Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Наказание Чухони и Коряги

Ещё при въезде в поместье нам в нос ударил жуткий неприятный запах. Да нет, правильнее будет сказать: нас чуть не выбила из брички ужасная вонища. Откуда она взялась — было непонятно. Свиней пока ещё сельчане не держали, если только от телятника, временно оборудованного в моей конюшне? Ну, погоди, Егорша, устрою я тебе разгон за такую халатность! Если самому сложно содержать помещение в чистоте — обратись за помощью к Прохору, тот выделит работников, вмиг очистят стойло от навоза.

И всё-таки, несмотря ни на что, в гостях хорошо, а дома и вовсе кайфово! Какое же это наслаждение — усесться в чуть тёпленькую воду ванны и полежать там, полностью расслабившись! Кстати, да, забыл сказать: на железоделательном заводе я заказал три ванны. Теперь моя спальня, Маринкина и гостевая комната были снабжены сим цивилизованным агрегатом.

Простой люд же мылся в общественной бане, которую отстроили артельщики. Всего из домов, не принадлежащих кому-либо из сельчан, в посёлке сейчас, кроме бани, стояли два приюта — мужской и женский, амбулатория, магазин и школа-интернат.

Последнее здание было разделено на три части. В одной были спальни для девочек-сирот. В другой располагались подсобные помещения: умывальные, кухня для приготовления пищи, склады для продуктов и постельных принадлежностей, прачечная и другие. Третью же часть занимали учебные классы, учиться в которых с началом сентября, по моим планам, будут все деревенские ребятишки. А вечером в них будем проводить ликбез для взрослого населения.

К строительству же частных домов пока не приступили. Последний объект общественного назначения только что был закончен, в нём проводились отделочные работы.

Пока я наслаждался водными процедурами, ко мне с докладом явился Егоров, бригадир артельщиков. Я попросил лакея напоить его чаем, пока я приведу себя с дороги в порядок. Да уж, тяжело живётся предпринимателям, даже в ванне понежиться в полное удовольствие не удаётся.

Для доклада я пригласил Прохора в кабинет. Егоров был несколько взвинчен:

— С приходом этих двоих — Чухони и Коряги — в артелях начало твориться… всякое-разное. Народ, не все, но кое-кто, стал пропускать работу, делать всё через пень-колоду. А эти двое их подзуживают, мол, нечего этому графу-кровопийце на наших спинах ехать, простой люд икс. искалу… искулапировать, вот. Тьфу ты, еле выговорил слово енто мудрёно! Мож, отправить недовольных на конюшню да выпороть их как следоват? Это, ваше сиятельство, право ваше, выбор делать — пороть али как, токма глупому человеку выволочка усегда на пользу пойдёт, — вещал мне бригадир.

— Нет, Прохор, мы сделаем немного по-другому. Сначала я хотел дружненько отстроить всем жителям дома даром, а теперь сделаем иначе. Не хотят работать на себя бесплатно, не понимают своей выгоды — будут трудиться за деньги, а потом выкупать у меня же себе дома. Сейчас составлю грамоту, в которой всё досконально пропишу, и вечером соберу всех и озвучу.

Прохор кивнул, соглашаясь. Но уходить он явно не спешил.

— Что ещё? — спросил я.

— Вошшем… Ента… Побили наши мужики Чухоню с Корягой. Глебу зубы повыбивали, а Коряге ухо напрочь оторвали. Таперь его все Безухим кличут, — уставившись в пол и будто через силу выдавил из себя бригадир.

— Так… Всё забавнее и забавнее. И за что же мужики так накостыляли этой парочке? — заинтересовался я.

— Вчарась вечером кто-то из них мне в отхожее место дрожжи вылил. Сперва, подлецы, самовар мой спёрли, а в ём вишню на хмелю настояли — те самые дрожжи делали. Давно, значица, они к тому готовились. Ну и вот. А тут оне сами меня стали выводить из себя: развалились в теньке и не хотят ничего делать. «Работа дураков любит!» — твердят и ржут. Я ж не сдержался, дал в ухо Чухоне. Прости, батюшка, в том моя вина! — Прохор упал передо мной на колени.

Я тут же стукнул по столу ладонью, требуя прекратить этот цирк. Прохор поднялся и продолжил:

— Чухоня мне тогда пригрозил, мол, говном ты, искалупотор, был, говном и захлебнёсси. Я же в обед запретил этих двоих кормить, ведь не работали же, значицаа, и жрать им нет. И вот оне в отместку мне и удружили, вылили дрожжи в уборну… Дерьмо в яме за ночь забродило, а к утру и вовсе стало вылезать наружу, весь двор мне залило. Ну, вонь-то вы и сами, небось, учуяли…

— Ясно. Разберусь, — бросил я бригадиру, думая, что история закончена.

Но, оказывается, я поспешил.

— Ну не мог я, Грыгорь Владимыч, стерпеть таку обиду! Утречком, как все на планёрку собрались (выучил, шельма, наконец-то, это слово), я подошёл к Чухоне сзаду, правой рукой выю ему зажал так, что он башку-то и запрокинул, а рот раззявил, чтобы дышать легше было. Ну, я ему в яго поганую пасть дерьмо-то из кружки и залил — зачерпнул заране. Говорю: «Хто бражечку завёл, тому её и пробовать!» Мужики-то ржали, а Коряга попытался сбегти. Споймали мужички-тоть яво. Я домой пошёл руки мыть, а земели колобродам добавили малость. Не любят мужички наши, кады пакостят исподтишка. Не ндравицца што — так и скажи. А енти… Короч, виноват я, ваше сиятельство, народ не наказуй, меня казни.

Пока Прохор рассказывал эту историю, я молча смеялся, отвернувшись к окну. Уж больно реально представлял ту картину: лицо Чухони с тот момент, когда он захлёбывался дерьмом, злобную физиономию мстящего деревенским способом бригадира, хохочущих зрителей, подбадривающих сцепившихся мужиков. Стыдно признаться, но кроме злорадства я не испытывал ничего к опущенному прилюдно Чухоне.

Поняв, что наказание ему не грозит, Егоров расслабился. Глядя на меня, он тоже стал тихонько хихикать, добавляя подробности, как к толпе мужиков подтянулись бабы, как дети бросали комьями грязи в валяющихся на земле побитых «борцов против эксплуатации», как потом их, даже не дав умыться, связали и отправили в конюшню к телятам, где дверь закрывалась на огромный амбарный замок, «шоб не убегли».

— Этих двоих сводить на речку, пусть отмоются. Корягу я отправлю в рекруты, как раз пришла разнарядка на двоих мужиков. Жаль, одноглазого не возьмут… Мне двоих надо выделить.

— Вторым можно сплавить Бобыля, он уж больно сильно поддерживат баламутов. А вот чаво с Чухоней делать, незнамо. Нешто продать кому подешёвке? — предложил Прохор.

— Точно! Суринскому помещику, Матвею Ивановичу его и предложу, то-то он рад будет от души поквитаться с вором, — сказал я вслух, а про себя подумал о том, что Марину в своё столь негуманное решение посвящать не стану.

Зная её доброту, я был уверен, что она станет меня отговаривать. Только сам справиться с вконец обнаглевшим крепостным я не смогу. Пороть же — не мой метод.

До обеда мы с Маришей составляли договорные обязательства, касающиеся платы за труд сельчан. Постарались учесть все нюансы, даже поварих и прачек включили.

Решили: тем, кто делает кирпичи, положить сдельную оплату, за каждый кирпич. Их рассчитывать буду я сам ежедневно. А строителям выплачиваться будет общая сумма сразу за весь сданный объект.

Внутри артели выберем профком их четырёх человек, пятым будет бригадир. Они совместно станут решать, кто сколько заработал, ведя ежедневный учёт коэффициента участия в пятибалльной системе (Прохор умел считать лишь до пяти), где один балл означал самое минимальное участие. Потом все баллы будут суммироваться, стоимость работ делиться на них, затем умножаться на индивидуальное число заработанных баллов. Ну да, что-то наподобие пресловутых «палочек» при колхозах. Только выдавать заработок мы будем не продукцией, а деньгами.

Пусть копят, каждый на дом себе. Если после сдачи на постройку окажется несколько покупателей, придётся устанавливать очерёдность. Этот вопрос тоже будет решаться профкомом с учётом наивысшей нуждаемости и вкладу в общее дело. Ну, тут ещё придётся хорошенько подумать, поскольку кумовство и блат — сильные соперники справедливости. Надо постараться задавить их сразу же в зародыше. Хотя вот как это сделать, я пока не знал.

За нарушения можно лишать заработанных баллов, то есть штрафовать, но не в пользу «эксплуататора», а в пользу остальных артельщиков.

Маринка заикнулась о том, что надо бы продумать систему пенсионного обеспечения. Типа сейчас отчислять с зарплат крестьян в фонд, вести строгий учёт этим отчислениям, а потом, с наступлением определённого возраста, назначать пожилым сельчанам ежемесячные выплаты. Я это предложение пока отложил.

Дело в том, что исходя из той своей биографии, которую мне в своё время предложила Википедия, детей у меня быть не должно. Сейчас этот факт, конечно, становится под сомнение, но всё-таки сбрасывать его со счетов не стоит. Неизвестно, кто будет вместо меня здесь управлять всем (как-то странно в моём возрасте рассуждать о смерти, но нужно быть реалистом). Поэтому я пока решил не брать на себя такую проблему. А то мы денег с работников насобираем, а будущий хозяин поместья плюнет на все наши договора и элементарно их присвоит. Знаем, проходили…

Возможно, позднее, когда у артельщиков появятся свободные деньги, я уговорю их создать свой собственный фонд, где они будут хранить сбережения «на старость», но тут надо сначала обучить их считать и разбираться в финансовых делах, да и нанять под это дело знающего бухгалтера не помешало бы.

В самый разгар наших споров вернулся Прохор с сообщением, что «Чухоня с Корягой отмыты, приволочены к парадному входу, где и народ уже собрался для беседы с его сиятельством». Мы вышли на крыльцо: всё так и есть. «Колоброды» со связанными за спиной руками, с разукрашенными синяками и царапинами физиономиями, злобно зыркали на всех. Говоря про оторванное ухо Коряги, Егоров слегка приврал. Оно вполне так было на своём месте, хотя рана сверху была сильно заметна. Ну, это не так страшно, до конца месяца, когда как раз начнутся рекрутские сборы, заживёт всё, как на собаке.

Сообщать о том, что я планирую сдать Бобыля и Корягу в рекруты, я пока не стал. Побоялся, что они вздумают бежать. Предупреждать им всё одно некого, так какая разница, когда известие до них дойдёт. А вот по поводу Чухони я высказался. Народ возликовал, а сам Одноглазый повёл себя так, что даже я выпал в осадок! Он бросился передо мной на колени и стал жрать землю, клянясь, что никогда ничего плохого никому не сделает.

Маринка тыкала меня в бок кулачком, требуя отменить своё решение. А я… Я колебался. Но в какой-то момент бабёнка одна крикнула из толпы:

— Поделом тебе, охальник! Неча баб у колодца подлавливать да щипать! Совсем разбаловался, подлюга!

Чухоня вскинулся и так вызверился на тётку! Да уж, таких эпитетов я в своей жизни и не слыхал… Вот тебе и мальчик из приличной семьи, вот тебе и «почти что отличник»…