Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Приезд родителей

К концу мая кирпичей было заготовлено как раз на один дом. По настоянию Мариши было решено заложить сначала здание для приюта. Она сама и план строения начертила, и размеры указала. Ну, настоящий архитектор.

Правда, Прохор, которого я пригласил в свой кабинет, внимательно рассмотревший чертежи, не согласился с размерами окон в будущем здании.

— Неча их делать такими большими, — сказал.

— И почему же? — взвилась обещавшая сидеть тихонько в уголочке Маринка. — Девочкам нужно много света. Ну да, я знаю, что чтобы отапливать дома с большими окнами требуется больше дров. Но это же не ваша забота, верно?

— Больше дров — это да. Но главное тут вовсе не это. Медведи — вот что главное.

— Медведи? — от удивления Маришка даже плюхнулась попой в стоящее около окна кресло

— А то вы ентого не знаете, — усмехнулся Прохор. — В лесах наших ентих зверюг полным полно. Летом-то их почти не видать — там у них и малины, и яблок, и грибов хватает под завязку. Да и зимой тишина — спят они по берлогам, окромя, ежели шатунов. А вот по весне… Тута от них бед может бывает много. С голодухи они человека боятся перестают, могут и в дом влезть. А ежели злой какой зверь попадётся, то и человека задерёт, попадись тот ему.

— И что, маленькие окошечки спасают от медведей?

— Конечно, спасают. Медведь — он же большой, в маленькое оконце не пролезет. Потому просто потопчется круг дома, поймёт, что влезть у него никак не получится — и утопает взад в свой лес, — усмехнулся Прохор.

Маринка промолчала.

— Так, понятно. Уменьшаем размеры окон, Прохор. Ты в этом деле больше знаешь, чем мы, люди городские, тебе и каты в руки, — подвёл я итог переговоров.

Часть артельщиков мы с Прохором перевели на строительство. Он и возглавил бригаду. Вместо него руководить производством кирпичей поставили его старшего сына, пятнадцатилетнего парня Алексея. Этот мужичок пошёл в отца: был таким же хозяйственным, хватким, серьёзным.

Афанасий довёл до ума водонапорный насос. Теперь воду не нужно было таскать бадейками, а надо было просто качать, нажимая на рычаг. Получилось что-то наподобие колонок, которые я помнил по своему детству — такие встречались даже в городах на окраинах, где стояли частные деревянные домишки. Изобретение удобное, особенно когда воды требовалось больше, чем одно ведро в сутки.

Вторым его изобретением было приспособление для формовки кирпичей. Афоня так механизировал этот процесс, что для работы достаточно было пары наблюдателей. Справиться с агрегатом теперь могли двое. И не обязательно на формовке кирпичей нужны были мужики: даже женщине или подростку вполне по плечу была такая работа.

Первый устанавливал на транспортерную ленту пустую открытую форму, нажимал на рычаг. Из жёлоба в форму засыпалась земляная смесь, опускался поршень, трамбуя массу. Снова нажим — вторая часть массы засыпалась в форму и трамбовалась. Затем ногой надо было нажать другой рычаг, чтобы транспортерная лента сдвинулась немного. Вручную устанавливалась следующая форма и алгоритм повторялся.

Наполненная форма, дойдя до края транспортера, переворачивалась. Тут её встречал второй работник освобождал кирпичи и устанавливал их на бочок для просушки. Процесс снова повторялся. Конечно, можно было бы и далее механизировать процесс, но у Афони были в разработке более неотложные проекты, да и полностью освобождать народ от физического участия в труде пока не входило в наши планы.

Кирпичи складировались на стойку с полками. Снизу к стойке крепились колёсики, поэтому транспортировать её до места сушки было несложно. Так что работа эта была хотя и довольно скучной, но уже не столь трудоёмкой.

С печатной машинкой дела тоже хорошо продвинулись. Ну да, это была скорее не машинка, а целый станок, где-то метр в ширину, полметра в глубину и сантиметров тридцать в высоту. Но меня этот факт нисколько не огорчал. Это потом народ будет стараться всё вокруг делать меньшего размера, чтобы экономить место. Сейчас же у меня с метражом проблем особых не было, так что пусть хоть полкомнаты занимает агрегат — меня это расстроит.

Разобрав приспособление на детали, я отправился на железоделательный завод для отливки их из металла. Ехать пришлось почти неделю, потом ещё чуть ли ни два дня объяснять специалистам, что мне конкретно надо.

Деталей я заказал сразу три комплекта. Как ни странно, но отлили мне их быстро, расплатился я чеком, поскольку денег у меня уже практически не было. Можно сказать, что получил печатные машины я в кредит. Сложив детали в экипаж, я перевёз их в имение.

Пока машины были не собраны, я не боялся, что кто-то воспользуется нашим с Афанасием открытием и соорудит нечто подобное. Без чертежей собрать машину будет невозможно, да и специалисты, занимающиеся отливкой, даже не представляли, в каком направлении можно использовать будущее приспособление.

Вернувшись домой, я попросил Глафиру составить письма к продвинутым литераторам того времени: Крылову, Радищеву, Державину, Карамзину, Жуковскому. Пушкин, который «наше всё», ещё только родился год назад, так что никто и помыслить пока не мог, кем пополнилась земля наша, какого таланта родила.

В письмах к писателям я попросил Глафиру высказать своё почтение и восхищение талантами литераторов, а вот во второй части предлагал им купить у меня печатную машину, которая значительно упростит и ускорит процесс создания их нетленных произведений. Да и заодно сделает их более читабельными (не секрет, что подчерками чаще всего писатели обладали не каллиграфическими, зачастую мало уступающими врачам того времени, в котором прошло моё детство).

Что удивительно: откликнулось стразу трое. Жуковский и Карамзин сразу же предложили выкупить у меня чудо-машину, а Крылов в своей ехидной манере высмеял. Даже начертал карикатуру, где гуси входят в ящик, а выходят с другого конца общипанные догола. Посередине же сидит сам Крылов и пишет свои басни на длинном-длинном пергаменте, который сворачивается в огромный рулон, подвешенный высоко над его головой. Короче, юморист. Ну да, ему больших текстов писать не требуется, басни ценны не многословием, а остротой смысла.

Я попросил Глафиру снова отписать потенциальным покупателям, предложил им приехать ко мне в имение, чтобы посмотреть машину в работе и приобрести её, если всё устроит. Давно пора бы научиться расписывать эти вензеля и закорючки, коими сейчас переписываются образованные люди, но я не имею такого желания. Каллиграфия мне ещё в начальных классах школы давалась с великим трудом. Мама шутила, что это гениальность зашкаливает и забивает ту часть мозга, которая отвечает за работу рук. Не знаю, права она была или нет, но умных людей с хорошим почерком я в жизни встречал намного реже, чем дураков полных, умеющих писать ровными и красивыми буковками, но всякую чушь.

Столы для печатных устройств мне на заказ сделал мастер столярных дел из Никитинки. Он украсил их искусной резьбой, прикрепил над столешницей стойки с полочками для подсвечников и других мелочей и ящичками для бумаги. Потом он покрыл всё это морилкой на основе сажи и угля и лаком из смолы и масел — поискать мне это всё пришлось, конечно, но оно того стоило. В результате получилось очень даже презентабельно.

И тут, в самый разгар моей деятельности, в поместье явился мой батюшка, граф Орлов Владимир Григорьевич. Сразу же, лишь только переступил порог дома, отец разразился бранью. Начал он с того злополучного момента, когда я получил ранение на дуэли.

— Ты вообще что натворил? Дуэли давно запрещены! И это хорошо, что сплетни не дошли до государя-батюшки! По Воинскому уставу от 1715 года тебя только за один вызов на дуэль следовало лишить графского звания и конфисковать имущества, коего, по сути, у тебя и так нет, никогда не было и не будет с такими выходками! А за саму дуэль вас, дураков, обоих могла ждать смертная казнь! — кричал взбешённый граф. — И потом, кто тебе давал право разбрасываться вольными на крепостных? Ты забыл, как погряз в долгах и только с моей помощью сумел избежать взыскания по векселям перед свадьбой? Да, я обещал тебе это поместье, но вовсе не для того, чтобы ты продолжал шалапутничать и колобродить! Вот скажи, много ли у тебя осталось денег? Поди, всё, что я дал тебе, спустил! Сто раз говорил: не умеешь играть, не мучь карты, но тебе что в лоб, что по лбу!

Матушка была более лояльна. Она нежно погладила мужа по рукаву, отчего он сразу размяк и немного успокоился. Потом она подняла лицо к супругу, заглянула ему в глаза и улыбнулась. Батюшка и вовсе растаял.

Обезвредив графа, матушка протянула мне свою руку для поцелуя и нежно потрепала своё дитятко по шевелюре.

— Владимир Григорьевич, свет мой, не надо так сильно гневаться на сына. Наверняка, у него были веские причины, чтобы поступить так, как он и поступил. Правда ведь, Гришенька?

«Гришенька» стоял перед родителями, растерянно хлопая глазами. Я привык уважать взрослых, поэтому не сразу нашёлся, что ответить отцу на его гневную речь.

— Ваше сиятельство, батюшка… — так, что ли, следует обращаться к сиятельному батюшке? — Не велите казнить, велите слово молвить… — блин, это я явно ляпнул не из той оперы… — Мною была проделана здесь большая работа, — опять что-то глупое сморозил… — Сейчас, поужинаем, и я вам расскажу и покажу, что успел сделать до вашего приезда.

— Говорил мне доктор, что тебя здорово хватило тут после ранения… — граф был явно растерян. — Как будто сам не свой. Пойдём, что ли, покурим.

Граф вынул из кармана трубку и взглядом пригласил меня на веранду. Когда я отказался прикуривать, он ещё раз сильно удивился. Ну, не стану я портить свои лёгкие даже ради поддержания имиджа. Ни к чему это. Но говорить об этом отцу я, разумеется, не стал. Просто встал с ним рядом, пока он раскуривал свою трубку, развалившись с наслаждением в плетёном кресле-качалке.

— Ну, докладывай. Слышал я, какую-то артель строительную организовал, дома крестьянам из земляных кирпичей строить собрался. Зачем это?

Вот ведь, откуда только слухи берутся? Вроде бы ни интернета нет, ни гостей я не принимал, а сплетни расползлись. Однако надо объясняться.

— Пожары уничтожают селенья и города, за один день можно потерять всё поместье. Поэтому дома из земляных кирпичей сохранят посёлок от этого наваждения. Тем более что строить мужики будут для себя сами. Я практически не вкладываюсь в это дело.

— Хорошо. Принимаю. Зачем девок из приюта купил? Своих нахлебников мало? Когда это они ещё вырастут! Да и девки как крепостные в расчёт не идут, они налогов платить не будут. Деньги на ветер! — продолжил батюшка распинать меня, но уже с меньшим накалом.

— Тут да, я с вами согласен. Но мне надо было посмотреть изнутри, как обстоят дела в богадельне. Ради того и девок прикупил.

— Посмотрел?

— Посмотрел. И даже царю петицию отписал. Жду теперь ответа.

— Ну и наглец! — граф продолжал типа ругаться, но, казалось, был доволен этой новостью. — А что с теми деталями, которые ты ездил отливать на железоделательный завод?

Ну, тут уж я уселся на своего конька! Повёл батюшку в кабинет, где у меня стояли целых три печатных машинки. Брови отца так поднялись вверх, что запутались в волосах. Он потыкал пальцем в кнопки, затем рассмотрел полученный текст на бумаге.

— Хорошая работа… Дорого, наверное, отвалил за неё, — проворчал уже так, для порядку скорее.

— Дорого. Вексель пришлось выписать. Зато две уже практически продал, жду вот покупателей, — гордо ответил я.

— Ну, молодец. Вексель-то оправдаешь?

— Ещё и прибыль поимею, — я улыбнулся.

Меня немного отпустило. Всё-таки родители всегда остаются родителями. Поругают, а потом простят. Даже вот гордиться начинают. А как это приятно — получать похвалу от родителей! Такое впечатление, что ты только тем и занимаешься, чтобы доказать им, (да-да, в первую очередь именно им!) что они не зря тебя на свет произвели.

После ужина я провёл графа по его владениям, которые он как бы уже передал мне. Показал, как делаются земляные кирпичи. Отец очень удивился механизацией производства. Водонапорный насос ему тоже понравился.

Заглянули на строительство первого дома. Фундамент Прохор сделал заранее, установил направляющие брусы по углам. Теперь между ними росли стены. А Прохор, словно всю жизнь только и занимался бригадирством, покрикивал то на стеноукладчиков, то на разнорабочих, тыкал пальцем в промахи и даже временами шлёпал особо ленивого работника своим картузом по макушке.

Граф остался доволен увиденным. Хотя он всё не переставал удивляться, как это его не приспособленный к делам сыночек вдруг превратился в такого ловкого хозяйственника.

— Всё это хорошо, Григорий. Но правильно ли то, что граф занимается такими… низкими делами, как строительство домов для своих крепостных?

— Труд не может быть низким. Стыдно, когда человек живёт за счёт эксплуатации других людей, — сказал я и ужаснулся.

Брови отца срослись на переносице, и он снова загромыхал:

— Что? Вольнодумцем заделался? Ты ещё начни тут мне про крепостное право разговоры разговаривать! Так испокон веков жили наши предки, так и нам заповедано жить! Законы не нами писаны, не нам их и менять!

— А если не нам, то кому? — ответил спокойно я.

Отец пожевал губами, но не нашёлся, что ответить.

— Ладно, пошли в дом. Там нас мать уже, поди, заждалась. Всю дорогу мне в уши жужжала, как по тебе соскучилась.