На минуту я замолчал, дал возможность генералу Воронову переварить информацию и хорошенько обдумать услышанное.
Конечно, больше всего его интересовало, что же произошло совсем недавно в Припяти, и какова судьба загадочного артефакта, фигурирующего в моём деле?
Я не торопился. Мне надоело быть чьей-то пешкой, хотелось воспользоваться по полной всеми преимуществами ведущего.
— Вадим Андреевич, может быть, вы хотите узнать немного из моего прошлого? Ещё до того, как я подался в Зону на рискованные заработки?
— С чего вдруг? Именно сейчас? — удивился генерал, затем с пониманием хмыкнул. — Пора, значит, по-твоему. Однако больше всего мне бы хотелось узнать детали твоего пленения этим Чёрным.
— И всё же…
— Да пожалуйста, — генерал кивнул. — Лишние данные о твоей личности не помешают делу и так же пойдут под запись.
***
Чем чаще я возвращался в своих мыслях в прошлое, тем больше не узнавал себя в настоящем.
Промокший после дождя, грязный и неровный асфальт возле общежития – всё, что я видел перед своим носом. Потратил минуту, чтобы прийти в себя и подняться на колени, хотя подумаешь, всего-то разок получил под дых от местного гопника. Тот пытался отжать у меня остатки стипендии, не вышло. Я и без него могу успешно справиться с тратой собственных средств. Видимо, разочарованный пустыми карманами, он и выместил на мне всю свою злобу. Я не мог тогда за себя постоять, не умел драться, осуждал любое насилие, даже ответное.
Хлопнула дверь парадного входа, со ступеней босиком сбежал Егор. Мы с ним учились на одном потоке и жили в одной комнате.
— Ты как? — обеспокоенно спросил друг.
— Лучше всех, – я натянуто улыбнулся.
Он помог мне встать и проводил до комнаты, будто в этом была необходимость. Хотя, пожалуй, со стороны я выглядел жалко: худощавый, извалянный, в глазах полное непонимание, как прожить хотя бы ещё один день.
— Завтра выходной, — к чему-то сказал Сенин. Полулёжа на своей кровати, пальцами он отбивал чечётку по клавиатуре ноутбука, видимо, с кем-то активно переписывался.
— Ну и что? — без энтузиазма спросил я.
— Разве у тебя нет планов на выходные? Может оторваться в местном клубе, например?
— Ты меня приглашаешь? — я усмехнулся.
— Ну, можно и так сказать, — Егор пожал плечами и на минуту отвлёкся на меня, взглянул исподлобья. — Вообще-то, это меня пригласили – твоя сестра.
Мне трудно было скрыть своё удивление. Моя сестрёнка первокурсница и скромняга зовёт Егора в клуб? Впрочем, он и сам, наверняка посодействовал ей в этом деле. Я давно заметил, как он пускает слюни на мою младшую сестру.
— Если ты хотел попросить моего разрешения, то я не против, — лениво сказал я и упал на подушку, подложив руки под затылок. — Да и вообще, Катя – уже взрослая девушка, сама может выбирать себе кавалера.
— Да я о тебе пекусь, а не разрешения спрашиваю, — укоризненно сказал Сенин. — Ты сидишь в общаге безвылазно, только на учёбу и выходишь. Что с тобой?
— Не знаю, просто осенняя хандра, видимо. Сам понимаешь, ещё немного и мы отучимся, а впереди очередная неопределённость и всё ещё хуже, чем после школы.
— Тебе надо отвлечься, ещё раз говорю. Пошли в клуб.
— А что там интересного? У меня и денег-то особо не осталось.
— Завтра будет тематическая вечеринка, знаю, что для пар будет бесплатный вход. Уже, считай, есть варик сэкономить, а так, я могу тебе и занять. В чём проблема?
— Бесплатно, — я хохотнул. — Ты пойдёшь с моей сестрой. А мне не с кем идти, уж извиняй.
— Спокойно, брат. Всё уже решено за тебя.
Я вопросительно посмотрел на Сенина, он лишь загадочно подмигнул мне. И вот опять, как всегда, кто-то уже всё решил за меня.
Конечно же, мне пришлось туда пойти, из-за уговоров друга, но я не пожалел.
Сестрёнка пришла с подругой. Её звали Ольгой, и в последующие полгода она стала для меня просто Олей, Оленькой, «оленёнком». Типичная история студенческой любви или, быть может, просто яркого увлечения. Сейчас уже и не понять. Мы отлично проводили с ней время, болтали вживую и переписывались в сети, встречались, занимались любовью.
Я умилялся с каждого её увлечения, надо признать, она была развитой, умной, а также очень милой девушкой. Я поддерживал её стремления в волонтёрстве и активизме, хотя сам ничего не смыслил в этом. Всегда соглашался, на интересные мероприятия, в основном связанные с искусством, от которого сам был далёк. С появлением девушки у меня даже нашлись источники дохода, будто одно мотивировало другое.
Летом следующего года, после того знаменательного вечера произошло первое потрясшее нашу семью событие.
Я был дома у матери, помогал ей с хозяйством, она меня потчевала вкусной домашней стряпнёй, которой так не хватает оторванным от дома студентам.
Мобильный зазвонил в зале, я встал из-за стола и спешно переместился из кухни, чтобы ответить на звонок. В телефонной трубке послышался чей-то излишне официальный и не особо доброжелательный мужской голос. Меня спрашивали по имени и отчеству, просили приехать и дать показания.
Как оказалось, весь активизм Ольги был связан с политикой и какими-то разоблачениями, не особо желанными среди местных чиновников и силовиков. Она почему-то никогда не делилась со мной такими подробностями и ни разу даже не подымала близких тем. Зато она вовлекла в это мою сестру и даже Егора.
Их задержала полиция, но вменяли в вину им вовсе не протесты или разоблачения. Не было никаких законов, запрещающих свободу слова или право на протест. Упомянутые статьи были тяжкими: от создания преступного сообщества до хранения запрещённых веществ и терроризма.
Я знал, что никто из них не способен на подобное. Дело решили сфабриковать, меня привлекли как свидетеля. Чтобы я не сказал следователю, ничто уже не могло им помочь.
Позже под вечер позвонили матери, пока я в ступоре сидел у себя в комнате, не знал, что мне делать и как ей об этом рассказать. Силовики на той стороне телефона справились плохо. Мать увезли на скорой с приступом. Тогда я ещё не знал, что жить ей оставалось совсем немного, и новый повод для сильного стресса будет уже связан со мной.
***
Генерал поморщился и покачал головой. Я и не ожидал, что он мне будет сочувствовать. Спустя столько лет, мне уже и не нужно было чьё-то сочувствие.
— Понимаю, — Воронов смотрел в мою сторону, но как будто бы сквозь меня. Взгляд глубоко задумавшегося человека. — В те годы такие сфабрикованные дела попадались часто, особенно политически мотивированные. Полицейские и следователи, они лишь винтики системы и делают, то, что им прикажут. Признаться, я и сам застал несколько таких случаев.
— Не нужно оправдывать своих коллег, — попросил я, качая головой. — Мне в целом всё понятно об этой системе и сопутствующем ущербе. Не будь мне столько лет, сколько есть сейчас, может быть, я даже питал какую-то обиду ко всем людям в форме и был непримиримым «борцом». Сейчас уже всё равно, Зона меня многому научила. Как бы ни развивалась наша наука, как бы люди не стремились к гласности и равенству, мы всё равно будем жить в мире, где правит сила. Сколько нужно потратить веков, чтобы достичь справедливого демократического общества? Никто не знает и сегодня. Может быть, есть в мире такие общества, которые немного приблизились к мечте, но точно не достигли её. А сколько нужно времени, чтобы всё скатилось в первобытность? Наверное, часы. Достаточно лишь погрузить весь мир в хаос. Можно представить ядерную войну или появление по всему земному шару вот таких, наподобие Чернобыльской, зон. В Зоне люди гораздо ближе к своей сути.
— А я слышал, что вы сталкеры – все философы, — губы генерала растянулись в слабой улыбке. — Мы, люди системы, тоже любим пофилософствовать, ведь такова наша жизнь, и все эти размышления лишь способ справиться внутри себя с окружающей нас реальностью. Особенно тяжело, когда ты умом чуть выше среднего.
— Похвально Вадим Андреевич, — я даже выпятил губу, оценивая мысль теперь уже скорее собеседника.
— Но всё же давай вернёмся к нашей основной теме, — попросил генерал с вежливой улыбкой. — Ты попал в плен к Чёрному. Он ведь что-то хотел от тебя, верно?
***
Гад раздел меня до трусов, подвесил за руки на какое-то потолочное крепление, обмотав запястья, по ощущениям, толстой конопляной верёвкой. Я чувствовал, как быстро теряют чувствительность мои руки, думал, что всего несколько часов в таком положении, и конечности останется разве что только ампутировать.
Все манипуляции Чёрный проводил, пока у меня на голове был пыльный мешок. Морально я уже подготовился к пыткам в полной темноте, точнее, думал об этом, но не был уверен.
Мне казалось странным, почему он не хочет, чтобы я смотрел на происходящее? Во многих фильмах часто заострялось внимание на том, как жертва наблюдает подготовку пыточного инструмента и разные эмоции на лицах своих мучителей, от холодного и бледного безразличия до игривого весёлого настроения или безумных гримас.
Чёрный не разочаровал.
Он сорвал мешок с моей головы, и я смог осмотреться.
Если бы не характерный запах, витающий даже под землёй, я бы решил, что меня вывезли за пределы Зоны.
Мы находились в каком-то просторном погребе. Стены были выложены досками, относительно новыми, уже успевшими потемнеть, но всё ещё отдающие ароматом свежеобработанной древесины. Пол оказался с качественной каменной кладкой, а в тусклом освещении единственной лампы за спиной моего похитителя из тени проступали три деревянных бочки. Именно в таких обычно хранится вино. Никогда подобного не видел вживую.
Чёрный сидел на маленьком стульчике напротив меня, подперев кулаком подбородок, а, точнее, уродливый закрытый шлем. Он будто скучал или ожидал чего-то.
Круглые линзы горели красным светом, и мне даже стало интересно, в чём же их назначение. От шлема тянулась трубка куда-то за спину, но кислородных баллонов видно не было. Одет он был, ожидаемо, во всё чёрное, а его длиннополый плащ порядком истрепался с последней нашей встречи.
— Чё те надо от меня, козлина? — зло прошипел я сквозь зубы.
— Извини, брат, может быть дело вовсе не в личной неприязни, — прохрипел Чёрный и выпрямился на стуле. — За последние годы я понял, что мне просто приносит удовольствие мучения других, насилие над другими, страдания других. Это ещё сильнее, чем обычная мужская похоть, хотя, может, и проистекает из неё. Да, знаю, я больной на голову человек. — Чёрный выпустил смешок, такой же уродливый, как и его покорёженный голос.
— А ты человек?
— Хороший вопрос. Чисто физиологически – да, я человек. Но люди слабы, мне бы хотелось пересилить этот порог.
— Мы с тобой знакомы? — не знаю почему, но каждый вопрос вызывал выброс адреналина, и ответы на них были даже волнительнее, чем ожидание возможных пыток или смерти.
— Не буду тебя долго томить, на сегодня я уже заработал себе на хорошее настроение. Одно представление на могиле чего стоит.
Чёрный поднялся со стула, обеими руками схватился за шлем и с некоторым трудом снял его.
Я увидел изуродованное лицо, асимметричное и обожжённое. Будто больного врождённым заболеванием человека окунули в чан с кислотой на половину лица.
Он расплылся в кривой улыбке, а его глаза отсвечивали красным, потому шлем он держал на груди, а линзы продолжали светиться.
И всё же в этом уродстве было что-то знакомое, но настолько далёкое и давно забытое, что я бы не вспомнил и просидев напротив него неделю.
— Урод ты знатный, у меня таких знакомых в жизни не было.
— В последнюю нашу встречу я был послабее, но посимпатичнее, — Чёрный снова расплылся в улыбке, в которой я увидел даже некоторую доброжелательность, искренность, но разум, конечно же, не поверил в подобное. — Помнишь лейтенанта, который прочёсывал с тобой мерзкое холодное озеро?
— Прохоренко? — он мог гордиться собой, потому что я был сильно удивлён. Из всех перебранных в голове версий, его я не то, что не учёл, а даже не вспомнил.
— Да, знатно надо мной поиздевалась Зона. Пришло время ей вернуть должок.
— И ты считаешь, что во всём случившимся есть крайний? — я презрительно фыркнул. — Идиот. Мне было тебя жаль, я даже некоторое время переживал… Не я послал молодого лейтенанта служить в Чернобыльскую Зону, не я приказывал лезть в это озеро. Мы думали, что ты утонул. Наш командир тогда тебя пытался спасти…
— Да-да-да. Бла-бла-бла, — Чёрный махнул рукой, зачем-то сделал разворот на триста шестьдесят градусов, и снова надел свой шлем. — Не подумай, что я комплексую, но мне не комфортно без него. Я прямо как Дарт Вейдер, у нас много общего, иногда даже чувствую себя ситхом.
— Таким как ты место в психушке, Прохоренко.
— Ладно, давай вернёмся к нашей темке. Ты на самом деле прав, и нет твоей вины в случившемся. Разве что, ты мог попытаться меня спасти тогда. Твой командир меня просто не увидел под водой, он бы и не смог. Это озеро было непростым, как и тот артефакт.
— А я бы тебя, по-твоему, увидел?
— Не придуривайся, Лоцман. Или, как они тебя называли, Ханурик? Ты же тогда увидел что-то, чего не видел я и остальные. Тот артефакт скакал с места на место, не давался нам в руки.
— Не понимаю, о чём ты.
— А этого и не нужно, — Чёрный с хрипом вздохнул. — Наверное, я зацепился за тебя просто потому, что ты единственный живой свидетель тех событий. Но всё же, ты и носитель нужных мне знаний, а может и чего-то большего. Я так обрадовался, когда первый раз случайно увидел тебя в Пристанище.
— Ты там был?
— Да, при желании, я могу свободно разгуливать, где мне только захочется. Надо будет, стану невидим, захочу, стану другим человеком.
— Как это работает?
— Наверное, так же, как и твои способности видеть невидимое, — Чёрный подошёл ко мне почти вплотную, от него сильно воняло всем чем только может вонять от запущенного человека.
— Какие способности, что ты несёшь, козёл? — не скрывая отвращения, я сморщился и отвернул голову.
— Ты не знаешь, да? В Зоне у каждого человека могут раскрываться определённый таланты. Кто-то находит в себе сильную интуицию, как третий глаз, кто-то может заглядывать в будущее на короткий промежуток, а кто-то спокойно переживает Выбросы под открытым небом или, например, манипулирует людьми и мутантами, подобно контролёру. Каждый чувствует это место по-своему. Конечно, никто здесь не становится супергероем, но я, кажется, приблизился к этому, как никто. Жаль, что герой из меня уже не выйдет, — Прохоренко усмехнулся и вернулся к своему маленькому стулу. — Когда-нибудь яйцеголовые из научно-исследовательского института, который хотят развернуть прямо в Зоне… Кстати, слышал про такой?
— Да мне насрать.
— Так вот, когда-нибудь умники раскроют этот секрет, и, наверняка у человечества появится немыслимая перспектива развития. Но пока этого не случилось, мне бы хотелось быть пионером в нелёгком деле самосовершенствования.
— Хочешь стать местным лидером, чтобы ещё больше косплеить ситха? Когда я понял, кто ты такой, мне стало так сильно на тебя плевать. Ты же просто ничтожество, Прохоренко.
— Думай что хочешь, — Чёрный махнул рукой, он никак не поддавался на мои провокации, хотя говорил я очень даже искренне. — Ты мне нужен, просто чтобы понять очередной механизм в сложных законах Зоны, которые пока что всем нам кажутся аномальными. Знаешь, как сложно быть первопроходцем? Соваться в пекло и опасные аномалии? Моё лицо, как и всё тело, было сильно подпорчено, но не в том озере, а уже в последующие годы.
— Всё равно не понимаю, чего ты хочешь.
Прохоренко поднял указательный палец вверх, затем направился в сторону бочек, вытащил из проёма между ними массивней короб. В нём я опознал вместительный контейнер для артефактов.
Чёрный поднял крышку, на секунды в погребе даже добавилось света. Мой пленитесь достал из короба какую-то колбу и вернулся ко мне.
Издалека я сразу понял, что же ему удалось заполучить для своей коллекции.
— Пепел, — невольно сорвалось с моих губ.
— А, так у него даже название есть? — Чёрный хрипло усмехнулся.
— Я его сам так и назвал.
— Вы связаны ещё больше, чем я думал, — покачивая головой, насмехался Прохоренко. — Расскажи мне, как ты тогда понял, куда нужно плыть, чтобы схватить его?
— Не помню, — я растянулся в ехидной улыбке. — Ты вроде бы как-то достал ещё один экземпляр. Зачем тебе знать об этом?
— О нет, — Чёрный покачал головой. — Возможно, этот артефакт единственный в своём роде.
— Хочешь сказать, что это тот самый? Спустя столько лет?
— Удивительно, да? Выглядит свежо. Хочешь узнать, что я сделал с тем учёным и его коллегами, когда проник в их лабораторию, на границе с Зоной?
— Мне плевать.
— Да, мне тоже, — Прохоренко пожал плечами. — Не хочешь говорить сам, я постараюсь выпытать, как бы банально и скучно это не прозвучало.
Мне уже было всё равно, и я даже не испытывал страха к предстоящим мучениям, либо он был подавлен и заглушён чем-то иным. Однако, кем бы себя этот гад ни считал, планы его были нарушены в очередной раз.
Наверху послышался громкий топот. Всё произошло за секунды.
В дальнем углу погреба рядом с бочками появилась полоса дневного света. Кажется, кто-то открыл люк. Чёрный с нечеловеческой силой рванул вперёд, но кто-то оказался быстрее и кинул вниз предмет овальной формы в стальном корпусе, размером не больше двух кулаков.
Светошумовая звонко поскакала по каменному полу и громко взорвалась. Казалось, что сейчас из моих ушей хлынет кровь.
Я зажмурился, но это не помогло, свет был ослепляющим, проникающим сквозь веки, куда бы я не повернул голову.
Поначалу я слышал крики знакомых голосов.
— Урод, я привёл твоего старого друга, выходи! — это кричал Клещ.
— Помнишь меня, сучара?! Ну, где ты прячешься? Зассал? — этот голос я тоже узнал, американец совсем уж ославянился.
Затем все голоса замолкли, и я понял, что потерял слух и зрение.