Перепрошит тобой

Глава 9

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



Огромная дверь лифта с легким звоном открылась, и звук эхом прокатился по пентхаусу, как раз когда снаружи ударила молния, зловеще озарив комнату.

— О боже, о боже, о боже, — пискляво и ужасно взвизгнула я. Как такое вообще возможно? Как он снова меня переиграл?

Я с тревожным изумлением наблюдаю, как жизнь пытается пронестись перед глазами, но я слишком занята, пытаясь понять, как этот мудак меня превзошел. Одному богу известно, какого черта этот гребаный лифт продолжает подниматься сюда, хотя я отрубила ему, блять, питание.

— Надеюсь, ты получила удовольствие, — произносит этот исполин, входя внутрь.

Он пригвождает меня острым серым взглядом, и сердце проваливается в пятки.

Мой мозг застывает, будто не в силах поверить в происходящее, но я собираю всю свою наглость в кулак.

— О, еще бы я не получила. Захватить твою компанию — проще пареной репы, — отвечаю я, пытаясь сделать вид, что так и было задумано.

— Отлично, а теперь скажи, как ты собираешься вернуть мне мои деньги, — говорит Фрэнк.

Я фыркаю, когда он приближается, но внутренне сжимаюсь, желая отстраниться от его гнева.

— Обезопасьте остальное здание, — бросает он своим людям, которые выглядят ниже его, но вооружены до зубов.

Хотя каждый из них одет не то как Рэмбо²⁶, не то как участник косплея на Робокопа²⁷, Фрэнк Штейн в деловом костюме в десять раз страшнее всех их вместе взятых.

Люди разворачиваются и направляются выполнять приказ своего босса.

— Но сэр… — начинает один из них с неузнаваемым акцентом.

— Сию же минуту. Мисс Креншоу и я немного побеседуем, а потом мы встретимся с вами внизу, — говорит он каким-то странным голосом.

Едва люди скрываются в лифте, у которого не должно быть электричества, Фрэнк совершает немыслимое.

Он наклоняется, поправляя серую ткань брюк, которые, я почти уверена, точно совпадают по цвету с его глазами, и приседает на корточки. Это движение выставляет напоказ его пах, и я изо всех сил стараюсь, чтобы моя челюсть не отвисла при виде выпуклости.

Свят свят, я в большой заднице.

Его член — настоящий Голиаф, и мне хочется, чтобы его закинули прямо мне в рот с катапульты.

У меня подкашиваются ноги, а желудок делает кувырок, когда я замечаю, что все его внимание приковано к переноске Эдгара. Мой кот сейчас мурлычет и трется о мужчину, несмотря на защитный воротник.

— Эдгар, — шиплю я, гадая, что же, черт побери, мне на этот раз придется сделать, чтобы вернуть своего кота. И какого черта он ведет себя так, будто Фрэнк — его новый лучший друг?

Я замираю, когда он поднимается на ноги, все еще держа кота на руках.

— Вот как теперь будут обстоять дела, — начинает он.

— Ах, а кто умер и оставил тебя у руля? — обрываю я его, вкладывая в голос всю ехидность, на какую способна, и скрещиваю руки на груди.

— Хороша глотка для той, кого поймали с поличным. Двадцать миллионов? — он цокает языком, даже не утруждая себя взглянуть на меня, и обращается к Эдгару, а тот принимается ластиться, словно перед ним икра. Мой кот изо всех сил старается продемонстрировать моему новому заклятому врагу свою любовь.

— Как ты это сделал? — спрашиваю я, признавая, что он меня таки поймал, и теперь я хочу знать, как ему удалось подняться на лифте, несмотря на отсутствие питания. Не может быть, чтобы он предугадал мои действия.

Я оглядываюсь, смотрю на высокие кремовые потолки, и мой взгляд задерживается на чем-то блестящем, мерцающем в углу, но очень маленьком. Камера. Но я же точно отключила их в первую очередь. Но что, если…

— Ты что, все это время за мной следил? — спрашиваю я, когда он не утруждает себя ответом.

— Поскольку ты явно наслаждаешься игрой со смертью, раз за разом испытывая мое терпение, теперь ты принадлежишь мне, — заявляет он, и его хриплый британский акцент вызывает в моей утробе странное чувство, которое я отказываюсь признать.

— Чушь собачья, я тебе не принадлежу, и у тебя явно не все дома, если ты думаешь, что я стану слушать хоть слово из того, что ты говоришь. Ты. Похитил. Меня, — выговариваю я сквозь стиснутые зубы.

— После того, как ты взломала мою компанию, что привело к полномасштабному нарушению безопасности, потере тысяч человеко-часов и сумм, которые тебе даже не вообразить, — спокойно парирует он.

Я отвожу взгляд, не в силах выдержать его презрительный взор, потому что я и вправду это сделала, и мы оба это знаем.

— В оплату за содеянное и твой новый многомиллионный долг передо мной, ты разыщешь каждую партию, которую я когда-либо отправлял через эту компанию. Если она покидала стены, которыми я владею, я хочу об этом знать, — говорит он, и в его тоне появляется несвойственная до сих пор суровая серьезность. — Или я оповещу власти и расскажу каждому новостному каналу о жалкой женщине, которая была так отчаянна, что украла миллионы из фонда помощи детям, больным раком.

У меня отвисает челюсть, и руки бессильно опускаются.

— Но я не делала этого…

— Средства, которые ты сняла со счетов дочерних компаний DB 2917, как раз переводились на счет фонда исследований детских заболеваний, а ты их похитила, — говорит он, и в его взгляде пляшут яростные огоньки.

Кровь отливает от моего лица от намека и последствий, и кожаное кресло громко скрипит, когда я беспокойно двигаюсь. Неважно, шли ли деньги на гуманитарные нужды или нет, я бы никогда не стала красть у детей.

Мало того, пресса растерзает меня заживо, и я точно угожу за решетку. О божечки. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить. Он лжет.

Я припоминаю, что видела тот детский фонд, о котором он говорит, и он не был в составе той самой DB, черт бы побрал его терминологию.

— Ты лжешь. Я знаю, что не трогала детский фонд, я даже помню, что видела его, — говорю я.

— А кто докажет, что я вру? — парирует он, приподнимая бровь.

Я замираю.

— Ты отправишься со мной, чтобы быть под рукой, когда Микаэлю потребуется твоя помощь, и ты будешь выполнять любой мой приказ. Ты будешь есть и спать, когда я скажу, одеваться, как я скажу, и работать, когда я скажу, — продолжает он.

— Что? Погоди, ты же не серьезно? — я задыхаюсь. Этот чувак совсем съехал с катушек.

Я с силой выдавливаю фальшивый смешок, почти разваливаюсь в кресле, перекинув ноги через подлокотник, и улыбаюсь ему.

— Ну ты и шутник, — говорю я, хотя пульс уже бешено колотится, опережая даже колибри.

Я не припомню, чтобы в жизни мне было одновременно так страшно и так возбуждающе, как когда он подходит ближе к креслу, загораживая мне путь.

Он смотрит на меня безжизненным взглядом, поглаживая пушистого серого кота.



— Подчинись мне сейчас, или я уничтожу тебя и всех, кого ты когда-либо любила, и все, что было тебе дорого, — говорит он, и эти слова вгоняют последний гвоздь в гроб моей души, сжимая меня словно тисками. За окном бьет молния, отчего я подскакиваю на месте, чуть не выпрыгивая из кожи. Свет вспыхивает, очерчивая силуэт Фрэнка, делая его еще более крупным и зловещим, чем прежде.

— Извини, но я плохо переношу заточение. И какую бы красивую комнату ты ни подобрал, тюрьма всегда останется тюрьмой, — говорю я, поднимаясь на ноги, чтобы потянуться к Эдгару.

Фрэнку почти не нужно двигаться, чтобы отодвинуть его чуть дальше, вне пределов моей досягаемости.

— Чтобы мы поняли друг друга: ты заплатишь за содеянное, а значит, будешь работать на меня ровно столько, сколько я сочту нужным, — заявляет он. — Видишь ли, мисс Креншоу, мне не нужно запирать тебя в комнате или тюрьме, потому что, если тебя не окажется там, где мне нужно, в нужный момент… Потеряешь и жизнь, и работу, потому чтотеперь это одно и то же.

Он поворачивается и направляется к двери, а я все еще не могу прийти в себя.

— Итак, каков твой выбор, мисс Креншоу? — спрашивает он.

Тяжело признать поражение, но раз мне не оставляют выбора, я определенно использую свой козырь, во что бы то ни стало.

— Куда едем, босс? — спрашиваю я.

Я молча следую за ним в лифт, по дороге вниз втайне размышляя, не было ли у него каких-то дополнительных протоколов, чтобы поддерживать работу здания. На моем лице появляется недовольная гримаса, когда я вижу радужное сияние — фонтан перед Talbot Global работает так, словно все идет своим чередом. Свет льется каскадом по всему пространству, проникая сквозь стеклянные стены и двери холла. Когда мы достигаем инкрустированных серебром дверей главного входа, мне хочется рухнуть на пол, как ребенку, закатившему истерику, при виде того, как моего кота грузят в машину.

— Эй! — кричу я, но меня быстро зажимают между Фрэнком и его головорезами. Я пытаюсь прорваться туда, куда уносят Эдгара, но меня останавливает сам большой парень. Похоже, мне предстоит ехать с этим мудаком, нравится мне это или нет.

Я замираю, как олень в свете фар, когда в глаза бьют вспышки фотокамер. Я пытаюсь понять, откуда исходит весь этот шум, но не успеваю, как люди начинают кричать, и в мою голову врывается самая безумная, самая отчаянная афера всех времен. Это просто пиздец какой-то.

По спине пробегает дрожь предвкушения. Импульсивно я совершаю свой ход.

Я хватаюсь за пиджак Фрэнка Штейна на уровне его бедер и изо всех сил тяну его на себя. Как я и предполагала, он пошатывается, прежде чем восстановить равновесие, и я пользуюсь моментом, бросаясь ему в объятия. Я обвиваю руками его шею, прежде чем прижаться губами к его губам и плотно закрыть глаза.

Камеры безумствуют, голоса перерастают в визги и крики.

Он издает невнятный звук, я поднимаю голову, одариваю его нежной улыбкой и подмигиваю, пока на его лице расцветает полное недоумение.

— Мы женимся! — кричу я, вздымая руки над головой, в то время как Фрэнк хватает меня за бедра, делая все, чтобы на фотографиях это выглядело идеальной позой влюбленной пары.

Он точно убьет меня.

Возбуждение и неописуемая волна счастья накатывают на меня с осознанием того, что я точно ему отомстила, сердце бешено колотится, а конечности дрожат от адреналина.

Он очень, очень сильно захочет это сделать, прежде чем все закончится. Фрэнк Штейн подписал себе приговор, когда решил украсть меня.

Я снова обнимаю его, чувствуя, что он все еще в шоковом оцепенении — его руки так напряжены, словно он не может поверить в происходящее.

— Теперь ты не можешь меня убить, — шепчу я ему на ухо.

Из меня вырывается смешок, пока я разыгрываю этот спектакль для таблоидов, как истинно влюбленная женщина, очарованная женихом. Я хочу, чтобы мое лицо красовалось в каждой гребаной желтой газете отсюда до Антарктиды, по всему миру. Я прижимаюсь к нему ближе, на секунду позволяя себе насладиться тем, какой он огромный, и тем, как приятно чувствовать его массивное тело. Боже, как же я люблю больших мужчин.

Я уже вижу заголовки: Фрэнк Штейн, плохиш-миллиардер, которого ни разу не видели и не фотографировали с женщиной, собирается связать себя узами брака. Или же связать в узел меня?

В любом случае. Шах и мат, сучоныш.

Я отстраняюсь достаточно, чтобы скользнуть взглядом по его лицу, и он запросто мог бы сойти за статую в данный момент — настолько он неподвижен, пока камеры продолжают взрываться вспышками.

Из меня вырывается смех от того, какими нелепыми бывают СМИ, и, все еще обвив руками его шею, я впиваюсь пальцами в его волосы и снова целую, на этот раз проскользнув языком между его губ. Во рту взрывается вкус мяты, я стону, и это, кажется, выводит его из ступора.

Клянусь, на долю секунды он отвечает мне, прежде чем бросает на меня взгляд, говорящий: «Ты труп».

Я в ответ усмехаюсь, прикусываю нижнюю губу и игриво хлопаю ресницами, сама не зная, то ли он, то ли вся эта комедия, что я разыграла, заставляет мое сердце биться так часто.

Он хмурится еще суровее и оттаскивает меня от себя, его пальцы впиваются в нежную кожу моего предплечья. Если бы кто-то взглянул на нас в этот момент, он увидел бы просто пару, направляющуюся к машине, и не заметил бы, что мои ноги почти не касаются земли — я буквально парю в сантиметре от асфальта, пока он тащит меня к ожидающему лимузину. Я сияю улыбкой и машу толпе, снова вызывая вспышки камер. Кто-то громко свистит, и я шлю воздушные поцелуи в объектив, через плечо подмигивая милой репортерше.

Раздается покашливание, и мой взгляд сталкивается со взглядом Фрэнка. Мои глаза расширяются, брови взлетают, а по щекам разливается румянец, потому что впервые его лицо не лишено эмоций, даже отдаленно.

Фрэнк Штейн ебически зол.