Перепрошит тобой

Глава 12

ФРЭНК Н. ШТЕЙН



После краткого посещения энергетической камеры под особняком, чтобы привести в порядок уровень своей энергии, и горячего душа я чувствую себя более отдохнувшим и способным сразиться с моей неожиданной гостьей. Позвать ее к ужину оказалось проще простого: достаточно было крикнуть с верхней площадки лестницы, и она, как и ожидалось, показалась, прячась у дверей библиотеки.

Я окинул взглядом ее наряд, наблюдая, как она с интересом осматривает столовую и заставленный яствами стол, приготовленный еще днем. На ней снова спортивные штаны, теперь мягкого персикового цвета, отчего ее бледная кожа кажется чуть розовее, будто тронутая румянцем. Рыжие волосы влажными, упругими завитками ложатся на плечи.

— Выглядишь посвежевшей после купания, менее… неопрятной, — пробормотал я.

Ее голова резко дернулась, и во взгляде мелькнула явная насмешка.

— Ага, неожиданно, правда? Что могут сделать с девушкой душ и чистая одежда.

Внутренне я хмыкнул на ее сарказм, но жестом только пригласил сесть.

Бровь у меня едва заметно дернулась, когда она, не дожидаясь, пока я пододвину ей стул, выбрала для себя место во главе стола. Села она как можно менее изящно, с шумом плюхнувшись в кресло и принявшись хватать еду голыми руками, разбрасывая ее по тарелке.

Я просто отодвинулся, когда пюре полетело во все стороны, и спокойно занял место на другом конце стола.

— Хочешь, я наложу тебе еды? — бросила она легкомысленно, будто это обычный способ подать ужин.

— Обойдусь, — ответил я, не поддавшись на ее игру и поправляя манжеты, чтобы не испортить свежий шелк рубашки.

— Ммм, выглядит просто божественно, пальчики оближешь, — протянула она нараспев и, ухватив кусок торта рукой, шлепнула его на пустое блюдо.

— Сообщу экономке о твоем одобрении, — говорю я, и меня охватывает чувство победы, когда она, по крайней мере, начинает выглядеть смущенной за свои проступки за столом.

— А я и не знала, что здесь есть кто-то еще, — сказала она, оглядывая пустую комнату, словно ожидала, что из теней вылезет нечто чудовищное.

— Они ушли, как только накрыли на стол. Вероятно, пока ты бродила по дому. Мы одни, — ответил я.

Впервые за все время, что я знал ее, она замолчала. Тишина расползлась по комнате, и стал слышен только тихий звон приборов.

— Комната подходит? — спросил я, решив ненавязчиво завести разговор.

— Потерплю, — она усмехнулась. — Слишком уж «ванильно», на мой вкус.

На ее губах заиграла та самая дерзкая ухмылка, и я вдруг понял, что ужин только начинается. Я крепче сжал вилку, уже занесенную над куском стейка, который собирался переложить на свою тарелку. Вспоминаю, что велел ей занять комнату в левом крыле — там все в голубых тонах. Правое же окрашено в серый. Она ослушалась.

— Где Эдгар? — спрашивает она, ковыряя вилкой картофельное пюре на тарелке, уткнувшись лицом в ладони и твердо опершись локтем на стол, пока я наливаю себе выпить.

Свет свечей создает красный ореол вокруг ее и без того огненных локонов, делая похожей на демоническую фею. Впрочем, было бы куда логичнее, окажись она действительно порождением ада — упрямая, строптивая, неугомонная.

— Он в безопасности, — отвечаю я, бросив взгляд на то, как неуклюже она орудует приборами в неправильной руке, и с трудом сдерживаю улыбку. — Ты пытаешься довести меня нарочитым отсутствием манер или и вправду провалила все уроки этикета, на которые бабушка таскала тебя в детстве?

Она морщится, потом ухмыляется.

— Оу, я польщена. Сам обо мне читал или велел своим прихвостням нарыть какие-то факты из моего детства, чтобы попугать ими? — губы у нее растягиваются в узкую улыбку, но ледяной тон выдает — я попал в больное место.

— Я редко делаю что-то без причины, — отвечаю спокойно. — Да и смысла тебя запугивать нет. Я всего лишь наблюдаю. Но если ты хочешь есть как детсадовский ребенок, я не стану возражать.

Я отрезаю кусок стейка, позволяя горячему соку разлиться по языку, и наблюдаю за ее лицом. Ее выражение меняется на глазах, и это завораживает.

— Не вижу смысла тратить хорошие манеры на того, кто не умеет слушать, — огрызается она, выпрямляясь на стуле и аккуратно поджимая под себя ноги. — Но запомни, ты очень пожалеешь, если я не увижу своего кота в ближайшее время.

С этими словами она тыкает вилкой в мою сторону, и в ее взгляде блестит тонкая сталь ненависти.

— Твой кот будет возвращен тебе завтра утром. Завтрак в девять, ты присоединишься ко мне здесь.

Она фыркает и с грохотом ставит локоть на стол.

— Не вариант. Я почти не спала неделями, и завтра намерена поспать, — бросает она.

— Ты будешь здесь, когда подадут завтрак.

С другого конца длинного стола она приподнимает бровь. Тишина растягивается, лишь камин потрескивает за ее спиной. Она качает головой, и на лице ее появляется почти сочувствующее выражение. Ее губы складываются в легкую обиженную гримасу, и у меня внутри что-то сжимается.

— Разве что ты лично вытащишь меня из кровати, иначе не дождешься. Я не жаворонок, милостивый сэр. Моя стихия — ночь. И точка, — произносит она, с вызовом скрестив руки на груди.

Мой взгляд скользит туда, где ее руки плотно прижаты к талии. Такая крошечная, злая, неукротимая. Я решаю немного поиграть, просто чтобы узнать, когда эта маленькая человечка наконец сломается.

Насколько я успел ее изучить, она умна. Слишком умна. И, очевидно, воспользуется любым шансом, чтобы обернуть все против меня, осрамить, поддеть, расстроить мои планы — чему последние дни служат прекрасным доказательством. Почти восхищает, если подумать, эта ее настойчивость. Но вот с непокорностью придется что-то делать.

— Хм, это можно устроить, — говорю я, наслаждаясь самой мыслью о том, как вытаскиваю ее из постели, чтобы заставить делать то, что я хочу. Представляю, как она взбесится, и ухмыляюсь.

На ее лице проносится целая буря эмоций: от недоверия до едва заметного любопытства, прежде чем маска снова становится на место. Она быстро берет себя в руки.

— Ну конечно. Затащить двоих здоровенных мужиков, чтобы вытащили женщину из спальни, — для тебя ведь обычный вторник, да? — язвит она.

Люди веками наживаются на войнах, а нападение на мою компанию — это именно война. Просто они подзабыли, что сверхъестественное существует. И я намерен сохранить это невежество, даже если ради этого придется вытаскивать эту женщину из постели в любое время суток.

— Сомневаюсь, что для этого понядобятся двое, — лениво бросаю я.

Она закатывает глаза, и я едва сдерживаю раздражение. Пальцы невольно дергаются, так и хочется наказать ее за дерзость смачным шлепком. Вместо этого я молча принимаюсь за еду, решив пока что ее игнорировать.

— Так вот оно как, значит, вампиры едят мясо. Кто б знал, — говорит она, — и все они такие же отстойные, как ты? Или это твоя особая черта характера?

Снова это. Вампир. Абсурдная идея, но пусть лучше она считает меня таким чудовищем, чем узнает правду о нашем роде.

— С какой стати мне волноваться о том, что ты думаешь о моем характере? — спрашиваю я, намеренно поддразнивая.

Она поправляет волосы, быстро заправляя прядь за ухо, словно пытаясь скрыть раздражение.

— Ты здесь только для того, чтобы выполнить свою работу, — продолжаю я ровно. — Закончи ее, и свободна. Мне безразлично твое мнение обо мне, когда, по сути, ты и сама признала, что ты преступница. Пусть и мелкая.

— Я не веду переговоры с террористами.

— Это вряд ли терроризм, учитывая, что именно ты взломала меня, мисс Креншоу. Не я начал эту игру, а ты, если вдруг забыла.

Она поднимает бровь с лицом все таким же спокойным, будто слова ее не задели, но я замечаю, как крепче сжимаются ее пальцы на салфетке, пока она почти не валится вперед, локтями на стол.

— Ну, как говорится, хрен редьки не слаще. Так когда я получу свои вещи? — спрашивает она, и я невольно задумываюсь, что у нее на уме.

Любой другой, получив доступ к Talbot и миллиардам долларов, давно бы попытался перевести средства, урвать кусок. А она… жертвует деньги в фонд помощи животным. Нелепо. Люди — существа алчные до единого, ведомые жадностью, пока сильные пожирают слабых. Но сверхъестественные так не поступают. Поэтому она — редкий человеческий парадокс, странность, которую мне отчаянно хочется изучить.

— Твоя одежда и прочие вещи прибудут завтра, — бормочу я, глядя на нее уже под другим углом.

Ее поведение, конечно, раздражает до невозможности, но как ни крути, она мне должна. А я всегда получаю то, что мне причитается.

— И ты получишь все обратно, как только покажешь результат.

Щеки ее вспыхивают красным, глаза сверкают яростью, и я внутренне поздравляю себя с победой. «Лунный цветок» все еще у некомпетентных идиотов, скользких, как угри, и я не побрезгую ничем, чтобы вернуть его. Просто не ожидал, что весь процесс окажется столь… занимательным. Хочет она того или нет, но она станет моим инструментом, стоит лишь обуздать ее как дикого жеребца, которого учат носить седло.

Это займет меня на время, пока команда Микаэля ищет остальные партии груза. А может, и отвлечет от мысли, во что выльется эта катастрофа, если хоть слово просочится в мир сверхъестественных.

— Так, значит, тебя интересует только результат? — выплевывает она. Голос ее разносится по залу, отскакивает от стен, и, раздраженно фыркнув, она откидывается на спинку.

— В данном случае, да. Можешь кидаться едой, устраивать маленькие вспышки хаоса, как капризный ребенок, — уверяю тебя, это не сработает. А можешь сотрудничать. Дай мне то, что я хочу, и вернешься к своей жалкой, никчемной жизни, — произношу я, прекрасно зная, что лгу. Она не проживет долго. Ни один человек не может узнать о нашем существовании и остаться в живых. Она уже знает слишком многое о Владе, но, к счастью, пока не проявляет желания сообщить властям.

Я жду. Жду привычной вспышки — крика, злости, гнева, чего угодно, но ничего этого не происходит.

Она вдруг издает странный звук — короткий смешок, потом запрокидывает голову и начинает смеяться, прижимая руки к животу.

— Прости… просто представила, какой бы медийный фурор начался, если бы общественность вдруг узнала, что некий Фрэнк Штейн — это вовсе не корпоративный гений, а буквально Франкенштейн. Что-то прямо из кошмара Мэри Шелли, «живое, дышащее существо среди нас».

Я замираю, будто окаменев. В ее словах чувствуется угроза.

— Забавно. Но если бы ты действительно хотела это сделать, то сделала бы еще днем, в моем офисе, — отвечаю я холодно.

Она снова доказывает, что невозможно предсказать ни один ее шаг. Вместо того чтобы использовать возможность и сбежать, она поступила совершенно иначе. Любая другая на ее месте уже звонила бы в полицию, крича о похищении, а она… позвонила подруге — паре Влада Дракулы.

Прослушав их разговор, я понял: она давно знает о Владе. А это значит, что вопрос теперь в другом — когда именно она узнала, кто он на самом деле, и когда поняла, что сверхъестественное существует не только в сказках и легендах.

Ее губы изгибаются в улыбке, а взгляд становится мягким, когда она наклоняет голову над столом и смотрит на меня.

— Я добилась своего. Как только узнала, что ты тронул мою подругу, захотелось выебать тебя вдоль и поперек. Ну что, как у меня получается трахать тебя, мистер Штейн? Пришлось аж забрать меня к себе домой, чтобы уберечь бедняжку от неприятностей. По-моему, все идет просто отлично, — произносит она, хихикая.

Одно движение, и вот передо мной уже не язвительная хулиганка, а кокетливая дебютантка: с лукавой улыбкой, изящно поднимается из-за стола, прижимая салфетку к губам. Я ловлю себя на мысли, что мне действительно любопытно, что она сделает дальше.

— Бедный Фрэнк, должно быть, так тяжело быть трудоголиком. Столько денег нужно заработать, а времени все меньше и меньше. Это просто преступление — быть настолько чертовски красивым и при этом самым богатым мужчиной на планете, — бормочет она, направляясь ко мне. Бедра покачиваются в ритм шагов. Когда она облизывает губы, в свете камина вспыхивает красным стальной шарик пирсинга.

Я неторопливо вытираю руки салфеткой, гадая, в какую игру она решила сыграть на этот раз.

Она останавливается прямо перед моим креслом, и я замечаю, что теперь наши лица на одном уровне. Хрупкая, изящная, и все же каким-то образом она заполняет собой все пространство.

— Ты такоооой напряженный, — она цокает языком, проходя за спинку моего кресла.

Я замираю, когда ее ладони ложатся мне на плечи. Маленькие, теплые пальцы сжимают, разминают мышцы, спускаются ниже, и из ее горла вырывается тихий, гортанный звук, почти мурлыканье, от которого у меня под кожей пробегает холодок.

— Ты когда-нибудь трахался с человеком, Фрэнк? — шепчет она прямо мне в ухо.

По телу бегут мурашки, а вместе с ними раздражение. Никто не смеет меня трогать. Никто не действует на меня так.

— Хочешь разыграть из себя жертвенного ягненка, принесенного чудовищу? — спрашиваю я, желая понять, насколько далеко она зайдет в своей попытке манипулировать мной.

Я трахался с суккубами и сиренами каждую неделю. С существами, созданными для искушения. И представить себе не могу, что эта человеческая женщина способна соблазнить меня сильнее тех, чья жизнь зависит от того, насколько искусно они умеют довести мужчину до оргазма. Пусть узнает свое место на коленях. Хотя бы для того, чтобы понять, насколько ничтожна ее дерзость.

Она перемещается и опирается на край стола, оставаясь достаточно близко, чтобы я чувствовал тепло ее тела.

— Возможно, — говорит она, хищно улыбаясь, с тем самым чувственным озорством, от которого в груди будто бы вспыхивает искра.

Я думаю, что единственное постоянство в этой женщине — это ее непредсказуемость. Я никогда не знаю, что она сделает дальше. И что самое удивительное, мне это начинает нравиться.

— Продолжай, — говорю я, вопреки здравому смыслу.

Она не заставляет себя ждать. Я поднимаю бровь, убирая руки в сторону, когда она устраивается у меня на коленях.

Она извивается, устраиваясь поудобнее, прижимаясь упругой попкой, и откидывается назад на меня. Ее бедра лежат поверх моих, ноги покачиваются в воздухе.

— Какой же ты большой, — шепчет она, будто дразнит.

— А ты очень маленькая. Смотри, не бери на себя больше, чем сможешь осилить, — предупреждаю я, наблюдая, как по ее телу пробегает дрожь.

Я крепко держу руки на подлокотниках и позволяю ей делать со мной все, что хочет, когда она поворачивается у меня на коленях, чтобы дотянуться до расстегнутого воротника моей рубашки. Она вжимается в мои бедра, совершая томное вращательное движение, потираясь о меня своей киской через ткань леггинсов.

— Думаю, я справлюсь, — она делает паузу и скользит взглядом по моей груди. — И готова поспорить, что смогу перевернуть твой мир с ног на голову с такой силой, что ты хоть раз в жизни наконец расслабишься. Ты настолько зажат, что просто удивительно, как никто до сих пор не раскусил, что ты вампир, — говорит она, проводя руками вверх по моему телу.

От этого легкого прикосновения я напрягаюсь. Эта женщина считает меня вампиром и тем не менее играется со своей жизнью, как полная безумица. Ее руки скользят ниже, и я позволяю этому случиться.

Как странно…

С опозданием я осознаю, что она не вызывает во мне такого отвращения, как другие людишки, с которыми мне доводилось контактировать, и что я могу вынести ее ровный пульс. Обычно я не терплю близости людей, их энергетика кажется вялой и слабой в сравнении с моей.

— И с чего бы мне соглашаться на это? — спрашиваю я, испытывая искреннее любопытство, почему она выбирает эту игру, из которой не извлечет никакой выгоды. Я никогда не поддамся влиянию человека, и, учитывая, сколько она знает, ее жизнь на волоске, что бы она ни делала.

За исключением того, что ее лоб разглаживается, пока она ласкает меня взглядом.

— Считай это гражданским долгом. Спасение одного миллиардера от саморазрушения минетом, — говорит она сардонически.

— А если не сможешь? — интересуюсь я, зная, что ей никогда не сломить мой контроль, и я останусь столь же невозмутим, как и всегда, по отношению к прекрасному полу. Сексуальный акт существует для разрядки, и только для разрядки.

— Я соглашусь быть хорошей девочкой и перестану доставлять тебе проблемы, а ты, — она щелкает меня пальцем по носу, — надеюсь, хоть немного расслабишься.

Внутренне я усмехаюсь. За те немногие дни, что я знаю эту женщину, она ни разу не дала мне ни малейшего повода усомниться в том, что ей вообще знакомо значение слова «хорошая». Я окидываю ее взглядом, отмечая, насколько она пышненькая, для столь миниатюрного человека. Крохотный клубок хаоса. Было бы глупо доверять ей, а я не глупец.

— Тогда, конечно, — говорю я, удовлетворенный тем, что уже победил. Я покажу ей истинное значение того, что значит быть поставленной на место, еще до конца этой ночи.

Она соскальзывает с меня и склоняется, словно собираясь встать на колени, устремив свой изумрудный взгляд на меня промеж моих ног.

Я склоняю голову, бросая ей взгляд, полный вызова, подстрекая ее продолжить, подстрекая довести до конца то, что она начала своим болтливым ртом.

Я не останавливаю ее, когда она расстегивает мой ремень. Не останавливаю, когда ее руки скользят по моей груди, медленно расстегивая пуговицы. Не останавливаю, хотя я задумываюсь об этом в тот миг, когда она смотрит на меня таким взглядом, который не поддается описанию, словно заглядывая в самую душу.

И я не останавливаю ее, когда она берет в руку мой член и высвобождает его из брюк, уже наполовину твердый от ее прикосновений.

Короткий вдох, а затем сдавленный возглас срывается с ее губ.

— Все еще думаешь, что сможешь со мной справиться? — спрашиваю я, откидываясь на спинку кресла и скрещивая руки на груди.

Она смотрит вниз на мой член. На ее лице застыло нечто, похожее на благоговейный трепет, и хотелось бы мне знать, что теперь сорвется с ее губ.

— Я доброволец! Я хочу участвовать в играх²⁸! — произносит она, опускаясь на пятки.

Ее взгляд становится томным, она облизывает нижнюю губу и обхватывает мою толщину обеими руками, отчего яйца рефлекторно сжимаются.

— Что ж, делай, что должна, смертная.