Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Анна, Светочка, Верочка и Николай

Вечером мы уселись с девушками продолжать читать дневник Анны Верещагиной, бывшей графини Анны Ивановны Орловой.

«От девочек я узнала, что мой якобы муж, а их отец, скончался во время аварии. Простите меня, но я вздохнула с облегчением. Я была не готова ложиться в постель с чужим для меня мужчиной, поскольку любовь к Грише (моему Григорию, которого я знала когда-то) в моей душе всё ещё была жива.

Светочка с Верочкой быстро поправлялись. Веру уже можно было выписывать, но я объяснила (с трудом, конечно, поскольку люди плохо понимали, что я говорю, но списывали мою такую «особенность» травмой после аварии), что у нас нет никого, кто мог бы присмотреть за девочкой. Её решили оставить в больнице до моего выздоровления.

Выписали нас ещё в гипсе, но уже вполне здоровых. Я могла передвигаться с помощью костылей. Не стану здесь описывать свои потрясения от жизни в будущем. Было страшно пользоваться электричеством, газовой плитой. Да и сама необходимость вести домашний быт для меня было большим испытанием. Мне очень помогали дочки. Это они научили пользоваться стиральной машиной, холодильником. Самыми удивительными для меня были телефоны и телевизоры. Первое время я не отрывалась от экрана, смотрела всё подряд, начиная от новостей и заканчивая мультфильмами. Благодаря своей способности к обучению, я довольно быстро освоилась в этом мире.

Работу в школе пришлось оставить. И это понятно. Устроиться мне удалось только уборщицей. Но и сидеть дома без работы я не могла: нужны были деньги на проживание, да и неработающих здесь считали тунеядцами. Хотя матерям, имеющим детей в возрасте до 12 лет, можно было не работать.

Из газет я узнала, что в 1974 году в СССР было установлено пособие для малоимущих семей, имеющих иждивенцев. Я собрала необходимые справки, и мне стали ежемесячно выплачивать дополнительно к зарплате по 12 рублей на каждую дочь. Оклад уборщицы был 70 рублей. Итого у нас выходило 94 рубля на всё про всё. Шиковать не получалось, но жить было можно.

Летом девочкам дали на все три месяца бесплатные путёвки в пионерский лагерь. Они уже однажды были там, поэтому очень обрадовались возможности отдохнуть. Я, если честно, не очень разделяла их радость. Понимала, как мне будет трудно без их поддержки. Да и привыкла я к ним, можно сказать, полюбила…

Дорогие мои, какое же вам спасибо за то, что вы дали мне возможность почувствовать себя матерью! Уже через полгода после того, как я сюда попала, я не перестаю благодарить вас и молиться за ваше здоровье! Хотя делать это приходится скрытно – сейчас, как вам известно, вера в Бога не приветствуется.

И вот наступило лето 1977 года. Я отправила моих птенчиков в лагерь и осталась одна в пустой квартире… Мне было очень тоскливо – я так привыкла к веселому щебетанию дочек, их звонкому смеху, смешным рассказам о школе и подругах, учителях и одноклассниках. И вот однажды ко мне постучалась молодая женщина моих лет соседка Наташа. Она предложила мне сходить с ней в кино, так как у её молодого человека появились срочные дела на работе, и он не мог составить ей компанию. В кинотеатре за этот год я ещё ни разу не была. Мне было интересно, и я согласилась.

Фильм был… про моё время до того, как я перенеслась сюда! Я наслаждалась и отдыхала душой. Правда, некоторые моменты меня просто покоробили. Режиссёр пытался воссоздать быт, речь персонажей, события, моду тех времён, но иногда попадал пальцем в небо.

После просмотра фильма я долго думала. Писать грамотно я быстро научилась, это оказалось много проще, чем в прошлые годы. Словарный запас мой активно пополнялся из-за того, что я много читала, смотрела фильмы и новостные передачи. И я решилась написать письмо режиссёру.

В нём я указала на те недочёты, которые успела заметить в фильме. Пришлось объяснить мои столь глубокие знания тем, что наша семья свято хранила документы, картины и фотографии своих предков, а сама я увлекалась историей и всей страны, и своего рода в отдельности. Правда, называть свою истинную фамилию (Салтыкова-Орлова) я не рискнула, придумала другую.

Пока я ждала ответа, мне вспомнилось, как Глафира указывала на дупло, из которого выпрыгнула белка. Что-то подсказывало мне, что горничной что-то было известно об этом месте, и делала она это намеренно. И я решилась поехать в посёлок Новый Тукшум - вроде так называлось то место, откуда я перенеслась в это своё настоящее. Там я отыскала тот лес, вышла на поляну и увидела дуб с дуплом. Он всё ещё стоял там, хотя стал значительно мощнее. До дупла мне пришлось лезть с помощью лестницы, которую я попросила у бабушки - хозяйки дома, где я остановилась. Там я нашла вашу посылку...Спасибо вам за заботу, за мои драгоценности, за письмо! Но я побоялась ответить вам сразу - а вдруг Глафира решит воспользоваться порталом? Как мы станем с ней делить моих девочек? Возможно, я поступила подло, эгоистично, но и её поступок нельзя назвать таким уж гуманным. По великой случайности всё получилось так, как получилось. Так что не надо нам никого ни за что винить. Дневник свой я стала писать уже позднее - всё-таки мать должна знать, что с её детьми всё в порядке. Тетрадь я закину в том же месте в огороженное оградкой место - по-моему, именно оттуда я перенеслась в 1976 год.Однако вернёмся к моей действительности. Как ни странно, режиссёр откликнулся на моё послание. Он был удивлён и потрясён моими познаниями, просил о встрече. И я согласилась…

Не стану описывать всего, что между нами было. Просто сообщу: сейчас я жена знаменитого режиссёра, работаю историческим консультантом на студии и в театре, живу в Москве. Девочки называют Николая папой и очень гордятся нами, а мы - ими. В позапрошлом году они закончили школу с «золотыми медалями», поступили в вузы. Светочка учится на режиссёра, а Верочка – на врача. Живут пока обе с нами в четырёхкомнатной квартире на Арбате».

После прочтения этого отрывка Глафира снова залилась слезами. Но это были слёзы радости и счастья. Она уже не хотела вернуться в своё прошлое-будущее, чтобы не мешать своим родным девочкам. Душа её, наконец-то, успокоилась за них.

А я задумался о том, что нынешняя грамматика, действительно, слишком сложна. Не зря же под руководством Ленина почти через год после революции, 10 октября 1918 года, был принят декрет Совета народных комиссаров и постановление президиума Высшего совета народного хозяйства «Об изъятии из обращения общих букв русского языка» (i десятеричное, фита, ер и ять). Эти лишние буквы только усложняли написание, между тем не выполняя никаких важных функций. Потому-то Аннушке было легче приспособиться к новой грамматике, нежели нам с Мариной – к старой.

А что, если попробовать ускорить сей процесс? Пусть особой уверенности у меня нет, но попытка – не пытка, как говаривал незабвенный Иосиф Виссарионович. Мы с Мариной, не обращая внимания на то, что уже давно было заполночь, уселись написывать письмо царю Павлу с идеей усовершенствования. Тот во всю крушил всё, что нравилось его матушке, поэтому, я посчитал, и со старой грамматикой "разделаться" будет не прочь.

Во второй части письма всё-таки не удержались и внесли предложение по поводу крепостного права. Павел I и так внёс немало изменений в положение подневольных крестьян. Например, в день своей коронации он провозгласил Указ об ограничении барщины. При нём появился Указ, позволяющий крестьянам уходить на промыслы в свободное от барщинных работ время. Сам царь выдавал своим крепостным ссуды, построил новые дороги в селах, открыл два бесплатных медицинских госпиталя для своих крестьян, построил несколько бесплатных школ и училищ для крестьянских детей (в том числе для детей-инвалидов), а также несколько новых церквей. Дворяне, ясно дело, не все отнеслись к таким нововведениям положительно, многим правление Павла I было как кость в горле. Но мы с Маринкой не относились к их числу.

Похвалив Его величество за прогрессивные нововведения, мы плавно перешили к тому, что крепостное право, вообще-то, не совсем законно, поскольку люди все одинаковы при рождении, и никто не виноват в том, что родился не у тех родителей. Но отменять его разом было заведомо проигрышным вариантом, поэтому мы предложили обязать всех помещиков трудоустроить своих крепостных в течение трёх лет с тем, чтобы после отмены крепостного права в предполагаемом 1803 году крестьяне не растерялись, оставшись "без господина". В качестве инструкции мы приложили Маришкино произведение-дневник, в котором чётко описаны некоторые варианты для этого. А вот в 1803 году уже надо будет расстаться помещикам со своими крепостными подобру-поздорову.

Закончив послание пожеланиями дальнейших успехов и долгих лет жизни (как бы кощунственно это ни звучало, но мы надеялись на это) ему и его светлейшему семейству, мы запечатали письмо в конверт, поставили сургучную печать с моим оттиском и утром собирались его отправить почтой.

Время у нас пока есть, где-то с полгода уж точно. Посмотрим, что ответит нам Его величество, а потом будем решать, спасать его или пустить историю на самотёк.