Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Семейный горшок вкуснее варит, когда муж жене благоволит

Первая моя мысль утром была — попробовать реализовать задумку, касающуюся изготовления земляных кирпичей. Но Глафира, которая самостоятельно взяла на себя обязанности горничной и, как я понял, первой помощницы, сообщила, что около дома меня дожидаются крепостные. Я выглянул в окно: толпа нарядных жителей намекала на то, что они приготовились к приезду батюшки из Никитинки. Да уж, новости в селе разносятся быстрее, чем я даже мог себе представить.

Пока я совершал утренний туалет — умывался, одевался и причёсывался — осторожно намекнул Глафире на то, что не мешало бы мне как-то привести в порядок и своё лицо. В той, настоящей жизни, растительность на нём ещё только начинала появляться в виде пушка над верхней губой и особых неудобств не вызывала. Мне же нынешнему, находящемуся в теле графа Орлова Григория Владимировича было уже двадцать три года. Поэтому за время моего пребывания в этом времени мои щёки и подбородок густо заросли кудрявой растительностью.

Глафира нимало не удивилась моему вопросу по поводу того, что я не знаю, как следует поступить в данном случае. Она, по своему обыкновению, лишь коротко кивнула и послала посыльного к некоему Прошке, который «умеет цирюльным делам». Прошка явился скоро. Правда, инструментов у него с собой не оказалось, но он уверенно прошёл в мою комнату, открыл секретер и вынул оттуда шкатулку. По его точным движениям я понял, что работу барбера (или брадобрея?) в отношении барина выполнять ему приходилось, и не раз.

Помнится, я долго рассматривал в Интернете портрет Григория Орлова работы художника Николя-Франсуа Дана. Так вот сейчас я вспомнил, что мой прототип на нём был гладко выбрит, на лице оставались лишь бакенбарды. Чтобы не шокировать публику, как бы ни хотелось мне оставить маленькую бородку клинышком «а-ля Антон Чехов», пришлось позволить Прошке убрать все волоски с физиономии кроме этих самых нелепых, как мне с непривычки казалось, бакенбардов. Немного состриг местный парикмахер растительность и на голове. В общем, стал я выглядеть самым настоящим денди начала девятнадцатого века.

Где лежат мои деньги, я пока ещё не выяснил, поэтому в качестве оплаты велел цирюльника накормить и кое-что дать с собой из еды, поскольку у Глафиры узнал, что мужик содержит престарелых родителей, жену и парочку ребятишек — мальцов подросткового возраста. Да в добавок между делом уточнил у него во время разговора, пока он меня брил, на что они живут, что едят, где одежду шьют.

Получалось почти как в том анекдоте про мужа и тумбочку. Кто не помнит, расскажу. Главу семейства спрашивают: «Откуда у тебя деньги?» Тот: «Жена даёт». — «А она откуда берёт?» — «Из тумбочки!»— «А в тумбочке-то откуда деньги появляются?» — «Так я же кладу!»

Перед уходом Прошки я самолично проинспектировал, чтобы еды мужику дали достаточно, а то знаю я этих кухонных работников! Брадобрей вроде как остался довольным и пообещал, как и прежде, захаживать «через два денёчка на третий». Ну, и чудненько, не придётся теперь каждый раз Глафиру тревожить.

Почти к самому завтраку подъехал батюшка Никодим из Никитинки. Это была довольно колоритная особа. Несмотря на огромный вес и громовой голос, поп отличался подвижностью и весёлым простодушием. Мельком глянув на накрытый стол, Никодим довольно крякнул и даже незаметно потёр руки — видимо, покушать батюшка любил и умел. Но сразу садиться за стол он не стал, задав мне несколько вопросов, мягко пожурив за мою дуэль. Но когда я, как школьник, пойманный директором в туалете с сигаретой, попытался объяснить свой поступок (так-то не совсем «свой», но поведение своего прототипа в этом случае я полностью поддерживаю), он лишь мягко улыбнулся и покивал мне головой. По-моему, он был со мной согласен и ругал меня лишь для проформы.

Спросил меня батюшка и о моих планах на будущее. Тут я не стал особо распространятся. Да и зачем? Как говорят, хочешь рассмешить Бога — поделись с ним своими планами. Тут, конечно, не Бог, а всего лишь батюшка, но и он из той же когорты. Так что лучше уж помалкивать.

Тогда Никодим перевёл разговор на другую тему – кого и как будем женить. Я, право слово, удивился такому вопросу.

– Ну, може вы, как ранее господин Плещеев изволили, устроите жеребьёвку али жмурки? Либо уже списочек составили – кого с кем венчать? – заинтересованно спросил батюшка.

– Хммм… А жеребьёвка – это как? – я не понял вопроса.

– Ну – как… Обычное дело! Девок в возрасте от шешнадцати ставят по праву руку, парней старше двадцати – по леву. У кажной девки берут либо ленту, либо бусы, а то и лапоток с ноги – не важно, шо. Ну и складают всё енто в корзину. Одного парня – бочку – сажают спиной к девкам, лицом к парням. А их, парней-то, к «бочке» разворачивают спиной, шоб оне, значица, знака какова яму не подали. Ну, барин выняет ленту либо лапоток и спрашает «бочку»: «Кому?» Тот наобум называет имя парня, что стоит супротив няго спиной. Вот пары и образуются.

Воют, правда, тут все – жуть! А барыну-то весело… А хто уж оченно сильно выть начинат – тех на конюшню пороть, а опосля сёравно – «оженить согласно фанту». Да, так именно барын и говорил: «согласно фанту».

Было, правда, раз тако: двое яво крепостных уж дюже дружка дружку любили. Ну и сговорилися заране, хто-то из толпы «бочке» знак-то и подаст, шоб, значица, Анька Ваньке тому досталася. Токмо барын догадалси, потому как в таки совпадення не верил. Ох, досталоси «бочке» тому… Не выжил опосля порки он, так и помер, болезный… Но не прям на конюшне окочурилси, а уже дома у себя, потому к Плещееву-то никаких прентензиев. Хитёр он был, предшественник-то ваш, хитёр! — батюшка захихикал, отчего его пузо стало подпрыгивать и подбулькивать.

Я был шокирован. Как так-то? Ведь ещё Петр I, помнится, в 1724 году издал указ, запрещающий венчать крепостных по одной воле помещика, «но непременно, чтобы при том и брачующиеся оба лица свободно явно и добровольно объявили свое желание». Я же помню, читал! Спрашивать же у батюшки о том не стал – он, поди, и про указ этот слыхом не слыхивал.

Зато спросил его про «жмурки», хотя уже и сам догадался, как эта игра «работает» при выборе супружеской пары. Мои предположения оказались верными. Добавил батюшка только ещё одну историю, как Плещеев с помещиком Миловидовым крестьянами менялись.

– Выпили так оне раз и решили маненько кровь в сёлах своих разбавить. Вроде как шоб родственных браков помене было. Плещеев выставил от себя пять девок и пять парней, да Миловидов столько же. Сперва выставили ново-поселковых девиц супротив Миловидовских парней. глаза всем завязали и велели пару наощупь выбирать. Потом наоборот – Миловидовских девок скрестили с Плещеевскими. Делили пары по парням.

Опосля венчания увёз Миловидов новые пять семей к себе в поместье. Говорил потом, что удачно всё получилось, токмо одна чокнутая потом в реку бросалась, но и ту пымали, откачали да на конюшне выпороли, шоб не блажила боле. Но та всё одно с ума сбрендила, так и ходит до сей поры улыбаючись. Зато рожат бесперебойно кажный год. И дети все удачные. Миловидов их у дурочки-то сразу отбират да кому-нить из местных перепоручат воспитывать – та-то таперь ни к чему не сручна стала. А так боле никто спорить не стал.

Офигеть… Вот тебе и царский указ, вот тебе и выполнение законов!

– А, вот ышшо вспомянулчаво! Раз барын тут аукциён устраивал. Ох, вот веселье-то было! Назвал он, значица, в гости к себе в тот день множество разных вельмож, графьёв да дворян из городу. А продавать он вздумал девку одну, Веселину. Ух, и красивая же она была, да справная! Не девка – яблочко наливное. Поговаривали, что сам барын к яё рожденню руку приложил, — батюшка смущённо закашлялся в этом месте. – Вроде как она яму незаконнорожденной дочерью приходилось. Но мы об том знать точно не могём. А так-то числилась Веселина дочерью кухарки барына. И вот он яё на аукциён и выставил. Много жалающих съехалось, очень горячие споры были. Победил граф Велемирский, увёз Веселину, даже обеда ждать не стал, так яму не терпелось с ей побаловаться, – закончил батюшка с историей и одновременно с куропаткой.

– И чем эта затея закончилась? – я просто кожей почувствовал, что тут не конец.

– Ну, чем-чем… Я-то откуль знать могу? – пожал плечами Никодим. – Слыхал, однако, что Веселину потом Велемирский перепродал дворянину Пахомову, через год она попала к Баратынскому, а опосля он же, Баратынский, ея на кухню определил – как и мать, Веселина стала прислугой. А робёночка-то сдали куды-то, в какую-то богадельню. Али, може, в семью каку подбросили. Неизвестно то.

После этих рассказов я твёрдо решил отыскать этого подлеца Плещеева и… не на дуэль его, конечно, вызывать, а под суд отдать! Да, на каторгу за все эти издевательства! Вот подлец-то, ведь даже дочь родную не пожалел! Превратил её в… как у них тут говорят? В субретку, вот! И внуком не интересовался, жив ли, нет ли. Вот вам и голубая кровь, вот вам и высшее общество, так сказать, сливки!

После завтрака мы вышли на крыльцо. Народ, устав уже ждать, разделился на группы и присел кучками по кустам, прячась от палящего солнца. При виде нас все повскакивали и начали истово креститься, кланяясь чуть ли в пояс. Батюшка благосклонно воспринял такое подобострастие.

Я вызвал Прасковью с Василием. Батюшка, достав икону, благословил их, что-то пропев на непонятном языке, потом сделал в книге запись. По сути, я больше не планировал никого венчать, но тут вперёд выдвинулись ещё три пары молодых девчат и парней. Видимо, и они намеривались заодно решить свои семейные проблемы, чтобы лишний раз не тревожить священнослужителя. Батюшка, испросив взглядом моего разрешения, повенчал и их.

Народ стал потихоньку расходиться по домам. И тут я заметил около берёзки, стоящей чуть поодаль, понурую фигуру мужика, за портками которого прятались трое мальчишек. С трудом я признал в нём вчерашнего знакомого, к которому я заходил «в гости», хромого пьяницу Егоршу. Мужик был абсолютно трезв, одет в чистое, с расчёсанной бородой.

Он тяжело вздохнул и уже собрался было тоже уходить, поскольку предназначенную ему невесту уже выдали замуж за другого. Но тут вдруг, как чёрт из табакерки, выскочила моя Манька. Красный сарафан на ней был расшит крупными жёлтыми петухами и курочками, стоящими повернутыми друг к другу, почти соприкасаясь клювами. Видимо, этот орнамент символизировал семейные отношения.

Манька подскочила к Егорше и встала за его спиной так, что половина Маньки выступала из-за мужика. Дети в испуге брызнули во все стороны.

— Ваше сиятельство, а я? Вы ж вчарась обещали меня за Егоршу взамуж отдать? Забыли али как? — рявкнула бабёнка зычно.

Надо же, я даже не предполагал, что у неё такой громкий голос прорежется. И она, похоже, на самом деле сильно хочет стать супругой этого хромого пьяницы? Удивительно, но факт!

Батюшка вопросительно посмотрел на меня — я пожал плечами, а потом кивнул. Обвенчали и эту пару. Она была на сегодня последней.