Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Ч. 2. Гл. 15. Удар исподтишка

Заботы осенние почти столь же велики, как и весенние. Важно же не только вырастить урожай, но и сохранить его на длительный период. Консервный завод работал круглосуточно. Ночные смены я постановил оплачивать по двойному тарифу, чем вызвал бурю восторга у рабочих и недовольство у Прохора.

Маринка вместе с Глафирой пропадала в школе и интернате. Лизка, на свадьбе которой случился небольшой казус с простынями, активно им помогала. Эта молодая бабёнка будто бы состояла из комка энергии, успевая выполнить за короткий промежуток времени огромную массу дел.

Я тоже постоянно был похож на белку в колесе. Мало того что у меня самого фонтанировали всякие идеи, которые тут же хотелось претворить в жизнь, мои девчонки не оставляли меня в покое со своими идеями. По всему по этому проверку документации Прохора приходилось каждый раз откладывать на потом — просто элементарно не хватало рук на всё и времени.

Например, я решил впервые в эти времена использовать озимые посевы. А что? Когда-то же нужно начинать. Свои земли я стал вспахивать мотоблоком, сразу же засевая их пшеницей и рожью. Народ сначала крутил пальцем у виска, потом некоторые стали задумываться. К концу недели ко мне стали подходить самые отчаянные и просить их наделы тоже вспахать и засеять.

Времени на прогулки с Мариной было очень и очень мало. Однако мы практически ежедневно вырывались ближе к вечеру побродить, взявшись за руки, вдоль реки. Теперь баб, стирающих с мостков бельё, там не было — я всех снабдил небольшими стиральными машинками.

Но тут в один прекрасный вечер мы были удивлены: крестьянки колготились, что-то опуская в воду и вытаскивая. И это было явно не бельё. Вот одна из них взвизгнула, руками выбирая из мокрого тюка что-то, ей бросились помогать другие тётки. На берег полетел огромный карп! Они там что, рыбу ловят каким-то оригинальным, мне не известным способом?

Подобравшись осторожно поближе, мы с Маришкой стали наблюдать из-за кустов. Бабы опускали в воду перевязанные снопы крапивы и другой какой-то травы. Ни фига се, это же конопля! Но, вроде бы, сейчас пока ещё её наркотические свойства неизвестны местному люду. Или я чего-то не знаю?

Не выдержав, мы подошли и стали расспрашивать, чем же это таким занимаются крестьянки. Оказывается, дикорастущая конопля, которой в деревне пруд пруди, идёт на изготовление из неё пеньки, верёвок. Особо тонкие волокна рукодельницы используют на производство ткани, которую называют посконь. Ну да, полотно получается не таким нежным и тонким, как льняное, зато очень прочным. Да и платить за него приходится только тем, у кого нет ткацких станков.

Крапиву и коноплю по осени косят, высушивают на солнце, переворачивая, чтобы трава не подгнила. Затем вымачивают снопы в воде, придавливая их грузом. Вторично высушенный материал теребят специальными валками и крючьями.

Сейчас же бабы занимались тем, что доставали из реки уже вымоченные снопы и опускали в воду высушенные. Одна, самая смелая, взялась показать нам, как это всё выглядит на деле. Пошурудив в воде и зацепив багром конопляный сноп, она поднатужилась и поволокла его к берегу.

На помощь к ней подбежали ещё две крестьянки — сноп оказался довольно тяжёл. А ещё бы! Между стеблями конопли слепо тыкались носом в траву и лениво ворочались… карпы! Они были словно пьяными, даже не пытались удрать.

Бабы, радостно визжа, выхватывали крупные рыбьи тушки прямо руками и отбрасывали подальше на берег. Одна из тёток, не занятая вылавливанием снопов из реки, аккуратно навешивала карпов на деревянную толстую ветку, пропуская её через рот рыбины и выводя за жабрами. Вот молодцы, что называется, два в одном: и дело сделано, и рыбка на жарёху да уху поймана.

Я вспомнил, как в своём прошлом-будущем спрашивал у бабушки, почему одна из деревень в области так странно называется — Коноплянка. Ведь эта трава считается наркотической, её использование — под запретом.

— Так-то да, сейчас под запретом. А раньше народ про наркотики ничего не знал. Даже при Советской власти были совхозы, где выращивали коноплю. Для производства пеньки. Людей, занимающихся этим, называли коноплеводы. Некоторых знатных специалистов даже награждали грамотами, присваивали звания. Так-то! А потом кто-то додумался дурь из неё делать. Вот и пришлось правительству запретить эту траву. И производство пеньки сошло на нет…

Похоже, карпы первыми раскусили это свойство деревенской травки-отравки. Но я пока придержу свои знания об этом. Как бы не всегда ученье и знанья — свет. А вот по поводу ткачества надо бы подумать. На тех станках, которые сейчас в ходу, работать уж очень тяжело. Я сам пробовал, знаю. А тут же этим занимаются во основном женщины. Каково им? И я прямо с реки отправился к Афоне.

Тот, как обычно, смотрел молча в стену, не выражая никаких эмоций, во время всей моей эмоциональной речи. Можно было подумать, что ему всё равно или что он вовсе глухой. Однако я-то знал, что в этой черепушке сейчас идёт активная работа. И через пару часов Афоня выдаст на гора своё новое изобретение.

Так и получилось. Не дождавшись от доморощенного инженера ни словечка, мы с Мариной ушли к себе, поблагодарив Фросю за чай. Зато ранним утром Афоня уже был у меня с чертежами. Не откладывая в дальний угол, я решил сразу же выехать с заказом на железоделательный завод.

С собой было решено взять инженера и Прохора. Собственно, мой управляющий сам напросился, ссылаясь на то, что по пути мы будем проезжать мимо села, где живут его родственники. Хочет, типа, Прохор их переманить к нам в Тукшум. А они — хорошие работники, умелые. Двоюродная тётка уж такая мастерица-кружевница, что диву только можно даваться. А муж её скорняжить мастак.

Я подумал-подумал и согласился, передав на время нашего отсутствия полномочия управляющего мужу Глафиры. Он тоже мужик ловкий, умеет с людьми ладить, и голова у него варит как надо. Правда, Маринка пыталась отговорить меня от поездки. Особенно ей не нравилось то, что я беру с собой Прохора. Но я успокоил её, сказав, что дополнительно возьму ещё пару дружинников. Так что волноваться ей совершенно не о чём.

А вот на её просьбы взять с собой я решительно ответил «Нет!» Ну, как «решительно»? Скорее, я стал мямлить, придумывая на ходу всякие причины, по которым девушка должна остаться дома. Всё утро Маришка дулась на меня и не разговаривала, а потом подкралась сзади и обвила руками шею.

— Гришенька… А у меня для тебя сюрприз!

— Ну, говори.

— У нас с тобой будет ребёнок… — Маришка сделала большие глаза, ожидая от меня бурю восторга.

А я… Я, честно говоря, растерялся. Как бы зачем он, этот ребёнок? Нам что, без него мало забот? Такие планы грандиозные — и всё кобыле… Ну и как я буду справляться без Маринки-то? Я же представляю себе, что начнётся с рождением малыша. Эти сюси-пуси, покакал-не покакал, прыщик там — прыщик сям. Эти мамочки разом глупеют, стоит им только родить кого-то.

Но я собрал в кулак всю свою волю и неимоверным усилием растянул губы в счастливую улыбку.

— Ты правда рад? Ты так же счастлив, как и я? — шепнула Марина мне в ухо.

— Конечно, да, милая, — ответил я как можно ласковее.

Ну, а что мне оставалось делать? Отыграть назад уже не получится, прокол полностью мой, значит, надо принимать случившееся таким, каким оно есть. Как-нибудь выкрутимся. Хорошо, что у меня есть помощники, на которых я могу полностью положиться.

Выехали мы в обед на паровой машине. И всё поначалу шло нормально. Пейзажи менялись за окнами, никаких разбойников мы не встречали на пути. Я даже слегка прикорнул — так успокоительно на меня действовало мерное покачивание вагона. И тут…

Удар по голове был сокрушительным — я мгновенно потерял сознание, успев заметить около себя фигуру Прохора с чем-то серым в руках. Неужели он решился поднять на меня руку? И это после всего того, что я сделал для его семьи и всего посёлка в целом?..

Очнулся я от холода. Одежда была мокрой, меня знобило, голова нещадно болела. Но руки и ноги, вроде бы, были целы. Да и раны на голове после ощупывания я не обнаружил. Видимо, Прохор для удара использовал валенок, утяжелённый камнями. И то хорошо.

Хотя я не понимал, как допустили нападение на меня дружинники и Афоня. Ладно, мой бывший управляющий мог подкупить охрану, — это я допускал, хоть и с большой натяжкой. Но Афоня? Этот альтруист был столь же неподкупен, сколь и прямолинеен. Нет, Афоня не мог такого допустить, ни за какие плюшки-коврижки!

И вот тут-то меня слегка тряхануло от мысли… А ведь и на него могли совершить покушение эти предатели!

Похоже, моё бесчувственное тело сбросили в воду, рассчитывая на то, что я захлебнусь. Но провидение позаботилось обо мне — я спасся. Хотя пока ещё не понимаю, радоваться мне этому или огорчаться. Волнения за судьбу Афанасия также не оставляли меня в покое.

«Как же это здорово, что я отговорил Маринку ехать со мной!» — подумал я и временно отключился.