Перепрошит тобой

Глава 26

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



Я морщусь, приходя в себя. Сознание затуманено и вязко, пока не наступает ясность, и я понимаю, что нахожусь не в своей кровати.

Я в кровати Фрэнка.

Сердце пропускает удар, а затем начинает колотиться чаще. Я приоткрываю глаза и вижу, что в комнате Фрэнка совершенно темно, а в голове проносятся картины всего, что случилось на этом ложе ранее.

Я помню, как была измотана и опустошена, и как из последних сил боролась со сном, пока Фрэнк донимал меня, требуя выпить стакан воды. Он заставил меня осушить его до дна, прежде чем позволил рухнуть на его подушки.

Мне требуется мгновение, чтобы сориентироваться. Я поворачиваю голову и вижу, что его глаза закрыты, а черты лица сглажены спокойным сном.

Черт.

Который час?

Я зеваю, рот широко растягивается, а затем расслабляется, дремота угрожающе затягивает меня обратно. Я оглядываюсь по сторонам, и взгляд натыкается на массивную руку, лежащую у меня на животе. Чувство тепла и безопасности накрывает меня с головой. Этот теплый кокон, в котором я нахожусь, зажатая между объятиями Фрэнка и мягкими одеялами, мешает мне оставаться в сознании.

Какого черта я делаю?

Я должна убраться отсюда.

Я для себя установила правило — никогда нигде не оставаться на ночь. Это избавляет от множества проблем. Никаких неловких прощаний, никаких намеков на повторные свидания, которым не суждено состояться, никакой драмы. Только секс, никаких обязательств.

Фрэнк вздыхает во сне. Его пепельно-русые брови резкими чертами прорезают мужественное лицо, а обычно угрюмый и плотно сжатый рот теперь расслаблен и спокоен. И я не могу не заметить, как чертовски красив он сейчас.

Я медленно приподнимаюсь и разворачиваюсь, чтобы выбраться из кровати, не разбудив его. Вытягиваю одну ногу и потихоньку продвигаюсь к краю, стараясь не шевелить одеяло.

Прямо как Золушка, ведь это было лишь на одну ночь. Пора делать ноги.

В голове всплывает воспоминание о том, что случилось в прошлый раз, когда я осталась ночевать в постели мужчины, и об обещании, которое дала себе так много лет назад.

Я снова оглядываюсь на Фрэнка с горьким желанием, чтобы все было иначе, и волна собственнического чувства прокатывается по мне. Мне не хочется уходить. Но я не могу остаться.

Я в полном смятении, в груди словно тяжелый ком. Я сдерживаю вздох и приподнимаюсь, чтобы соскользнуть с кровати.

Я проклинаю эту долбаную высокую кровать, когда практически падаю с нее, вставая на ноги.

Крадусь по густому ковру, хватаю очки с прикроватной тумбочки и начинаю по пути к двери Фрэнка натягивать на себя одежду. Затаив дыхание, поворачиваю дверную ручку и, слава богу, она не издает ни звука. Выхожу в коридор и направляюсь к своей комнате.

Каждое движение напоминает о прошлой ночи и тех немыслимых позах, в которые я изгибалась, в мышцах отзывается ноющая боль, но после нескольких шагов я расслабляюсь, опускаю плечи и пытаюсь идти естественно.

— Ты куда это собралась? — раздается сзади голос Фрэнка.

Я мгновенно столбенею со скукоженным лицом. Блядь. Растягиваю губы в улыбке, поворачиваюсь к нему на носочках, и смущение от того, что меня поймали, резкой волной прокатывается по всему телу.

— О, привет, большой парень. Прости, если разбудила. Я просто иду к себе в комнату, принять душ, — говорю я ему, а по коже пробегают мурашки от того, как его взгляд вспыхивает оранжевым, озаряя темный коридор.

— Мне вчера правда очень понравилось, — выдыхаю я, чувствуя себя невероятно неловко под его пристальным взглядом.

Наконец он двигается, делая шаг в мою сторону. Я прикусываю губу, заставляя себя оставаться на месте, пока он приближается ко мне по коридору.

Я замираю, ощущая, насколько он чертовски огромен. Он заслоняет все, нависая надо мной словно великан.

— Сейчас три часа ночи, — его голос хриплый, будто гравий.

— О, отлично. Тогда, может, я успею поспать после душа и потом проверю Эдгара, — говорю я. Желудок делает сальто, я едва сдерживаюсь, чтобы не заерзать, пока его взгляд становится жестче, а губы сжимаются в тонкую линию.

— Я покормил его, пока ты спала, — говорит Фрэнк, и у меня подкашиваются ноги.

— Эм-м, спасибо. Это было невероятно круто, и мы увидимся позже, ладно? — выпаливаю я и, не дожидаясь ответа, юркаю в свою комнату, захлопывая дверь, прежде чем успею опозориться и умолять его вернуть меня в постель.

Сердце колотится так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Взгляд падает на Эдгара Аллана Лапочку, развалившегося в изножье кровати и подергивающего хвостом.

Я хмурюсь, протягиваю руку, чтобы погладить его мягкую шерстку, и замечаю, что он выглядит свежим и ухоженным. Когда я чешу ему животик, из груди кота доносится довольное урчание, и до меня доходит: он такой мягкий, потому что Фрэнк его вычесал.

Я стону и шлепаю себя ладонью по лбу.

Он покормил и причесал моего кота. Он даже заставил меня выпить стакан воды, прежде чем позволил отрубиться прошлой ночью, — после того как подарил мне столько оргазмов, что я сбилась со счета, особенно под конец, когда они начали сливаться в один сплошной вихрь.

Фрэнк Штейн превращается в того, в кого я могла бы с невероятной легкостью влюбиться. И, черт возьми, страшнее этого, наверное, нет ничего. Может, это Стокгольмский синдром? Или просто лучший член, что был в моей жизни? Но одно ясно точно: со мной явно что-то не так, если я начинаю думать, что похититель моей лучшей подруги может быть идеальным парнем.

ФРЭНК Н. ШТЕЙН



Мои пальцы дергаются, пока я мечусь по гладкому каменному полу своего подземного убежища, пытаясь обуздать гнев, прежде чем я невольно устрою на поверхности очередную погодную бурю. Тихий звук трения джинсы разносится эхом по холодному залу. Мускулы напряжены от сдерживаемой ярости, я сжимаю в ежовых рукавицах свою силу.

Она обращалась со мной так, будто я просто идиот, греющий ей постель ради ее удовольствия

Меня отвергла человеческая женщина.

Отмахнулась от меня.

Бесит то, что я не могу думать ни о чем, кроме ее мягкой сладкой плоти, ее изгибов, ее стонов и криков… Эта мантра в моем мозгу не умолкает, что бы я ни делал. Моя потребность в ней столь же неумолима, сколь и сбивает с толку. Что хуже всего, я видел связь между нами. Я знаю, что она укрепилась, но я не чувствую ее эмоций.

Анна мертва и покинула этот мир так давно, что я с трудом могу вызвать в памяти ее образ, наша связь была совершенно иной, но я припоминаю, что мог мгновенно ощущать ее чувства. Меня привлекал ее интеллект, я питал к ней огромное уважение, но это меркнет в сравнении с моей связью с Бернадетт, как капля дождя в океане.

Прикосновения Бернадетт, кажется, проникают в самую душу, будя во мне что-то, о существовании чего я даже не подозревал.

Судьба, по всей видимости, не может перестать проверять меня на прочность, и я рассматриваю сложившуюся ситуацию как окончательную расплату со стороны вселенной. Скорее всего, за все те разы, когда я клялся никогда более не иметь дел с людьми.

Сам факт того, что эта грубоватая, взбалмошная, мелкая рыжая преступница сумела лишить меня самообладания до такой степени — верх иронии.

Я окидываю взглядом свою спартанскую комнату, сожалея, что не додумался обустроить спальню внизу, но кто же мог предсказать мое незавидное положение.

Прошлая ночь, или, точнее сказать, последние несколько часов, стали без преувеличения самыми ошеломляющими за мое долгое существование. Я никогда не чувствовал подобной магической силы, сплетающей мое существо с другим, словно она была проводником. В какой-то момент я почти уверен, что увидел, как в ее взгляде вспыхнула оранжевая искра, прежде чем я перевернул ее на живот, не позволяя смотреть мне в лицо.

Проблема в том, что та Бернадетт, которую я знаю, забросала бы меня вопросами один за другим так быстро, что я не успел бы на все ответить, и это совсем не похоже на ту женщину, что на цыпочках сбежала из моей спальни. И вот я сижу, не имея ни малейшего понятия, как действовать дальше.

Большинство сверхъестественных существ вступают в брачные узы с пониманием, что последует период, когда партнеры тянутся друг к другу и обычно не покидают постель по нескольку дней. Бернадетт не могла дождаться, чтобы сбежать от меня, и это бесит меня больше всего остального.

Лампы над зарядной капсулой начинают мерцать вразнобой, отражая мою растущую ярость.

На лбу пролегает складка, когда я смотрю на камеру зарядной капсулы. Свет обычно не склонен так мерцать, а это значит, что моя сила выходит из-под контроля сильнее, чем я считал возможным.

Спустя несколько минут без изменений я решаю позвонить Джекилу. Он должен знать что-то, что хотя бы поможет, или иметь какое-нибудь зелье, чтобы усмирить побочные эффекты брачной связи.

Я достаю телефон из кармана, проклиная то, как простое прикосновение пальца заставляет его быстро заряжаться, и тяжелый вздох вырывается из моей груди.

Все выходит из-под контроля.

Я опускаюсь на пол, прислонившись голой спиной к прохладной бетонной стене, и звоню безумному ученому.

Джекил снимает трубку после первого же гудка, и брови мои ползут вверх, когда я смотрю на экран смартфона, видя лишь его нос и один глаз.

— Что тебе нужно? — таково его приветствие, и по экрану проносится сок в пакетике. Его отвратительный рот с шумом втягивает жидкость через соломинку.

— У меня возникла ситуация, с которой мне может понадобиться твоя помощь, — сообщаю я ему.

— Дай угадаю, ты спариваешься с человеком, — говорит Джекил после того, как пакетик с соком издает статичный хлюпающий звук.

— Да, и у Микаэля слишком длинный язык, — я хмурюсь, предполагая, что это он ему разболтал.

Джекил — сплошная загадка. Он появился у дверей моей лаборатории в Новом Орлеане вскоре после смерти Анны, настаивая, что нужен мне. Он быстро доказал свою ценность, будучи своего рода волшебником, каким-то образом смешивающим науку и магию и создавая самые мощные и невероятные зелья, которые помогли сверхъестественному сообществу и сделали Talbor Global прибыльным гигантом. Я давно перестал пытаться определить, к какому сверхъестественному типу он принадлежит, но он не постарел ни на день с нашей встречи более ста двадцати лет назад и не раз доказывал свою преданность, даже если его методы неортодоксальны.

— Сначала Владу что-то понадобилось, чтобы жариться под солнцем, потом Дойл позвал меня из-за какой-то поварихи, которую он встретил в замке, а теперь ты. Да, Микаэль сказал мне, но странно, что вы все вдруг разом обзавелись парами, — говорит он.

Я хмурюсь, слушая то, о чем и так знаю. Это странно, и я не сомневаюсь, что Одетт как-то причастна ко всему этому, но это все равно не меняет эффекта или моей реакции на Бернадетт.

— К счастью для тебя, тебе не нужно совать нос во всякое дерьмо, чтобы забыть ее, или намазывать лосьоном с SPF свой гигантский лоб. Просто ухаживай за женщиной. Покажи ей, что ты заинтересован. Вот как завоевать доверие женщины, — вещает он, и телефон соскальзывает с того, на что он его поставил, открывая мне полный вид на лампы, свисающие с потолка лаборатории.

Уморительно, что Джекил, мужчина, проведший большую часть последнего века в затворничестве под землей, пытается читать мне лекции о брачной связи.

— Что ты вообще понимаешь в узах?

— Я знаю, что тебе не хватает эмпатии, и ты не можешь отпустить ту стену, что возвел вокруг своего большого сердца. Плюс, ты немного помешан на контроле, — бормочет Джекил.

— Я бы убил тебя давным-давно, если бы ты не продолжал приносить мне деньги, — рычу я в ответ.

— Мне уже дважды пришлось запускать генераторы из-за шквалов ветра и сильных штормов, возникающих из ниоткуда. Не говоря уже о том, что я слышал, будто весь ее гардероб оснащен отслеживающими устройствами, — он фыркает, громко смеясь.

Я издаю низкий рык в трубку, свет над головой гудит, электричество выходит из строя, и лампы снова начинают мигать.

— Не психуй, Фрэнк. С каких это пор ты обращаешь внимание на человека? Хочешь, я заскочу и похищу ее? Спрячу от тебя на время. Это может ослабить связь, верно? — говорит он, напоминая мне о том, через что я заставил пройти Влада.

— Пошел ты, Джекил. Ты можешь приготовить что-то, что подавит мою реакцию, или нет?

— Ладно. Ладно. Я попробую кое-что состряпать, но слишком не обнадеживайся.

Я стону, когда линия обрывается, и видеозвонок завершается.

Ухаживай за ней, говорит он.

Он даже не знает ее. Она резкая, своенравная и такая же упрямая, как и прекрасная. Я не представляю, чтобы она могла следовать простым указаниям, и она сведет меня с ума в течение нескольких недель, я в этом уверен, но все это не имеет значения. Это чувство собственничества не рассеется, и я больше не могу отрицать интенсивность желания быть рядом с ней.

Грызущая пустота в сердце не перестает расширяться.

Я уже пытался выпустить пар в электрической камере, но стены там слишком близко — кокон, который она создает вокруг моего тела, слишком давит на мои перегруженные чувства.

Я не мог оставаться и в своей спальне, не с промокшими простынями на кровати. Хотя, уверен, к этому моменту служба горничных гулей уже сменила их.

Одна мысль о ней посылает разряд электричества, пульсирующий вниз по моей руке и оседающий в ладони. Я сжимаю пальцы и прогоняю его. Раздраженный еще больше, я подхожу и сажусь на скамью снаружи капсулы электрического разряда.

Это смехотворно, думаю я. Вот я снова пытаюсь держать под контролем свои всплески силы. Я полагал, что связь с ней предотвратит это. Вместо того чтобы успокоить зверя во мне, все стало еще хуже.

Или, возможно, это спровоцировал ее отказ от меня, но по какой-то причине, что бы я ни пробовал, уровень моей силы не снижается.

Проклиная свою неспособность сосредоточиться на чем-либо, кроме произошедшего ранее и ее по сути безразличной реакции, я поднимаюсь на ноги и направляюсь к своей гардеробной, где беру серую футболку и пару сапог для верховой езды.

Я хватаюсь за любую возможность помочь избавиться от этого назойливого и в целом необычного затруднительного положения, в котором оказался — связанный с человечкой, которую держу в заложниках в своем доме. Я надеваю новую футболку, прежде чем направиться к ступеням, ведущим обратно в особняк.

Долгая поездка на Броме должна помочь. По крайней мере, это выманит меня из дома и подальше от нее.

Каблуки сапог отстукивают по паркету, когда я направляюсь к входной двери. Мои ноздри раздуваются.

— Эй, что происходит? — раздается голос Бернадетт, ее сладкая речь громко отзывается эхом.

Я замираю прямо у выхода и оборачиваюсь, замечая ее всего в нескольких шагах на лестнице, ее брови сведены на выразительном лице.

Она дергается, хмурясь на мерцающий свет люстры — та гудит и потрескивает от энергии, — и спускается по ступеням. Я чувствую ее беспокойство.

Я смотрю на приглушенные зеленые стены и массивную люстру, висящую над парадной лестницей, мысленно приказывая энергии стабилизироваться, прежде чем взгляд снова останавливается на ее захватывающей дух фигуре.

Она выглядит прекрасно в толстовке и штанах, а синие кошачьи очки опасно балансируют на переносице. Она в высшей степени очаровательна и слишком соблазнительна.

— Не хочешь со мной прокатиться? Я как раз собирался к Брому, — спрашиваю я.

— Ты спятил? Смотри, какая туча! Сейчас гроза разразится! — говорит она, спускаясь по лестнице, ее взгляд устремлен поверх меня, в окна.

Она выглядит как мечта, завернутая в желание и залитая в розовые спортивные леггинсы, с крошечными белыми носочками на ногах.

По мере ее приближения я чувствую, как уровень силы возвращается к приемлемому уровню.

Стоит Бернадетт приблизиться на расстояние вытянутой руки и нечаянно прикоснуться ко мне, как меня пронзает волна собственничества.

Она ахает, шокированно отдергивая ладонь, прежде чем поднести ее к лицу, и я замечаю дугу электричества, танцующую между ее пальцами, прежде чем она змеей взмывает к запястью.

— Боже мой, это ты все делаешь, да!? — констатирует она, наклоняя голову, чтобы выглянуть в окно, прежде чем резко посмотреть на меня с прищуром. Милое лицо искажается в рычании.

Буря снаружи стихает почти мгновенно, мои разбушевавшиеся силы успокаиваются от ее прикосновения.

— Что делаю? — спрашиваю с фальшивым спокойствием, хотя до меня уже дошло: Бернадетт меня заземляет.

— Ты знаешь, что. Я никуда с тобой не пойду, пока ты не начнешь давать мне ответы, — заявляет она, скрещивая руки на пышной груди.

Я смотрю на нее сверху вниз, и на моих губах играет легкая улыбка.

— Тогда ты их получишь. Пойдем со мной, и я покажу то, чего ты больше нигде не увидишь, — говорю я ей, решая, что, пожалуй, стоит все-таки попытаться за ней поухаживать.

Я не решаюсь рассказать ей о брачной связи, поскольку что-то подсказывает мне, что попытка принудить Бернадетт к чему-либо, даже к уготованной судьбой связи, может заставить ее сбежать без оглядки.

Но, возможно, если она получит все ответы, у нее не останется причин бежать. А если она все же убежит… Я не представляю, как отреагирую.

У меня есть несколько владений, которые я могу обустроить, чтобы удерживать ее, и во многих из них ей даже может понравиться, но будет проще, если она захочет быть там сама, вместо того чтобы мне пришлось ее запирать.

— Ладно, я пойду с тобой. Но лучше бы тебе начать все рассказывать, Фрэнк. Дай мне сходить за обувью, — ее голос внезапно оживляется, и она воодушевленно убегает.

По груди разливается тепло, а внутри все ликует. Я не могу оторвать взгляд от ее бедер, плавно покачивающихся в такт каждому шагу, пока она взбегает по лестнице. Челюсти сами собой сжимаются. Я никогда не стремился делиться с кем-либо сокровенным, и уж тем более с человеком, но теперь ясно одно: я не смогу жить без нее.

Так или иначе, она будет моей.