Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Неужели Маринка была в меня влюблена ещё в школе?

Во время обеда девушка пребывала в приподнятом настроении. Она постоянно восторгалась мною, хваля за прогрессорство, на что я смущенно отвечал, что «любой бы на моём месте поступил так же».

– Знаешь, я как только в первый раз вошла в класс, сразу обратила на тебя внимание. Ты сидел такой… такой…

– Какой? – я был удивлён. Вот ни за что бы не подумал, что такая красивая девушка, какой была Марина Плахина, может обратить внимание на хромого невзрачного парнишку с угрями на лице.

– Ну… Взгляд у тебя был внимательный, вдумчивый. А потом, когда ты отвечал на истории, я и вовсе… почти влюбилась в тебя, – она кокетливо повела плечами, выделив голосом слово «почти».

– А как же Глеб Чухонин? – я решил поставить все точки над «i».

– Ну, Чухоня – он Чухоня и есть. Тупой, наглый, привык всё брать нахрапом. А в голове у него – пустота, – слова Марины были для меня… слаще мёда, простите за избитое сравнение. – Я же согласилась пойти на ту рыбалку только потому, что там будешь ты. Хотела поближе познакомиться. И поплавать тебя поэтому позвала.

Врёт? Наверное, врёт. Не могу я поверить, что она и в правду заинтересовалась мною в школе. Хотя, если честно, очень хочется поверить... Но это только в сопливых любовных романах герои влюбляются не в тело-лицо, а душу избранника. Хотя чаще автор и персонажей выбирает красивых, сильных, умных. Нет бы написать: "В класс вошла кривоногая девочка с непонятной кучей соломы на голове, которую представляли её волосы, моргнула куцыми ресницами и уставилась на горбатенького тощего лысого паренька с торчащими во все стороны ушами. Между ними сразу же пробежала искра. Они оба поняли, что жутко влюбились, потому что почувствовали богатый внутренний мир друг друга". Чушь ведь какая-то получается. Любовь и красота, по-моему, неразделимы.

Но мне не захотелось высмеивать в этот момент Марину. Я понял, что она ждала ответных признаний от меня, потому и затеяла этот разговор. А если учесть, что сейчас я внешне очень даже ничего и к тому богат, то поверить в то, что она в меня ПОЧТИ влюблена, допустимо. Поэтому я подыграл ей, тем более что здесь мне врать не пришлось.

– Здорово. А я ведь тоже на рыбалку пошёл только из-за тебя, – ответил я, смутившись и покраснев.

Я снова стал ощущать себя тем неловким подростком, каким был в прошлом-будущем.

– Я вот что придумала, – Маринке надоела уже тема наших отношений, и она переключила внимание на другое. – Надо записывать всё, что мы тут делаем. Вести дневник. А потом можно будет опубликовать его в каком-нибудь журнале или газете. Это же очень важно – рассказать прогрессивно настроенным людям о том, какие полезные изменения в обществе можно совершить. Сиротский приют, производство земляного кирпича, строительная артель, выращивание крупнорогатого скота…

– Артель? Но у нас же здесь нет пока никакой артели! – с трудом остановил я поток слов, вставив своё замечание.

– Пока нет. Но ты же не планируешь нанимать рабочих со стороны? – Марина подняла на меня удивлённые глаза.

– В общем, да... А что ты говорила про крупнорогатый скот?

– Да я тут вчера разговорилась с Глафирой. Просто так болтали, ни о чём и обо всём. И оказалось, что в посёлке нет ни одной коровы! Ты представляешь??? Когда это такое было, чтобы в деревне люди не держали коров! – Маринка раскраснелась, стала размахивать руками, стоя на коленях на моей кровати.

– Тебе вот только картавости надо чуточку добавить. И броневика не хватает, – пошутил я.

– Сам ты… бронежилет непробиваемый… – обиделась девушка и снова занялась супом.

– Да не, я очень даже пробиваемый. Хотя шутка получилась глупая, согласен. А мысли твои очень даже разумные. Короче, так: закупаем в Никитинке тёлочек – коров я сейчас не потяну, раздаём жителям с тем, чтобы они молодняк вырастили, довели до ума, а потом заберём у них уже тех телят, которые появятся у выращенных коровушек. Так сказать, выдадим телят в бесплатную аренду, а потом в целях погашения долга заберём тех, что родятся. И мы вернём своё, и крестьяне получат бесплатно по целой корове, – выдал я предложение девушке.

– Ты сам до такого додумался? – Мариша даже дышать перестала, смотря на меня, как на первооткрывателя Америки.

– Нет, – сознался я. – Это я просто вспомнил, когда бабушке ещё при совхозах выдавали бычков и тёлок на откорм. Народ старался от души – на себя же работали. А совхозу тоже хорошо: не нужно тратиться на стойла, корма, зарплату платить. Подождал нужное время и получил готовую продукцию. Но там бычков раздавали по весу, и принимали потом по весу, вычитая разницу и выплачивая сельчанам за прирост. А вот с тёлками многие поступали именно так: брали, растили и оставляли корову себе.

– Всё равно ты молодец, что вспомнил! А вот я что придумала про артели… Часть мужиков оставим делать кирпичи, а других отправим на строительство домов. Сначала построим здание для приюта – это не обсуждается. Потом начнём перестраивать дома, которые на нынешнем этапе самые ветхие. И ещё, кстати! Между Суринском и Новым Посёлком пустырь большой, ты сам говорил. Он кому сейчас принадлежит?

Я пожал плечами. В этом месте в моём прошлом-будущем стояли посёлки Гривенский и Золотой. Про Золотой ничего не скажу, а вот про Гривенский хорошо помню – у меня там товарищ жил. Посёлок этот заложили в 1923 году, когда из Суринска выселяли типа кулаков. На самом деле никаких кулаков среди выселенных не было – так, середнячки да неугодные новой власти люди. А до этого на месте выселок была целина, пустошь. Я ещё тогда сам удивлялся, как так получилось, что прекрасное место оставалось незаселённым и неиспользованным столько времени.

– Вот-вот, узнай, обязательно узнай. Можно, кстати, там ещё один посёлок заложить. С конезаводом! Лошадки – они же такие чудесные!

Маришка разошлась не на шутку. Вот ведь деятельная натура! Не голова у неё, а улей, в котором каждая пчёлка в себе содержит интересную идею.

После обеда мы проверили, как прокрасились сарафаны. Нам понравилось. Конечно, цвет ткани был не таким, как сок спелой вишни, а значительно бледнее, но это всё равно было лучше, чем просто серые балахоны. Заложили оставшиеся сарафаны в сок. Марина пошла писать свои заметки о наших делах, а я решил немного погулять по деревне, осмотреться – вдруг и мне какие-то идеи в голову придут. Не хотелось ронять лицо перед Маринкой, будто бы я ни одной умной мысли сгенерировать не смогу.

Первым делом я решил проинспектировать своё кирпичное производство. Это я так мысленно в шутку называл свою задумку, поскольку в планах у меня было развить это предпринимательство и запустить в народ. Себестоимость таких кирпичей будет в разы ниже глиняных или силикатных, а процесс изготовления – доступным простому крестьянину. Но самым главным достоинством этого стройматериала я, безусловно, считал его огнеупорность.

Прошка привлёк к работе всё своё семейство. Они уже забили яму рубленной травой почти до самых краёв. Когда к нему заявился я, процесс наполнения водой рва был в разгаре. Я хотел было уж и сам подключиться к работе, но жена Прохора выхватила из моих рук деревянную бадейку:

– Да вы что, ваше сиятельство! Негоже вам… – потом, смутившись своей наглости, прикрыла рот уголком головного платка и, пригнувшись, убежала в сторону колодца.

Да уж, что-то я разошёлся ни на шутку… Забыл, кто я есть здесь на самом деле. Негоже нам, это точно…

Прогулявшись до самой окраины, я наткнулся на яму, из которой местные брали белую глину. Она залегала слоем сантиметров в пятнадцать ниже почвенного. Наковыряв немного в кучку около ямы (благо, вокруг не было ни души и некому было мне сказать это самое «негоже»), отправился домой, чтобы найти что-нибудь для переноса глины к себе. Мысленно я уже придумывал, что слеплю из неё. Конечно, скульптуру в человеческий рост я не осилю, да и глины мне этой не хватит, но вот свистульки сделать попытаюсь. Помню, у меня была такая в детстве. Ностальгия накрыла меня тёплой волной…

В кабинете у себя я нашёл Марину. Она уже облачилась в новый сарафан, надев под него свою старую постиранную цыганскую рубаху. Волосы заплела в две косы, как того требовала деревенская мода. Даже ободок из ткани на лоб нацепила. Ну, нормальная такая крепостная девка получилась! Ну, загорелая чуточку больше остальных, да черноволоса. Но очень красивая...

Мне вдруг стало очень стыдно: вот я – непонятно по какой причине ставший графом, владею опять непонятно по какой причине занявшей место цыганки самой лучшей на свете девушкой; а вот – она, умная, такая вся позитивная, весёлая и энергичная, вынужденная по документам быть обычной крепостной. Бесправной. На самом деле это было в корне несправедливо!

Марина писала, сидя за секретером. Я заглянул через её плечо, прочитал немного о том, почему земляные кирпичи лучше подходят для построек, чем деревянные брёвна. Маринка даже привела математические расчёты, выведя формулу случайности пожаров, потерь от них и вложений при производстве нового пока ещё стройматериала. Это даже не статья, а настоящий научный трактат получился! Ну, Маринка... Молоток!

Следующая глава называлась «Инструкция изготовления земляных кирпичей». Девушка только приступила к ней, набросав план. Но и он уже отражал её глубокий подход к этой теме.

Маришка, заметив мой интерес, подняла голову, отвлекаясь от письма:

– Знаешь что? Мне потребуются чертежи деревянных форм. И ещё я бы хотела на месте посмотреть, как всё это выглядит.

Поскольку сумерки ещё не опустились на землю, я предложил ей сходить вместе со мной к дому Прошки. В сарафане Марина вполне сойдёт за девку, сопровождающую господина. Она уже совсем не была похожа на ту цыганку, "Чёрну мазу", которую бабы приволокли ко мне. Надеюсь, никто её в таком обличии не узнает. Для конспиративного правдоподобия я вручил ей поднос с крынкой молока, типа, вдруг барина начнёт во время прогулки мучить жажда.

Когда мы подошли к дому прошки, тот уже покончил с разведением травяной массы водой. Теперь эта смесь должна загулять на жаре. На это уйдёт дня три. Чтобы зря не терять времени (а я был уверен в том, что у нас всё получится!), приказал ему приступать к рытью второго рва, рассчитавшись за уже проделанную работу.

Кстати, завтра надо бы с утра съездить в соседнюю деревню и поговорить по поводу закупки тёлочек. Денег в достаточном количестве на это у меня пока ещё нет, но, я думаю, на несколько голов хватит и того, что имеется. А вот потом надо будет решать, откуда доставать финансы. И это уже проблема...

Остаток вечера Маринка провела, колдуя над своими старыми юбками. Вдобавок она выпросила у меня остатки ткани, которую я покупал на сарафаны. Иголка (настоящая, металлическая, а не костяная, которыми работали крепостные бабы) имелась в шкатулке, где хранились мои украшения. Там же лежали небольшие серебряные ножницы. Видимо, вещи эти сейчас были жутко дорогими, раз с ними обращались, как и с драгоценностями.

Я же занял её прежнее место – уселся за секретер и взял в руки перо. Мне вдруг пришла идея сотворить некое литературное произведение, в котором главной идеей будет показ несправедливости из-за социального положения. Сейчас фэнтези не в ходу, подобные литературные жанры называют сказками для взрослых, но это неважно. Пусть привыкают. В скором времени именно они станут самыми читаемыми и востребованными, знаю на собственном опыте.

Работа пошла споро. Вроде бы я до этого и не думал про эту книгу, а выходило, что она сама внутри меня уже давно жила и только ждала удобного момента, чтобы появиться на свет.

По сюжету во время пожара граф погибает, а его душа (сейчас-то уж точно никто не станет спорить, что душа бессмертна, так ведь?) попадает не в Рай или Ад, а перемещается в тело крепостного Игнашки, который тоже погибает. Чтобы не заморачивать неискушённого читателя, душу крестьянина я отправляю в Рай, поскольку он погибает, спасая своего господина. В награду, так сказать. Добро же надо чем-то вознаграждать.

Ну и вот, бывший граф в теле нынешнего Игнашки на своей шкуре испытывает несправедливость хозяйского гнева, нищету, с которой у него не хватает сил бороться из-за высоких налогов, непосильных барщины и оброка. Не скажу, что всё это мне уже пришлось наблюдать самому, слишком мало я тут пожил. Но кое-что читал ещё раньше в Интернете, фильмы смотрел исторические, опять же, да и рассказы Глафиры мне помогут, если что. Главное для писателя – это начать. Победить страх белого листа, написать первую фразу. А там герои сами начнут действовать по своему разумению, только успевай записывать!

Короче, увлёкся я так, что оторвался от своего произведения только тогда, когда в окне забрезжил рассвет. Марина, не дождавшись, когда я задую свечи, сложила свои швейные принадлежности в мою шкатулку, лоскутки завязала в кусок от цыганской юбки и сладко почивала в уголке моей кровати, свернувшись по своему обыкновению калачиком и положив голову на свой узелок. Вторую ночь спать в кресле я не решился, поэтому устроился на оставшейся половине постели, благо кровать моя была достаточно широкой.