасибо, что вытащили нас отсюда», — сказал Панченко с облегчением. «Насколько плохо там, наверху?»

Усенко пожал плечами. «Плохо? Нам не нужно было вас вытаскивать, сэр. Несколько строений и самолетов были охвачены огнем, а бензоколонка горела в результате бомбардировки — вот почему я так экипирован, — но в остальном база цела».

«Целы? Как это возможно? В нас попали, прямое попадание… Наши дозиметры зарегистрировали очень высокий уровень радиации».

«Рассеялись», — ответил Усенко. «Русские атаковали ядерным оружием малой мощности, взорвавшись на большой высоте над выбранными целями. Они вызвали лишь кратковременные отключения связи, несколько повреждений от взрыва и "

«Потери, Усенко … а как насчет потерь?»

Глаза Усенко на мгновение опустились в пол, затем поднялись на Панченко с измученным, затравленным выражением. «Слишком рано говорить, сэр», — ответил он. «В каждом целевом комплексе, пораженном субатомным оружием, было несколько первоначальных жертв, в основном из-за ослепления, ожогов средней тяжести и шока — по моим оценкам, потери и ранения составляли менее половины процента. Оружие практически не причинило серьезного ущерба — ни кратеров, ни пожаров, ни радиоактивных осадков. Но, как вы определили, уровни кратковременного нейтронного излучения были чрезвычайно высокими, и незащищенные люди могли получить смертельную дозу. Ожидается, что в ближайшие сорок восемь — семьдесят два часа потери будут очень высокими.»

«Вы хотите сказать мне… вы имеете в виду, что там, наверху, все еще есть люди, живые?»

Усенко выглядел так, словно ему дали пощечину. Он беспокойно переминался с ноги на ногу, затем кивнул головой: «Э-э… сэр, почти все, кто находился в помещении во время нападения, те, кто не страдал от слепоты или избыточного давления, выжили. Лица, находящиеся на улице, но защищенные от вспышки и избыточного давления, также выжили или были только ранены. Но все они получили бы огромные дозы радиации, намного превышающие смертельные уровни. Персонал здесь, в командном центре и в других подземных или экранированных помещениях, вероятно, в безопасности, но остальные… возможно, мы ничего не сможем для них сделать».

«Боже мой… есть ли сейчас опасность радиоактивных осадков или облучения? Безопасно ли выпускать персонал моего командного пункта на улицу?»

«Российские истребители патрулируют район, в основном разведывательные самолеты, так что на данный момент мы в безопасности от любых новых воздушных атак, а что касается радиационной угрозы, то она безопасна, да, сэр», — ответил Усенко. «Опасности радиационного отравления нет, как и радиоактивных осадков. Однако, вероятно, будет лучше, если ваши люди будут проинформированы о том, чего им следует ожидать там, наверху. Мы попросим весь доступный персонал оказать помощь в оказании медицинских услуг и в морге.» Усенко сделал паузу, затем указал в сторону коридора, ведущего на поверхность, и спросил: «Сэр, это был капитан Тычина — «Феникс»? Я надеялся, что он все еще жив. Я знал, что он не может умереть. Я хотел пожать этому человеку руку».

Панченко вглядывался в темноту за противопожарными дверями своего командного пункта, молча молясь за своего молодого пилота. Тычине и всем им понадобятся все силы, которые они смогут собрать, чтобы пережить эту катастрофу.

Тычина был полон решимости пробежать все полтора километра до часовни, но ужас от того, что он увидел, был подобен вакууму, который высосал всю энергию из его тела. Несколько зданий и сооружений были сожжены дотла, в основном старые деревянные конструкции и уродливые рекламные щиты с «вдохновляющими» сообщениями на них, которые были столь обычны для бывших советских военных баз, и казалось, что все окна в поле зрения исчезли — не просто разбиты, а полностью унесены ветром. Затем он заметил грузовики с бортовыми платформами — десятки из них, выстроившихся в ряд перед зданием штаба, центральной базы офис персонала и другие административные здания. Его внимание привлек груз в грузовиках. Сначала казалось, что они разгружают столы или медицинские принадлежности, чтобы организовать сортировку, но когда он присмотрелся повнимательнее, то обнаружил, что они загружают тела в грузовик. Нижние ряды тел были в темных пластиковых мешках для трупов, но, очевидно, у них очень быстро закончились мешки для трупов, потому что средние штабеля трупов были покрыты простынями, а штабеля над ними были покрыты одеждой, а некоторые вообще не были прикрыты. Каждый бортовой грузовик был уставлен кузовами в четыре или пять рядов высотой, более двухсот на каждой платформе.

Но еще хуже этого зрелища были звуки, издаваемые сотнями людей в агонии. На каждый труп в этих платформах, по-видимому, приходилось по дюжине мужчин и женщин, которые не были мертвы, но были ужасно ранены или покалечены в результате нападения. Тротуары, заснеженные газоны, входные группы и коридоры каждого здания были превращены во временные полевые госпитали, где умирающие взывали о помощи. Это было трудно полностью осознать — ущерб, нанесенный самой базе, был не таким уж значительным, но потери, вероятно, исчислялись тысячами. Российская ядерная атака не достигла цели? Они использовали какое-то химическое или биологическое оружие? Тычина видел несколько костюмов для химического воздействия, но у большинства спасателей вообще не было защитного снаряжения. Разве химическое оружие не было более стойким, чем это?

«Смотрите! Это Феникс!» — крикнул кто-то. «Феникс!»

«Где вы были, когда упали бомбы, капитан Феникс?» — крикнул кто-то еще. «Почему вы не могли это остановить?»

«Заткнись!» — вмешался офицер. «Он жив, и он с нами! Он наш лучший пилот — он нас не подведет!»

Тычина чуть не споткнулся, торопясь уйти. Разгорелся спор между некоторыми сотрудниками морга, некоторые из которых были на стороне Тычины, и теми, кто находился в безопасности в командном центре, другие думали, что Тычина направляется к месту вылета, и подбадривали его. Паника охватила молодого пилота, и он заковылял по забитой машинами улице так быстро, как только мог.

Но ужасы никогда не прекращались. Многие были мертвы в своих машинах, все еще за рулем или откинувшись на сиденье, с инеем под ноздрями и вокруг глаз, где застыл их предсмертный вздох — очевидно, они находились там долгое время. Большинство трупов лежали снаружи, некоторые несли еду или медикаменты, несколько несли другие мертвые души, вероятно, для оказания медицинской помощи, когда они скончались от воздействия ядерного оружия, которое русские применили на базе. Тела были устланы тротуарами, пока команды следователей опознавали каждый труп, помечали его багажной биркой, убирали с тротуаров и подъездных дорожек, прикрывали, насколько могли, каким-нибудь предметом одежды или простыней, затем переходили к следующему. Тычина был настолько потрясен одним телом, трупом члена его собственной эскадрильи, что чуть не споткнулся о другой труп, распростертый у него на пути. Это было похоже на какой-то ужасный научно-фантастический фильм о конце света.

Часовня базы использовалась как морг. Он спросил старшего сержанта о Миколе Корнейчук, гражданском лице, и после того, как не обнаружил ее имени среди тех, кто был опознан, его подвели к двум длинным рядам трупов тех, кто не был опознан, выложенных снаружи на снегу. Ядерное устройство, приведенное в действие русскими, очевидно, передало этим жертвам большое количество радиации, потому что у большинства из них было значительное выпадение волос, огромные волдыри и повреждения по всему лицу, раздутая кожа и ужасно распухшие языки и глазные яблоки. Но Микки не было среди погибших.

«Вы капитан Тычина?» — спросил его сотрудник морга. «Вы тот пилот, который отразил первую русскую атаку?» Тычина попытался уйти, но мужчина настаивал. «Пообещай мне, что уничтожишь русских за то, что они здесь сделали, капитан. Пообещай, что отомстишь за погибших». Павел убрался оттуда так быстро, как только мог.

Реквизировать автомобиль было легко — ключи оставались в местах воспламенения, и мертвые владельцы не собирались жаловаться. Повсюду были патрули безопасности. Регулярное патрулирование позволило Тычине свободно пройти после того, как его узнали, но местная милиция установила несколько блокпостов в районе проживания офицеров, и хотя его узнали и его документы были в порядке, ему было приказано немедленно возвращаться на главную базу. Тычина не собирался мириться с местными бойцами выходного дня с дробовиками, поэтому он проскочил блокпост. Никто из ополченцев не потрудился преследовать его.

Апартаменты офицеров» холостяков находились примерно в трех километрах от основной территории базы, в одном из многочисленных жилых районов-спутников базы, типичном унылом поселке советского образца со множеством зданий в стиле общежитий, парком с несколькими чахлыми деревьями, площадкой для упражнений, небольшим магазинчиком и начальной школой для детей молодых солдат. Общежитие Тычины представляло собой огромное, уродливое бетонное сооружение, в котором каждому неженатому офицеру выделялась отдельная квартира, где они делили кухню и ванную комнату с соседом. Все здание, в котором размещалось почти пятьсот офицеров, казалось покинутым. Он поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, в свою комнату на четвертом этаже и обнаружил, что дверь не заперта.

«Микки!» Он был готов к худшему, но никак не ожидал такого: его невеста лежала на его раскладном диване, голова соблазнительно подперта рукой, ее волосы разметались по подушке, как будто были уложены модельером. Она была одета в длинную, тяжелую фланелевую ночную рубашку для защиты от холода в комнате — электричество только недавно восстановили. Она выглядела прекрасно… даже в… Павел был настолько потрясен, что расплакался.

Микола сонно открыла глаза и улыбнулась ему знакомой, теплой улыбкой, которую он так долго мечтал увидеть. «Привет, малыш», — сонно сказала она.

Она была жива! Слава Всемогущему Богу!

«Я ждал столько, сколько мог. Дайте мне минутку, и я буду готов пойти с вами в часовню».

«Боже, Микки…!» Он бросился к ней и крепко обнял, не стесняясь своей радости, своих слез. «Я так рад, что ты в безопасности… Боже милостивый, я думал, ты в часовне», — простонал он, зарываясь лицом в ее волосы. «С тобой все в порядке? Вы были ранены во время нападения?»

«Нет, я не пострадала — напугана, но не ранена. Я все еще немного устала». Она зевнула. «Здесь стало так холодно, когда отключили электричество, но громкоговорители сказали оставаться в комнате, поэтому я завернулся в одеяла и заснул, но мне будет лучше, просто дай мне несколько минут, просто дай мне встать с постели, я приведу себя в порядок и буду готов идти. О, я так сильно люблю тебя, Павел, я так сильно люблю тебя…»

Ее голос затих, опустившись до едва слышного шепота, как будто она уходила от него. Тычина заметил, что она не ответила на его объятия, но ее руки свободно повисли по бокам …

… и когда он поднял ее голову со своих плеч, чтобы заглянуть ей в лицо, волосы упали с ее головы, как пучки ломких иголок с давно умершей рождественской елки. «Господи Иисусе, Микки…!»

«Павел?» Ее голос был таким же слабым, как жужжание колибри, хотя она была всего в нескольких дюймах от него. «Павел, пожалуйста, помоги мне дойти до часовни, я так устала…»

Он вскочил с дивана в состоянии, близком к панике. Он должен был вытащить ее отсюда. Должен был позвать ее на помощь. Должно быть, она получила большую дозу радиации, подумал Павел, пока ждала его в часовне. Но она выжила и каким-то образом добралась обратно в комнату общежития. Казалось, что, за исключением ее волос, — он молился, — она не получила смертельной дозы. Возможно, ее можно было спасти.…

Но когда он поднял ее на руки, чтобы отнести вниз за помощью, кожа с ее левого бедра отвалилась, как мокрая папиросная бумага, обнажив мышцы, покрытые запекшейся почерневшей кровью. Тычина с трудом сглотнул, чтобы сдержать слезы, уложил ее обратно на кровать и укрыл одеялами. «Я позову на помощь, Микки», — прошептал он. «Подожди, я сейчас вернусь». Но когда он осмелился взглянуть ей в глаза, то обнаружил, что они сухие и безжизненные, затуманенные, ее идеальный рот слегка приоткрыт, когда она пыталась сделать свой последний вздох, который так и не состоялся.

«Нет … Микки!» — всхлипнул он, думая, что, возможно, она просто снова заснула. Да, так оно и было… ей нужно отдохнуть … пока он пойдет за помощью. Он прижал ее к своей груди, его рыдания становились все громче, слезы капали на ее тонкие волосы. Он знал, что она не спит, это была отчаянная надежда, фантазия. Он пытался договориться с Богом: просто возьми меня, позволь ей жить, просто возьми меня. Она слишком красива, слишком мила, чудесна и невинна, чтобы умереть. Он думал, что она мертва, готовился к этому, пытался собрать достаточно сил, чтобы встретиться с этим лицом к лицу, когда знал, что в конечном счете так и будет. И все же, обнаружив ее живой, увидев, как она просыпается, сейчас… сейчас только для того, чтобы умереть.

Это слишком жестоко для любого человека! Он молча гневался на небеса. Почему? Он зарыдал еще сильнее, прижимая ее к себе, чувствуя, что весь его мир рушится. Не заботясь о том, выживет он или умрет, а только моля Бога — кого угодно — вернуть ее к жизни.

Микола показалась Павлу такой худенькой, такой крошечной, когда он прикрепил ее удостоверение личности к ночной рубашке и завернул тело в одеяло. Он собирался поднять ее и отвести к машине, когда услышал: «Не беспокойся о ней, Павел. Мы о ней хорошо позаботимся».

Тычина обернулся и увидел, как в комнату входят полковник Панченко и несколько сотрудников командного центра. Офицер службы безопасности забрал тело из рук Тычины, пообещав лично позаботиться о ней, пока не примет надлежащих мер. Тычина собирался последовать за офицером безопасности к выходу, но Панченко остановил его, крепко схватив за руку. «Не сейчас, Павел. Тебе нужно работать».

Молодой пилот высвободился из рук старшего офицера и сказал: «Извините меня, полковник, но»

«Теперь это «генерал», Павел», — сказал Панченко. «Я новый командующий тактической воздушной войной для всей Республики. Национальный военный штаб был уничтожен российскими воздушными атаками. Начальник штаба и начальники служб сбежали, но большая часть старшего персонала была убита. Я передаю командование Турции».

«Что? Что ты сказал?» Это было уже слишком. Его глаза опухли, и он чувствовал, что у него кружится голова. Микки … Панченко … что он говорил?

«В Стамбуле было сформировано украинское правительство в изгнании», — сказал Панченко. «Турки приняли наши просьбы о помощи, и Запад обещает помощь. Все украинские самолеты, пережившие российские авианалеты, перебрасываются на турецкую учебную авиабазу близ города Кайсери. Я организую там Свободные украинские военно-воздушные силы, и вы отправляетесь со мной… полковник».

Тычина посмотрел на Панченко, и хотя он мог видеть только глаза молодого пилота, он знал, что у Тычины было совершенно ошеломленное выражение лица. «Оказывается, Павел, ты не только старший выживший пилот МиГ-23, но и один из самых опытных украинских пилотов из ныне живущих. Мне нужно, чтобы ты командовал временным истребительным крылом, и я не могу поручить это капитану. Повышение вступает в силу немедленно. Как можно скорее мы задействуем все самолеты, которые смогут совершить перелет, и вылетим в Турцию. Турецкие истребители ждут, чтобы сопровождать нас».

Павел попытался прояснить голову, сосредоточиться на том, что говорил Панченко. Он попытался выглянуть в окно, чтобы увидеть Микки, но габариты Панченко загораживали ему обзор. Он должен был отпустить ее… Они попытались бы вернуть ей достоинство … он переориентировался, как бы трудно это ни было, как бы бурно ни ощущалась захлестнувшая его волна эмоций… и заставил себя прислушаться к тому, что говорил Панченко.

Но это было нелегко. Ты просто должен пройти через это, Павел. Так же, как если бы ты был в самолете во время чрезвычайной ситуации. Сохраняй спокойствие, сохраняй контроль. Делай свою работу. Он вернул свое внимание к Панченко, который все еще говорил.…

«Я так и не закончил говорить тебе, Павел», — торжественно сказал Панченко. «Мы знали, что произойдет эта катастрофа. Мы, генеральный штаб и правительство, знали, что русские собираются вернуть Украину. Мы планировали это. В течение последних двух месяцев мы переправляли оружие и технику за границу, в Турцию».

«У вас есть?» Спросил Тычина, ошеломленный этим открытием. «Но почему Турция? И как вы узнали?»

«Мы, конечно, не знали и надеялись, что ошибаемся», — объяснил Панченко. «Но война с Россией была неизбежна. Конфликт из-за Днестра был лишь искрой. Доступ к черноморским портам, вывоз ядерного оружия, земельные и имущественные споры, свободная торговля, нефть, сельское хозяйство — русские теряли все ценное. Украина хотела присоединиться к Западу, стать членом Европейского сообщества и НАТО. Россия не могла этого допустить.

«Итак, несколько месяцев назад правительство заключило сделку с НАТО по изъятию трети запасов оружия в Турции. Мы отправляли ракеты, бомбы, запасные части, транспортные средства, даже технические заказы и схемы на базы в Турции, прямо под носом у проклятых российских военно-морских патрулей в Черном море. Тысячи тонн оборудования и оружия, по меньшей мере, по одному эшелону каждую неделю. Чтобы оплатить «хранение», правительство платило наличными и подписывало соглашения о базировании с НАТО для доступа к украинским водам и портам после окончания конфликта. Теперь нам нужен кто-то, кто начнет создавать нашу операционную базу в Турции. Я хочу, чтобы вы это сделали».

Панченко держал его в комнате, пока они не услышали, как завелась его штабная машина и уехала. То, что он увидел в глазах молодого пилота, ободрило его. Когда он впервые вошел в комнату и увидел Тычину с телом своей невесты, его глаза были похожи на глаза потерявшегося ребенка, полные страха и беспомощности. Когда они забрали тело, он увидел полное отчаяние. Теперь он с облегчением увидел огонь — и жажду мести — в этих глазах. Потребовалась бы сильная рука, чтобы направить это стремление к мести в более позитивное русло, превратить жажду крови в расчетливого, дотошного планировщика и лидера, но он был уверен, что это можно сделать. Феникс снова полетит, и на этот раз он поведет в бой всю крошечную воздушную армаду страны.

Павел позволил словам Панченко осмыслиться. Многое происходило так быстро… но так всегда происходило на войне. Решения должны были приниматься быстро и правильно. Иначе ты был мертв. Павел с трудом сглотнул, стараясь думать не о Микки, а о насущном деле. Сначала он должен был стать солдатом. Во рту у него было необычно сухо, а в желудке тошнило. И все же он был жив, и он был цел.

И он охотился за русскими ублюдками.

Это они убили Микки. Это они отняли у него единственную любовь в его жизни. Это они опустошили его родину. Это они убили Бог знает сколько его соотечественников.

Он с трудом сглотнул и решительно посмотрел в глаза своему начальнику: «Я сделаю это. И я получу их».

«Я знаю, что ты это сделаешь. Я рассчитываю на это».