Перепрошит тобой

Глава 1

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



— Гарольд, вы не против, если я буду звать вас Гарольдом? — спрашиваю я бухгалтера бабули, стараясь говорить мягко и спокойно, пока пальцы летают по клавиатуре, взламывая IT-систему его компании.

Этот человек обворовывал моих бабушку и дедушку годами, но если я смогу продержать его на линии еще несколько минут, очень скоро Гарольду придется серьезно пересмотреть свои жизненные решения.

— Мисс Крэншоу, я же сказал вам перезвонить в мой офис позже на этой неделе. Сейчас мне крайне неудобно, — отвечает он низким, сиплым голосом.

В файле, который я читаю, указано, что ему за восемьдесят, но он до сих пор не ушел из бухгалтерской фирмы. Он капец какой старый для человека, который все еще работает и принимает клиентов. Хотя, с другой стороны, я же позвонила напрямую на его личную линию, которая обычно доступна только через секретаря. Упс.

— Оу, мне так жаль отвлекать вас от гольфа, Гарри, но, наверное, вы сможете уделить мне немного времени, чтобы взглянуть на счет? — уголки моих губ поднимаются в хищной усмешке, когда я слышу, как старик начинает заикаться. Я откидываюсь на спинку дедовского огромного кресла с подлокотниками и поднимаю взгляд на экран ноутбука, где передо мной развернут список всех грязных дел фирмы Гарольда. И их там дохрена.

Я перехватываю телефон плечом и натягиваю свитер ниже, прикрывая обнаженные бедра. Жизнь станет сущим адом, как только я вышвырну этого типа. Столько всего придется исправлять из-за его жадности, а все, чего я хочу — это день в спа и немного почитать книгу. Но нет, вместо этого я тут, разбираюсь с коррумпированным старпером.

Он начинает сыпать словами, почему мне нужно перезвонить в его офис, где, скорее всего, перегруженная и плохо оплачиваемая секретарша сможет мне ответить, пока мои пальцы продолжают танцевать по клавиатуре, и звонкий треск клавиш звучит в ушах словно сладкая музыка.

Я откидываюсь в кресле, поправляю на переносице свои любимые голубые очки «кошачий глаз»² и бросаю взгляд в огромное панорамное окно, выходящее на засаженную деревьями городскую улицу. По крайней мере, сегодня за окном красиво.

Гарольд все бубнит и бубнит, но я уже и не слушаю — уведомление от банка сообщает, что семейные активы, находившиеся в его фирме, окончательно и бесповоротно спасены. Глаза чуть не закатываются в экстазе, когда он начинает заливаться соловьем о том, каким близким другом был моему дедушке в лучшие годы.

Я фыркаю от смеха и демонстративно закатываю глаза.

— О да, я знаю! Вы ведь такой хороший и верный друг моего дедушки, правда? — самым сладким голоском перебиваю его на середине тирады о том, что молодежь нынче не умеет вести бизнес.

Если бы дед был жив, он, скорее всего, уже попытался пришибить этого старика. Мне же остается только забрать назад то милое гнездышко, что он просадил из приданого бабушки и остатков дедушкиного состояния.

Поворачиваясь в кожаном кресле, я нажимаю «отправить» и пересылаю все сведения о многочисленных присвоениях чужого имущества Гарольдом и его сыновьями в правоохранительные органы. Мне стоило бы стукнуть себя по лбу за то, сколько времени я тянула с проверкой бабушкиных финансов, но, видимо, лучше поздно, чем никогда. Я и раньше подозревала, что этот тип мошенник, но не думала, что все настолько плохо.

Я возвращаюсь к тому месту, где чууууть-чуть прорезала дырочку в VPN Гарольда, и аккуратно «зашиваю» ее обратно, как новенькую. Последнее, что мне сейчас надо — чтобы следователи принялись ковырять мои учетки.

Проходит всего несколько секунд, и я убеждаюсь, что понадобится целая куча программистов, чтобы отследить меня, если они вообще возьмутся за это, учитывая объем отмытых денег.

— Гарри, знаешь, что здесь действительно неуместно? — перебиваю его в середине нытья. — Сумма денег, которую ты умыкнул из состояния моей бабушки за все эти годы. Ты уволен.

За доли секунды до того, как я швыряю трубку, раздается резкий возмущенный вздох. Да пошел ты, Гарольд, лживый кусок дерьма.

Взглядом скольжу по комнате и останавливаюсь на хрустальной банке с мятными конфетами на деревянной книжной полке — она стояла там с тех пор, как я была маленькой. И вдруг груз печали накрывает меня словно тонна кирпичей.

Я практически выросла в этом браунстоуне³ — пять этажей, шесть тысяч квадратных футов — и все это, вместе с обстановкой, должно быть продано к концу месяца за несколько миллионов долларов.

Наследие моих бабушки и дедушки исчезнет за одну неделю.

Хотя, наверное, это и не такое уж наследие, если родители плевать на него хотели. Вот почему последние пару месяцев я проторчала в этом доисторическом доме, ухаживая за сварливой бабушкой. С тех пор как дед умер больше десяти лет назад, у нее был только дворецкий, и теперь, уже после смерти, бабушка фактически отправила все состояние прямиком в жопу — без наследника, который должен был бы взять управление в свои руки, как обязан был сделать мой отец. Но родители никогда и не были ответственными, они выросли с золотой ложкой во рту, получали все блага жизни и… привыкли к ним. Так что вся ответственность, как всегда, легла на меня.

Клара, моя младшая кузина, могла бы приехать и помочь со всем этим, но после поступления в колледж она не может прогуливать занятия, и это нормально. Я все равно предпочитаю справляться сама.

Так бабушка и хотела бы, к тому же у нее было больше дюжины страниц заметок с инструкциями на случай собственной смерти. Контролировала все при жизни и продолжает контролировать из могилы.

Я вдыхаю все еще висящий в воздухе запах сигар и поднимаюсь на ноги, быстро захлопываю ноутбук и иду в столовую разбираться с остальным имуществом.

Встряхнув рыжей гривой, я прочесываю волосы пальцами и собираю их в небрежный пучок, натягиваю розовый свитер ниже, прикрывая бедра, и собираю в охапку все свои вещи.

Бросаю последний взгляд на кабинет, закрываю его для аудиторов, которые придут завтра, и направляюсь по коридору в сторону столовой. Солнечный свет заливает комнату через огромные окна от пола до потолка, играя на кремовом диване с вышивкой, заваленном старыми журналами, неоплаченными счетами и налоговыми бумагами.

Телефон вибрирует.

Обри: Что делаешь? Я скучаю по твоему личику.

Я ухмыляюсь и отсылаю сообщение лучшей подруге.

Я: Разбираюсь с активами бабули, потом заберу Эдгара от ветеринара. Позвоню, когда буду дома.

Из моих губ вырывается что-то среднее между выдохом и недовольным стоном, когда я смотрю на время на телефоне. Осталось всего несколько часов до того, как нужно будет забрать его, а дел — сраная куча. Но я понимаю, что в Румынии сейчас уже глубокая ночь, а она все еще не спит. В последний раз, когда мы разговаривали, у нее были проблемы со сном, но она говорила, что хочет наладить режим.

Я: Ложись спать, Вампирелла.

Обри: ЛАДНО. Поцелуй Эдгара Алана Лапочку⁴ за меня. ХОХО⁵

Я приглушаю экран телефона и бросаю его на одинокую диванную подушку, чтобы не разряжать батарею.

Моя лучшая подруга живет в Румынии и это, мягко говоря, не очень удобно. С детства мы были неразлучны, но винить ее я не могу: она живет в замке и встречается с Дракулой.

Сучка.

Злюсь ли я немного из-за того, что она умудрилась найти вампира, даже не пытаясь? Да. Да, злюсь. Но я ее безумно люблю, так что буду поддерживать. Как только разберусь с имуществом, и этот дом продадут, отправлюсь в Румынию на давно заслуженный отпуск.

Будет здорово снова увидеть Дойла — лучшего друга Дракулы-оборотня, и узнать, крутится ли все еще у бедняги в голове та шеф-повар, о которой он не умолкал ни на секунду.

Морща нос, я пробегаю взглядом по комнате и останавливаюсь за всей этой груде бумаг. Честно говоря, в данный момент отпуском было бы любое место, кроме этого.

Пройдет вечность, прежде чем я со всем разберусь. Только неоплаченны счета — гора конвертов, и я постепенно прихожу к мысли, что бабушка перестала платить по некоторым из них задолго до того, как Гарольд додумался начать присваивать ее деньги. Некоторые счета даже датированы пятью годами ранее, и мне становится еще хуже от того, что я не проверяла их раньше.

Я открываю ноутбук, чтобы включить музыку в наушниках, и замечаю новую строку кода, которую точно не добавляла до звонка Гарольду. Брови хмуро сдвигаются на переносице.

Что она здесь делает?

В затылке пульсирует предвестник головной боли, и я ругаюсь.

***

Спустя несколько часов я едва продвинулась со счетами, и вся эта куча кажется мне Эребором⁶, а коллекторы — Смаугом⁷. Каждый белый лист добавляется в гору долгов, которую, скорее всего, придется покрыть всем, что Гарольд сумел умыкнуть нечестным путем.

Я снова отшвыриваю телефон на большой кремовый диван и провожу руками по лицу в раздражении. День был адский — слушать о том, как растратилось состояние моих бабушки и дедушки ужасно. При этом из последних тридцати с лишним звонков большинство людей едва выражали соболезнования и предпочитали поставить меня на удержание. Я всегда считала, что справляюсь с потерей близких лучше большинства, но когда автоматическая система диктует номер факса, на который нужно отправить свидетельство о смерти — это новый уровень кринжа, о котором я даже не подозревала.

Банки — бездушные ублюдки.

Я уставилась на эту гору. Хочется просто взять что-нибудь сладкое и смотреть повторы «Золотых девчонок»⁸, пока не станет легче, как, наверное, этого хотела бы бабушка. Женщина насмехалась над всеми дневными шоу на ТВ, но ни за что не пропустила бы эпизод с Бетти Уайт⁹.

В детстве мы часто сталкивались лбами, порой я ее даже ненавидела, но, став взрослой, поняла, почему она всегда была такой строгой и твердой, как сталь.

— Голубая кровь, — говорил дед, и она вела себя как пафосная стерва из-за этого. Но будучи дочерью графа, бабушка, Мэриан Теодосия Креншоу, родилась истинной леди и считала, что все ей что-то должны — все без исключения.

Она также считала, что внучка — это маленькая девочка, которую можно показывать в своих кругах и хвастаться на матчах по поло, но это закончилось не слишком хорошо и для нее, и для меня. По крайней мере, не после того, как она узнала о моих ставках на лошадей с мальчишками из клуба поло.

Единственное, что я точно унаследовала от нее — это упрямство. Дед говорил, что когда мы спорим, то будто танцуем на осколках по всему дому.

Плечи опускаются. Я буду так сильно скучать по ней.

Я встаю и потягиваюсь, скрещивая руки над головой с облегченным стоном, только чтобы в следующую секунду плечи снова опускаются вместе с осознанием, что мне скоро придется искать свои штаны.

День пиздень. Это первый день, когда я одна за больше чем месяц, и я не могу дождаться, когда вернусь домой. Все начиналось как простая поездка к бабушке на пару недель, пока она не встанет на ноги или хотя бы не посетит врача, но шесть недель спустя она просто спокойно умерла во сне, а я осталась тут одна, разгребая последствия. Все как обычно.

Телефон завибрировал на диванной подушке, и я увидела сообщение из ветеринарной клиники: мой кот Эдгар Аллан Лапочка готов, его можно забирать.

В носках скольжу по гладкому паркету и едва не врезаюсь лицом в дверной косяк, мчась обратно в кабинет деда и цепляясь руками за дверную ручку, чтобы не упасть…

Хватаю штаны из кучки за письменным столом и натягиваю их, подпрыгивая, чтобы втиснуть мягкий животик под пояс, потом запихиваю телефон в задний карман.

Иду в переднюю гостиную, на ходу подбирая клатч-кошелек и все, что нужно для выписки Эдгара, потом запихиваю ноги в кеды и морщусь, потому что ненавижу обувь.

На выходе беру переноску за короткую ручку, проверяю, лежит ли внутри мягкое одеялко, запираю дверь и спускаюсь по ступенькам на шумную улицу.

Эдгар — мой большой серый рэгдолл¹⁰ — за последние полгода несколько раз сбегал из моей квартиры, а теперь и из этого таунхауса. В последний раз пришлось искать его несколько часов — этот мелкий засранец выскакивает за дверь как воришка при каждом удобном случае. Ветеринар сегодня утром уверил меня, что кастрация — лучшее решение. Так Эдгар не только перестанет сбегать, но и не станет очень красивым папашей раньше времени.

Я лишь надеюсь, что с ним все в порядке и ему дают хорошие лекарства.

К счастью, солнце все еще высоко в небе, но я все равно мысленно проклинаю себя за то, что забыла захватить зонтик. В Атланте дожди идут так часто, как никогда, а попасть под ливень без зонта и с разъяренным котом, по-моему, не самое лучшее времяпрепровождение.

Я иду в ровном темпе, лавируя между людьми, торопящимися по делам и домой, подтягивая воротник пальто и крепко сжимая переноску, в то время как сигнализации и громкие гудки автомобилей наполняют свежий мирный воздух суетой.

Хорошо, что ветклиника всего в паре кварталов, потому что вторая половина дня в городе — самое оживленное время суток, из-за чего трудно поймать такси.

— Бернадетт?! — раздается раздражающе знакомый голос с противоположной стороны улицы.

Я поднимаю взгляд, и непроизвольно съеживаюсь. Дерьмо, и зачем я только посмотрела?

Робби — последний человек, кого я хочу видеть (и уж тем более разговаривать), стоит и машет, как идиот, перегородив движение и не обращая внимания на недовольные взгляды прохожих.

Дерьмище.

Делая вид, что я ничего не слышу и не смотрю прямо на него, я решительно направляюсь к клинике, намереваясь уйти от этого парня, надеясь, что смогу затеряться в толпе. Я правда не хочу ни видеть его, ни говорить с ним — причин для этого целая куча.

В романах легкое сталкерство выглядит чертовски сексуально, но с Робби никакой романтики и близко нет.

Мы переспали после знакомства в приложении, и поначалу он казался совершенно безобидным, а потом позвал на встречу со своей мамой и начал таскать мне розы. Дальше стало еще чуднее.

На прошлой неделе я поймала его неподалеку от таунхауса, он стоял в тени деревьев по другую сторону улицы и смотрел. Я понятия не имею, как он нашел дом бабушки, и у меня не было времени разбираться с этим, когда здоровье ба резко ухудшилось. Мне действительно хотелось бы, чтобы он понял намек и ушел.

— Я же говорила, что не хочу больше тебя видеть, — говорю я, переставая убегать от разговора, когда он вдруг оказывается рядом, с широкой ухмылкой на мальчишеском лице. Выпрямляюсь и перебрасываю переноску для кошек в другую руку, чтобы между нами было что-то ощутимое.

— Я знаю, знаю. Просто хотел выразить соболезнования по поводу твоей бабушки, — отвечает Робби, легко поспевая за мной, учитывая мой невысокий рост. Господи, мускулатура пловца делает его еще выше.

Эта высота и привлекла меня… Ну, это и то, что мне нужен был член.

Черт, Берни.

Я ускоряю шаг по тротуару, брови сходятся на переносице, ноздри раздуваются. Он идет рядом, а я держу переноску для кошек так крепко, что костяшки пальцев белеют от напряжения.

Он даже не должен был знать, что у меня есть бабушка. Мы вроде договорились — время от времени просто трахаться. А потом он начал шпионить.

— Ну, теперь свободен, — говорю я, пытаясь заставить его понять намек, — можешь идти своей дорогой. Береги себя.

Я действительно не хочу идти в полицию с требованием судебного запрета¹¹ против этого парня, но я это сделаю, если понадобится.

— Я скучал по тебе, я не знал, куда ты пропала, — бубнит он, засовывая руку в короткие каштановые волосы, устраивая на голове хаос.

Я еще раз бросаю на него взгляд, и мне почти даже жаль его, хотя он не раз приводил меня в ужас, большую часть времени пугая перед дверью моей же квартиры. Милый странный урод.

— Ты не можешь так меня преследовать.

— На самом деле я не преследую тебя, просто ты такая красивая, и мама говорит…

Я не собираюсь это слушать. Останавливаюсь на тротуаре и набрасываюсь на него.

— Робби, если ты не отвалишь нахрен, я тебя ударю, а нам обоим это не нужно, так что просто уходи, ладно? Ты кажешься славным парнем, но если не перестанешь появляться у моего дома, я надеру тебе задницу, — говорю я, поправив очки на носу и смерив его взглядом.

Он фыркает, как будто сама мысль об этом смешна, хотя я уже валила с ног мужчин и покрупнее. Все накопленное во мне за месяцы: ярость, смятение и сдерживаемые эмоции — наконец прорывается наружу.

Мои руки покрываются мурашками, а волосы на макушке встают дыбом, ноздри раздуваются.

Я резко останавливаюсь, отчего кто-то врезается в меня сзади, и игнорирую недовольные возгласы людей, внезапно вынужденных обходить меня, — просто сверлю взглядом его фигуру ростом пять футов десять дюймов (прим. 178 см).

— Робби, я никогда. Никогда, никогда, никогда не захочу выйти за тебя замуж и родить тебе детей. Сколько бы букетов роз ты мне ни притащил и сколько бы странных сообщений ни оставлял на моей почте, ясно? Я же с самого начала сказала — я не строю отношений и не хочу с тобой встречаться. Мы хорошо провели время, но на этом все.

Выражение на его мальчишеском, наполненном надеждой лице резко меняется: он вдруг похож на раненого щенка, и, хотя меня гложет чувство вины, я молюсь, чтобы на этот раз он понял, о чем я говорю. В противном случае, я действительно надеру ему задницу.

— Я думал, у нас было что-то большее… Прости, что побеспокоил. Я пойду, — наконец говорит он, недоверчиво качая головой, пятясь, а затем устремляясь в противоположном направлении.

Я наблюдаю за ним, пока он не пересекает пешеходный переход и не теряется в толпе, — просто чтобы убедиться, что он больше не последует за мной.

Я не какая-нибудь чокнутая Бобби Сью¹², чтоб подходить этому «милому сталкеру по соседству»¹³. И да, мне немного жаль его — парень, похоже, просто одинок. Не настолько жаль, чтобы выйти за него замуж и переехать к его матери, но все же.

Я останавливаюсь на тротуаре, глубоко вдыхаю и резко выдыхаю, стараясь сбросить остатки тревоги, гудящей во мне с тех пор, как он объявился. Может, на этот раз он действительно исчезнет навсегда.

Продолжая путь к ветклинике, я пинаю носком ботинка камешек, тот срывается с места и отлетает по асфальту, подпрыгивая, пока не останавливается у края дороги, где пара ждет такси. Мой взгляд цепляется за них, пока прохожу мимо — женщина смеется, глядя на своего спутника, глаза у нее сияют, на лице счастливая улыбка. Влюбленные… Бе.

Я отворачиваюсь от этой приторной сцены. Любовь — последнее, что мне сейчас нужно. Опускаю взгляд и крепче сжимаю переноску. Найти кого-нибудь, с кем можно просто время от времени заниматься сексом без обязательств, не должно быть так уж сложно. Подумать только, в интернете до сих пор нет нормального алгоритма для «секса по запросу».

Я сворачиваю за угол, приближаясь к месту назначения, и начинаю ускорять шаги, чтобы без промедления добраться до ветеринарной клиники, волна раскаяния захлестывает меня при мысли о том, какие ужасы пережил Эдгар Аллан Лапочка за ночь и сегодняшний день.

Я просто обязана его побаловать, хотя бы забежать потом в зоомагазин за лакомством. Когда я однажды лежала в больнице, дедушка принес мне любимое мороженое и конфеты. Интересно, какой вкус кошачьего лакомства лучше всего говорит: «Прости за яйца, брат»? Может, приготовить ему торт? Кошачий торт из слоев «фэнси фиста»¹⁴ и мясного паштета?

Поток мыслей несется как вода сквозь сито, и я почти не слышу, как кто-то зовет меня по имени.

— Бернадетт Креншоу? — произносит низкий голос, на этот раз чуть громче.

Я оглядываюсь на тротуар и вижу высокого блондина с нахмуренными бровями, из-за которых едва видно синие глаза. Он стоит у длинного черного лимузина с открытой дверью. Да что ж я сегодня такая, мать его, популярная?

Судя по сердитому выражению его лица, он явно какое-то пытался привлечь мое внимание, пока я была погружена в мысли о мясном торте, который я могла бы приготовить для кота, чтобы он почувствовал себя лучше.

— Чем могу помочь? — спрашиваю я, инстинктивно делая шаг назад. Не похоже, что он ищет именно меня. Он мог бы сойти за телохранителя и явно не выглядит счастливым от нашей встречи.

— Вы должны проехать с нами, — говорит мужчина как ни в чем не бывало, и у меня внутри все сжимается.

— Зачем? — тупо спрашиваю я, чувствуя, как внутренний сигнал тревоги звенит на полную мощность, и пытаясь понять, угрожает он мне или нет.

Из лимузина выходит еще один парень, такой же большой и неповоротливый, как первый, и по пути начинает застегивать свой дорогой костюм.

— Извините, сегодня у меня нет времени, — говорю я и резко обхожу первого… только чтобы упереться лицом во второго и быстро оценить его по достоинству.

Они похожи на двух близнецов-наемных головорезов.

Широко раскрыв глаза, я оглядываю улицу в поисках Робби, чтобы убедиться, что он каким-то образом наблюдает и злорадствует, ожидая, когда эти двое схватят меня. Мне все равно, как сильно его мать хочет внуков, этого не случится. Неужели он послал этих ребят, чтобы украсть меня?

— Садись в машину, — говорит второй громила, его светло-русые волосы развеваются на ветру, а тон звучит так, будто я обязана подчиниться.

По мне пробегает дрожь, и дело не в том, какой холодной выдалась эта весна, а в том, что кажется, мой милый сталкер только что решил меня похитить. Какого черта?

— Нет, спасибо. Мне нужно забрать кота, — я сутулюсь, сжимаю полы пальто и поворачиваюсь, чтобы уйти, но внутри меня уже поднимается настоящий страх. Я ни за что не смогу одолеть этих парней.

Кто-то хватает меня сзади, и, прежде чем я успеваю закричать, сильная рука закрывает мне рот.

Переноска для кошек падает на землю, пока я борюсь с этим здоровяком. Я изо всех сил запрокидываю голову, но, к сожалению, натыкаюсь только на воздух, когда меня отрывают от земли, крепко держа руками, похожими на стальные обручи.

Я ору снова, когда мир переворачивается, меня перекидывают через очень широкое плечо.

— Отпусти меня! — кричу я и бью по его спине кулаками, будто от этого зависит жизнь. Бью, бью, а он даже не морщится, хотя я знаю, что рука у меня тяжелая.

Моя задница натыкается на мягкую кожу сиденья, я хватаюсь за ручку пассажирской двери, тяну и тяну, пытаюсь распахнуть ее, но машина трогается быстрее, чем я ожидала.

— Нет, нет, нет!

Я отбиваюсь от нападавших и снова начинаю сопротивляться, когда холодный металл сжимается вокруг запястий. Из меня вырываются пронзительные крики, пока второй громила удерживает меня и заклеивает рот куском скотча. Затем на голову накидывают мешок из грубой ткани, и вокруг воцаряется кромешная тьма, когда мой зад ударяется о пол лимузина.

— Перестань сопротивляться, и никто не причинит тебе вреда, — говорит мужской голос, но я извиваюсь еще сильнее.

Сердце бешено колотится в груди, меня охватывает паника, тело трясется от выброса адреналина, из глаз льются слезы, а из заклеенного рта вырываются приглушенные крики.

— Мы ее взяли, — слышу я, а затем резкий удар в затылок погружает меня в блаженную бессознательность.