Перепрошит тобой

Глава 17

ФРЭНК Н. ШТЕЙН



— Он же огромный, Фрэнк. Что они там собираются разместить? — спрашивает она, уже в который раз за нашу поездку по сельской местности указывая на большой цирковой шатер, который устанавливают в деревне.

Ее рыжие волосы словно огненный ореол вокруг головы, они трутся о мою рубашку и облизывают ее при каждом движении, сводя меня с ума.

— Перестань вертеться, — отрезаю я. Я раздражен больше, чем когда-либо, от того, что застал ее на улице. Я ожидал, что она будет рыскать по дому, обыскивая каждый угол в поисках электроники, чтобы сбежать отсюда, но она не сделала ничего подобного.

Я уже собирался отправиться в город, чтобы проверить ход операций, когда заметил в моем трекере ее метку за пределами особняка.

Я был уверен, что буду наблюдать с телефона, как она носится по дому, как хомяк в клетке, но вместо этого нашел ее на улице, возящейся с этим жеребцом.

Я крепко держу поводья, раскинув руки, и стараюсь не касаться женщины без необходимости, хотя сама близость дается нелегко. Поездка до сих пор была сущей пыткой, хотя я никогда не признаюсь ей в этом, особенно учитывая, что она едва дышала с тех пор, как я оседлал Брома в конюшне.

— Ладно, как знаешь. Раз не хочешь отвечать, я поговорю с Бромом. Кто тут хороший мальчик? — говорит она самым невыносимым тоном, каким только можно представить, и наклоняется, чтобы потереть плечо лошади на ходу, откровенно выпячивая свою округлую задницу.

— Не делай этого, — предупреждаю я, натягивая поводья, когда Бром напрягается, желая свободы, и притягиваю ее обратно к себе на колени, чтобы она не сломала дурацкую шею.

Как бы сильно Брому ни нравилась эта человеческая особь и как бы он ни хотел, чтобы она на нем каталась, он запросто может убить ее, а глупая женщина просто приняла как данность, что лошадь горела, и это ее ничуть не смутило.

Человечка даже заявила, что доверяет ему, и все лишь потому, что Бром погасил пламя и вел себя как хорошо выдрессированный пони, стоило ей снова приблизиться.

Черт бы побрал их обоих.

Насколько я знаю, Бром никогда не подпускал к себе ни одно сверхъестественное существо, кроме своего хозяина и меня, вспыхивая пламенем при любой попытке кого-либо приблизиться к нему и загону.

Челюсти сжимаются при напоминании о том, что поставлено на карту. Я отказываюсь быть марионеткой в играх Одетт, мне давно наскучили ее затеи, и эта — не лучше остальных. К счастью, какая бы магия ею ни была соткана, на этот раз она на меня не подействует. Возможно, это единственный плюс от того, что моя пара давно мертва и погребена.

Я сдерживаю ругательства, замирая, когда самка капризно вздыхает и драматично откидывается назад на мои колени. Мышцы сводит от того, как ее свитер задирается, обнажая талию и дразня щедрой плотью.

— Тогда скажи мне, что это, черт возьми, такое, — говорит она, приподнимаясь и указывая одним маленьким пальцем на красно-белый шатер.

— Ярмарка Ренессанса, — бормочу я, чтобы ее успокоить, и поправляюсь, пока она не заметила.

— Боже мой! — визжит она, и звук разрывает мои барабанные перепонки. — Мы можем пойти?

— Нет.

Ветер доносит до меня ее запах, и челюсть дергается от того, как ее волосы щекочут меня под подбородком.

Мучительница.

Ладонь, которой я касался ее, чтобы усадить обратно в седло, покалывает, и у меня дергается глаз. Ощущение все еще почти приятное, ее неровный пульс почему-то не вызывает раздражения, в то время как близость других людей повергает меня в содрогание отвращения. Член вздымается, твердея в брюках, от одного лишь намека на тепло, когда я едва коснулся ее руки. Почему у меня такая реакция на нее?

Я натягиваю поводья, намереваясь вернуться на двор конюшни. Брома необходимо объезжать раз в неделю, чтобы усмирять его нрав, но эта задача никогда не была приятной ни для одного из нас.

— А с Всадником без головы я познакомлюсь?

— Нет, — сразу ответил я.

Проклятый всадник как раз нуждается в появлении определенной ведьмы в Хэллоуин, чтобы обрести свободу. Каждый раз, когда я вижу его в канун Дня всех святых, он говорит лишь о том, что ищет свою потерянную голову или пару, а Бернадетт, как бы она того не хотела или нет, — не ведьма.

— Это мы еще посмотрим, — ворчит она. — В любом случае, я вернусь к тебе завтра, Бром.

— Нет, не вернешься.

— А почему бы и нет? Он ведет себя так, будто ему не хватает внимания, и оно ему не повредит, — на ее лбу залегает морщинка, когда она поворачивается ко мне, изгибаясь в седле.

— Нет.

— Не представляю, как ты сможешь меня остановить, — усмехается она и снова поворачивается вперед.

Вредная девчонка.

Я закрываю ей рот ладонью, наслаждаясь блаженным перерывом от ее бесконечной болтовни. Держа ее рот закрытым, я замечаю, как моя рука с легкостью затмевает все ее личико, и слегка ухмыляюсь, когда она безуспешно пытается оторвать мою руку обеими своими.

— А теперь слушай сюда. Бром Бонс — не домашний питомец, с которым можно приходить играть, когда вздумается. Он вспыхивает, когда в ярости. Достаточно случайной осы у его головы, и ты превратишься в пепел просто за то, что была рядом, — слова звучат правдиво, и мысль начинает обретать вес, ведь она знает слишком много, чтобы ей можно было позволить жить. — Если ты так мало ценишь свою жизнь, верни мое, и тогда сможешь гладить его сколько угодно.

Жеребец делает шаг в сторону под нами, словно споря, но я видел, как он поступал с людьми куда хуже, и он это знает.

Влажное ощущение, сопровождаемое чувством теплого металла, скользящего по моей ладони, заставляет мое лицо исказиться в ужасе.

— Ты только что лизнула меня? — я отдергиваю руку от ее рта, чтобы она не попыталась это повторить.

— Не впервой, Фрэнк. И кроме того, Бром не причинит мне вреда. Я ему нравлюсь больше, чем ты, — объявляет она, словно знает это существо всю жизнь, а не какие-то двадцать минут.

Бром ржет, будто в согласии, и мои ноздри раздуваются.

Я не утруждаю себя ответом на ее нелепость. Становится ясно, что она готова спорить хоть со столбом, и у меня нет ни малейшего желания доставлять ей такое развлечение.

— Ты просто злишься, потому что я права, — говорит она напевая, будто я вслух ей возразил.

— Замолчи, — я выжимаю слово сквозь стиснутые зубы, изо всех сил пытаясь удержаться от того, чтобы не придушить ее прямо в седле.

— Ладно, — бормочет она, пока Бром неспешно шагает под нами, ведя себя смиреннее ягненка, и все из-за этой ведьмы.

Мой глаз начинает дергаться, когда она, вместо того чтобы продолжать болтать, ерзает у меня на коленях, вызывая раздражение уже совсем иного рода, отчего мой член приходит в боевую готовность.

Она вздыхает, откидываясь на мою грудь. К счастью, не замечая моего затруднительного положения, в то время как в брюках становятся все теснее.

Из нее вырывается тяжелый вздох, когда она поворачивается, устраиваясь поудобнее, и впирается в меня задом. Мышцы моего лица каменеют.

Я заставляю каждую молекулу своего тела не реагировать, отказываясь уступить даже дюйм, в то время как ее аромат цветов апельсина дразнит меня, а она продолжает растягиваться на мне, как кошка.

Она снова вздыхает, не получив ответа, но когда она принимается насвистывать какую-то мелодию, я окончательно теряю терпение.

— Какого черта ты делаешь? — грохочу я.

Она слегка поворачивается, чтобы взглянуть на меня из-под своих кошачьих очков.

— Ты ко мне обращаешься? — ее голос звучит абсолютно невинно.

— Да, — отрезаю я и резко дергаю поводья, разворачивая Брома обратно к двору конюшни, сдерживая мое иссякающее терпение.

— Таааак, надо было уточнить. Знаешь, ты очень горячий на ощупь, почти как грелка, — замечает она, потираясь спиной о мой живот и грудь. — Ха, и как я вообще могла принять тебя за вампира.

Вот именно.

Хоть они и бессмертные, вампиры, при всех их сверхъестественных способностях, по сути паразиты, уязвимые более чем одним способом, и в их природе много недостатков. Я нашел решение для большинства из них. Факт, который Влад ненавидит, особенно когда я пользуюсь любой возможностью напомнить ему о моем очевидном превосходстве.

— И ты определенно не оборотень, — бормочет она, словно лично общалась с шавками.

Я поджимаю губы, чтобы удержаться от расспросов, но в конце концов любопытство берет верх.

— И ты знаешь это потому что…?

Она пожимает плечами.

— Я встречала одного.

Мои брови резко сходятся в строгой складке, прежде чем я вспоминаю, что Влад редко появляется без Дойла, и не так давно я читал отчет с шокирующей новостью о его поездке в Штаты. Должно быть, это он, ведь оборотни обычно держатся своих и редко, если вообще когда-либо, забираются так далеко на юг.

— Хмф…

— Так, посмотрим… Каким же сверхъестественным существом может быть великий мистер Фрэнк Штейн, генеральный директор? Может, ты доктор Франкенштейн? Было бы круто!

— Нет, — отвечаю я, мой тон тверд, как взрыв гнева в грудине от больного места, которого она невольно коснулась своими расспросами. Одетт и вся их компания, включая Влада и Дойла, сравнивали меня с монстром из ужастика Мэри Шелли с тех пор, как узнали о его появлении, но на деле я ни капли не похож на создание из ее сказки.

Полагаю, в этом вина Одетт, как это обычно и бывает, — меня так назвали после одной дискуссии с дамой в гостиной, но я на столетия старше.

Влад и Дойл, идиоты, продолжают говорить это лишь потому, что я яростно с ними спорил. Если бы только было так просто оживить труп.

— Эээээх, ладно. Не вини меня за вопрос.

Я откидываюсь в черном кожаном седле, тщетно пытаясь создать между нами больше пространства. Жаль, что это не помогает. Бром бил все рекорды — еще никогда он не носил на себе седло так долго, не сжигая его тут же после затягивания подпруги. Но разъезжать со стоящим колом на чужом коне с человечкой — не так я планировал провести день.

— Могу и виню, особенно когда ты делаешь нечто столь глупое, как покидаешь дом, зная, что находишься среди сверхъестественных созданий, — признаюсь я, желая, чтобы она хотя бы осознала, насколько глупо поступила. Чудо, что лошадь хорошо вела себя так долго. Боже упаси, чтобы она нашла еще что-нибудь, что содержится в имении.

На этом она замирает и наконец-то умолкает.

Солнце пробивается сквозь полог деревьев над грунтовой дорогой, рассылая искры по ее рыжим волосам, которые, не могу не заметить, едва достают до моих грудных мышц, беспорядочными локонами растекаясь по белизне моей рубашки.

— Вау, ивы просто огромнейшие, — замечает она.

Напряжение в плечах ослабевает на йоту, когда в поле зрения появляются красно-белые конюшни, а пруд и ивы, посаженные мной в первое лето по приезде, создают идиллический фон.

Расположенный в дальнем углу владений, вдали от любопытных глаз по задумке, загон Брома обычно заставляет его бросаться в противоположную сторону, но сегодня он словно совсем другое животное.

Из нее вырывается резкий выдох, прежде чем она обмякает на моей груди, словно используя меня как кресло-качалку.

— Какого дьявола ты творишь, женщина, — вырывается у меня, и складка на моем лбу углубляется, когда она лишь прижимается теснее.

— Помолчи, ты разрушаешь мою фантазию о скачке по холмам с мужчиной, который меня хоть как-то терпит, — бормочет она и игриво шлепает по моей руке.

Я не могу сдержать смешок, что, вероятно, удивляет нас обоих.

— Как давно ты скрываешь Брома? — спрашивает она.

— Сколько себя помню, — отвечаю я.

— Что ж, значит, ты не такой уж и болван, раз заботишься о Броме.

От этих слов в горле появляется ком. Эта ничтожная человеческая особь делает такое замечание, пробыв здесь едва ли день, в то время как никто и никогда не благодарил меня за защиту, что я здесь обеспечиваю. Все видят в этом лишь долг, ибо это место было рождено необходимостью выживания, создано как убежище, где мы можем жить среди себе подобных, не опасаясь быть обнаруженными внешним миром.

Я бросаю взгляд вниз, на эту дьявольскую женщину у себя на коленях. Одна человеческая особь вряд ли считается угрозой обнаружения, убеждаю я себя.

— Он поджигает поля, если не получает ежедневной прогулки, — произношу я, вдавливая пятки, чтобы придать ему ускорения.

Не мне разрушать фантазии дамы, особенно когда мой день и так пошел наперекосяк. Какая теперь разница.

Ее смех разливается в воздухе, когда Бром ускоряется. Она пронзительно визжит, когда я подстегиваю лошадь двигаться еще быстрее. Я не позволяю ему выложиться по-настоящему, но ослабляю поводья и понимаю, что зря тревожился: он ведет себя как истинный джентльмен, несется ровно настолько, чтобы это можно было назвать галопом.

Смех женщины стихает, когда мы замедляемся, и она с силой вдыхает.

— Черт, кажется, у меня солома в ботинке, — бормочет она, наклоняя голову и возясь с ногой.

Я скольжу взглядом к ее обуви, любопытствуя, какова будет ее реакция, когда она обнаружит устройство слежения, которое я туда положил.

— Все равно пора вернуть Брома в конюшню, — говорю я. — Я и так потратил на вас двоих больше времени, чем следовало.

Когда мы подъезжаем к конюшне, я резко останавливаю коня и расставляю ладонь на груди и животе особи, чтобы не дать ей перелететь через голову животного.

Спрыгнув с седла, с энергией, потрескивающей в ладонях, я заставляю себя замереть, пока она ухмыляется мне, восседая на Броме, словно какая-то укротительница диких зверей из древних легенд. Румянец на ее щеках заставляет бледную кожу светиться почти неземным сиянием в лучах полуденного солнца, чего я прежде не замечал.

Улыбка расползается по ее губам, и она насмешливо приподнимает одну темно-рыжую бровь.

— А кто бы не расстроился, лишившись своей ежедневной прогулки? — дерзко заявляет она.

Не успев среагировать, я ловлю ее, когда она внезапно бросается мне в объятия и обвивает руками мою голову, утыкая лицо прямо в свои объемистые груди, скрытые свитером. Легкие перехватывает от сладкого запаха цветков апельсина, опаляющего мой мозг, но прежде, чем я успеваю поддаться низменным порывам, я заставляю себя отстраниться от нее, благодаря судьбу, что она не сопротивляется.

Я бросаю на нее укоризненный взгляд, когда замечаю, куда она смотрит с самодовольным огоньком в глазах. На моих брюках образовалась неприличная выпуклость, будто член одной лишь силой воли готов разорвать изящные швы.

— Веди себя прилично, — говорю я, и слова скорее похожи на рык. Я сжимаю ее нежные плечи и отступаю прочь.

Она трясет головой и кружится на месте, прежде чем направиться к самому большому зданию конюшни.

— Что еще ты тут прячешь, мистер Штейн? — спрашивает она, и в ее тоне явственно слышно возбуждение.

Я оглядываюсь на Брома, опустившего голову к корыту, наполненному еще утром свежими яблоками и стручковым горошком, и замечаю, что поводья волочатся по земле.

Я отмахиваюсь от него рукой, зная, что если лошадь что-то стеснит, он и сам сможет сбросить с себя эту чертову штуку. Уму непостижимо, на что способна эта коротконогая девчонка за такое короткое время. Я поворачиваюсь и обнаруживаю, что она пропала, а боковая дверь в конюшню распахнута настежь.

— Где ты? — реву я, входя в помещение, в полной уверенности, что не смогу быстро отыскать ее среди всех этих стогов сена.

— Здесь, — отзывается она, и ее голос звучит гораздо ближе, чем я предполагал. — Я не собираюсь уходить далеко, раз знаю, что существуют такие создания, как Бром.

— Здесь есть и другие животные, хотя ни одно из них не похоже на него, — отвечаю я. Ее искренность скручивает мои внутренности и почему-то заставляет желать рассказать ей больше.

Наполненная и естественным, и искусственным светом, конюшня внутри имеет два этажа в высоту, с арочными потолками и более чем тридцатью стойлами… и все для Брома. Возведенная и перестроенная с течением времени, нынешняя внутренняя отделка была изготовлена людьми на заказ и доставлена сюда, а собрали ее упыри. Пока что это строение продержалось дольше всех, пусть и стоит всего месяц.

— А где другие животные? — спрашивает она, приподнимаясь на носочках, будто это придаст ей достаточный рост, чтобы осмотреться.

Я вспоминаю, как она наклонилась, чтобы погладить Брома Бонса, создание столь свирепое, что даже самые отчаянные упыри не решаются связываться с ним, а она скачет на нем, словно родилась для этого. Эта женщина, которая, казалось бы, взломала мою компанию с темными целями — то, чего десятилетиями пытались добиться мужчины, движимые жадностью, — стоит здесь и умоляет показать ей животных, вместо того чтобы выкачивать мои счета. Резкая морщинка прорезает ее лоб, когда она не находит ничего в следующем маленьком стойле. Она ничего и не найдет. Не здесь.

Мне почти хочется рассмеяться от причуд этой человеческой особи.

— Чтобы заглянуть поверх стенок стойл, тебе понадобятся ходули.

— Это что, шутка, Фрэнк? — ахает она, с театральным видом прижимая руку к груди и продвигаясь дальше в конюшни. — Серьезно, рычи сколько влезет, мы оба знаем, что ты душка.

Душка?

Я наблюдаю, как она бродит по помещению и заглядывает за каждую дверь в надежде увидеть еще одно существо, подобное Брому.

— Откуда ты знаешь, что я держу животных здесь, а не в своей зловещей лаборатории?

Выражение ее лица становится комичным, когда она порхает обратно, прихрамывая на одну ногу, и широкая ухмылка расползается на ее лице, трогая зеленые глаза.

— Так значит, зловещая лаборатория у тебя все-таки есть!

— Поправь обувь, женщина, и пошли уже.