Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Экскурсия по дворцу Павла I

После завтрака мы прогулялись с Павлом Петровичем в его библиотеку. Оказывается, царь уважал литературу. На его полках были и басни Крылова, и томик Карамзина, а даже «Путешествие…» Радищева. Но более всего меня потряс тот факт, что между Карамзиным и Радищевым притулился мой роман! Павел I достал его, пролистал и передал мне в руки полюбоваться.

— Занятно, я вам скажу, молодой человек, очень занятно. Прочёл с превеликим удовольствием. Говорят, вы скоро порадуете своих почитателей новой сказкой? Было бы интересно ознакомиться. Но я нетерпелив, мне ужасно не нравится ждать. Не соблаговолите ли прислать мне черновик романа? Я бы скрасил скуку в дороге, пока бы добирался до этого Рима.

Мне было лестно слышать похвалу от самого царя. И я пообещал ему переслать черновик сразу же, как только вернусь домой. И тут я вспомнил, что так ничего и не сказал про школы для простых людей. Кажется, момент сейчас максимально удобный…

— А вот как на ваш взгляд, какие цели стоят перед литературой? — слегка высокопарно забросил я удочку.

— Смешно, молодой человек… Тут даже, как вы любите выражаться, и коню понятно, — он мне заговорщицки подмигнул. Запомнил ведь мою любимую присказку! Нда, язык мой… — Цель романов одна: развлечь читателя, дабы скрасить он мог свой досуг. Или вы считаете иначе?

— Не хотелось бы обижать вас, ваше высочество, но я действительно считаю иначе. Литература должна не только развлекать. Развлекательный аспект — это лишь привлекательная обертка мудрых мыслей, идей. Писатель — я имею в виду талантливого писателя — через свои произведения заставляет читателя задуматься о важных предметах. Стать лучше, чище, причём даже не замечая и не догадываясь, что это книга изменила его духовный мир.

Я мельком бросил взгляд на своего собеседника. Лицо Павла Петровича выражало искреннюю заинтересованность. Я успокоился и глубоко вздохнул — можно без страха продолжать свой монолог, отрепетированный перед зеркалом в своём поместье.

— Например, можно написать просто указ о том, что каждый человек обязан быть добродетельным. И что? Прям вот каждый, прочитав это, сразу же перестанет воровать, обижать слабого, изменять супруге или супругу, обманывать? Нет, нет и нет! Потому что пункт в указе никак не коснётся его души. И даже если в церквях священники будут прихожанам каждое воскресенье талдычить о том, всё равно большая часть людей не проникнется. Так ведь?

Павел Петрович очень внимательно выслушал вступление и оценил благожелательным медлительным кивком, поощряя меня продолжить свой монолог.

— А вот другой вариант. Талантливый писатель пишет роман, где один низкий и коварный человек совершает свои неблаговидные поступки, а от них страдают очень хорошие люди. Так он заставит читателей проникнуться уважением к тем самым хорошим людям, сопереживать им и, как результат, возненавидеть коварною сволочь. И, вовсе незаметно для читателя, в его сознании сохранится установка: совершать неблаговидные поступки плохо. А если ещё автор как-то накажет отрицательного героя, а положительного — наградит, то вывод напрашивается сам собой: за плохое и хорошее воздастся обязательно.

— Наверное, вы правы, мой юный друг, — царь улыбнулся и даже похлопал меня по плечу. — Воспитывать людей через литературу действеннее, нежели через указы и проповеди.

— Да, но и это ещё далеко не всё! Через литературные произведения можно продвигать самые прогрессивные мысли, продвигать идеи в народ! — с воодушевлением закончил я. — И не только в общество вельмож, но в среду простого люда.

Дальше, по нашему с Маринкой сценарию, царь должен был спросить у меня: «А как простой народ будет читать литературу? Грамоте обучены лишь дворяне, крестьяне и большая часть мещан если что и прочитают, так лишь вывески на лавках!» Но мой собеседник лишь хмыкнул и промолчал. А потом вдруг снова заливисто захохотал, хлопая себя ладонями по обтянутым лосинами ляжкам!

— Ну, гусь! Ну, и жук! И ведь как подвёл-то ловко! Я даже не сразу понял, к чему ведёт он речь свою! — государь будто бы обращался к кому-то третьему, выражая свой восторг моим монологом.

Я стоял лишь и хлопал глазами. Царь что-то понял помимо того, что я внятно сказал? Но что он понял-то? Наконец государь перестал хохотать и посерьёзнел лицом.

— Да, ты прав, вьюнош. Народ на Руси тёмен. Не образован. Воскресные школы толком ничему детей простого люда не учат. Я уже и сам задумывался об том. Да и книги будут лучше раскупаться, и журналы, ежели все на Руси станут грамотными.

Я выдохнул — получилось! И вроде бы каземат с пытками мне пока не грозит, уффф… Далее мы взялись обсуждать тему организации школ в сельской местности и в городах, где обучались бы дети простых людей. Первым шагом будут школы, которые откроют богатые. Их жёны смогут там преподавать. Ну да, бесплатно пока, но с обещанием впоследствии пенсионных выплат.

Кстати, положение женщин в России тоже было, мягко скажем, ужасающим. И если бедные мирились с ним, то светские дамы уже начинали возмущаться. Многие сами пытались занять своё свободное время чем-то полезным. Слава Богу, пока ещё Интернета не изобрели, поэтому целыми днями щёлкать свою восхитительную мордашку и постить фотки пачками в Инстаграмах и Телегах нет возможности. Учительство позволит образованным женщинам реализовать свой потенциал.

Павел как будто бы услышал мои мысли и ответил на них со смешком:

— Кстати, мужьям станет чуточку полегче. Занятая супруга будет меньше приставать к мужу со всякой ерундой. А то эти дамы от скуки уже сами не знают, чего потребовать от своих благоверных. Кстати, насчёт дам-писательниц… Это тоже вариант! Ваша протеже… Я читал её записки. Очень глубокомысленно, скажу я вам… Думаю, после публикации наши редакции завалят рукописи писательниц самых разных толков! А это, видит Бог, будет интересно… Возможно, наша русская Мария какая-нибудь Морозова или Петрова затмит Марию Сюзанну Купер или Медору Гордон Байрон.

Я не стал раскрывать всех карт государю, поскольку уже знал фамилии тех самых «Марий Морозовых-Петровых», которые уже давно жаждут явить миру свои творения. Только дать отмашку — и романы, поэмы, стихи повалят в редакции огромными ящиками! Женщины — они такие. Им только дай малюсенькую лазеечку — они такой коридор пророют, что пароход с трубами и мачтами пройдёт!

Далее мы запланировали открытие специальных педагогических институтов, выпускающих дипломированных учителей. Туда принимать будут людей любого сословия, выплачивать государственную стипендию студентам, предоставлять общежития. Им уже нужно будет платить зарплату из казны. Да и обязанность содержать школы (следить за состоянием зданий, снабжать учебными пособиями и всё тому подобное) тоже нужно возложить на казну.

Этот момент не особенно понравился государю. Он даже скрипнул зубами в некоторых местах моего предложения. Я попытался смягчить горькую пилюлю обещанием, что эти вложения окупятся. А деньги взять можно из казны вполне безболезненно, если чуточку уменьшить траты на пиры и другие царские развлечения.

Павел Петрович немного постоял в задумчивости, покачался с пяток на носки, потом поставил мой роман, который он всё ещё держал в руках, назад на книжную полку. И тут мой взгляд упал на прекрасную статуэтку. Это была кошка породы русская голубая, выполненная настолько реалистично, что хотелось погладить её или взять в руки. Животное гордо восседало на полке с книгами, и я невольно потянулся к ней рукой.

Неожиданно кошка сделала резкий выпад лапой, и на моей руке осталась глубокая кровавая царапина от её острых когтей.

— Защитница, — похвалил Павел кошку. Та недовольно фыркнула. — Нельзя так бесцеремонно вторгаться на территорию, охраняемую моими кошками, — пожурил он меня. — Давайте замотаем рану!

— Да ладно! Подумаешь, царапина, — я потряс кистью руки, пытаясь казаться равнодушным. Но меня взбесило такое равнодушие хозяина к раненому гостю и столь уважительное отношение к кошке. — Просто стрёмно как-то: сидит такая вся, как статуэтка, не шелохнётся… — опять я, кажется, вляпался со своим языком!

— Стрёмно? А это что значит? — прицепился государь к случайно сорвавшемуся слову.

— Ну… — я не стал вдаваться в подробности, как первый раз, поскольку словечко-то это жаргонное пришло в русский язык из тюремной лексики. — Это означает «красиво, элегантно», — ляпнул просто от балды.

Царь кивнул.

— Кошки, соглашусь, действительно красивые и элегантные создания. Моя матушка недолюбливала их, но терпела, поскольку без этих охранниц нашу библиотеку, картинную галерею и оранжерею мыши и крысы сожрали бы дочиста, а потом принялись бы и за нас. А я, в отличие от маман, кошек обожаю. Кстати, слышали ли вы историю, как у … — тут государь назвал фамилию, видимо, вельможной особы, но я сейчас уже забыл точно, какую, — во время бала из причёски вывалился мышонок? Оказывается, она экономила на парикмахерах, раз в месяц делала причёску и спала сидя, чтобы не испортить её. Проворная мышка забралась внутрь и свила там гнездо. А мы всё думали, чем так отвратительно воняет от мадемуазели? Вроде бы и духами она пользовалась изрядно, а запах не перебивался.

Царь сам же стал первым смеяться над своей историей, я поддержал его, хотя мне было не до смеха. Представил на минуту, что испытывала вельможная особа, когда в её причёске шебуршились мыши, и меня начинало мутить.

После библиотеки мы пошли осматривать царскую оранжерею. Это был настоящий ботанический сад с экзотическими растениями и цветами! Каждое деревце Павлу было как родное, он с восторгом описывал его особенности, рассказывал, где и когда приобрёл. Особое внимание государь уделил удивительному «яблоку любви». В общем-то, это были обычные помидоры. Но для России они пока ещё были диковиной. Я выпросил у Павла I один плод: возьму семена из томата и высажу, надо продвигать огородничество в стране. Ещё его величество подарило мне несколько отводков самых диковинных деревьев, кустарников и семена цветов.

В это время в оранжерею вошла роскошная дама.

— Здравствуйте, ваше сиятельство, как здоровье? Нифигасе вы стрёмно сегодня выглядите! — восхитился Павел Петрович, видимо, желая сделать комплимент даме.

Слава Богу, рядом не было никого, кто бы правильно понял эту фразу. Я же изо всех сил попытался сохранить лицо.

Дама, конечно, слегка сконфузилась, поскольку некоторые фразеологические обороты для неё прозвучали непонятно. Но она быстро взяла себя в руки, поздоровалась с государем, подав ему свою руку. Павел Петрович тут же представил нас друг другу:

— Граф Григорий Владимирович Орлов! Княгиня Анна Петровна Лопухина-Гагарина.

Так, понятно, кто эта прелестная дама. В Интернете моего прошлого-будущего куча всяких домыслов на тему отношений царя с Лопухиной. Только мне вот совсем сейчас было неинтересно, спит Павел I с кем-то помимо супруги или нет. У меня к светской дамочке другой интерес.

Очень хотелось хоть что-то узнать про Плещеева и его дочь Веселину. Мне моё чутьё подсказывало, что они оба должны быть где-то здесь, недалеко, я имею в виду, в Петербурге. Но внимательный взор Павла Петровича мой интерес тут же приметил, однако растолковал его по-своему, по принципу «у кого что болит»… Это я понял по искрам, которые просто обжигали меня, вылетая из глаз государя. Ну что ж, мужчина — он и на троне мужчина. Понятно, что поговорить тет-а-тет с дамой мне не удастся, как бы я ни крутил колесо фортуны. Можно лишь дождаться, когда выпадет «чёрный ящик» с гнилым кабачком внутри вместо долгожданного приза (была в наше будущее время такая передача, если кто не помнит).

Пришлось начать свой разговор прямо при Павле I.

— Анна Петровна, а не слыхали ли вы чего-либо о господине Плещееве? И про Веселину, крепостную, проданную им… с аукциона, запамятовал фамилию счастливого покупателя, — самым небрежным тоном забросил я удочку.

— Ха-ха-ха! — делано засмеялась княгиня Гагарина. — Сразу хочу предупредить, граф: вам тут не светит! Граф Велемирский своего не упустит, и ежели уж что-то в его руки попадёт, то уже когтями не выцарапаешь!

— Веселина у него? — удивился я. — Но ходят слухи, что он перепродал девушку…

— Ах, оставьте, граф… Вот именно, что это пустые слухи! Граф действительно продавал какую-то свою крепостную, называл её Веселиной. Но, поверьте, всё это было сделано лишь для отвода глаз! Настоящую Веселину Драгомысл Иванович вывез за границу, а там с ней обвенчался, выдав её за вдову какого-то француза. Только эта жалкая «француженка» такая же уроженка Франции, как я — кружевница! — и смеющаяся княгиня выставила передо мной свои нежные ладошки, демонстрируя идеальный маникюр.

Безоговорочно верить на слово гостье Павла Петровича я, конечно, не стал. Надо проверить всё самому, хотя на душе чуточку полегчало.

— А Плещеев? — будто мимоходом я продолжил допрос.

— Вам не даёт покоя дуэль, закончившаяся не в вашу пользу? — шепнула мне на ушко милая дама.

Царь сделал вид, что не услышал этой реплики. Дипломат, ха-ха. Ну да, если бы он не притворился, ему следовало бы меня отдать под суд. Но он не захотел так поступить. Почему?