Не путайся под ногами!

Глава 3

— Что-то случилось? — спросила Фиона у одной из сестер-монахинь.

Она возвращалась с завтрака — ей еще вчера позволили спускаться в общую трапезную. Сочли, что ее состояние стало достаточно приемлемым, чтобы выходить из комнаты для еды.

Сейчас в коридоре определенно было куда более шумно, чем поутру.

Сестры-монахини и послушницы сновали туда и сюда, словно хлопотливые пчелки. Трое монахинь собрались неподалеку от одной из комнат. Та, к которой обратилась Фиона, стояла, дожидаясь чего-то. Она была немного знакома пациентке — осматривала ее в те дни, когда не могла прийти матушка-настоятельница.

— Мальчишки, — отозвалась скорбно степенная монахиня. — Те, что разносят газеты — передрались, покалечили друг друга. Говорят, свалка у рыночной площади была ужасная, — она покачала с грустью головой. — Троих привезли к нам — им требуется помощь.

Как раз мимо пробежала молоденькая послушница с подносом.

— Может, я могу чем-то помочь?

— Не нужно, — та слегка улыбнулась. — То, что вы выходите из кельи, вам уже не повредит. Как и чтение, и прогулки. А вот суета и тревоги вам ни к чему.

Из-за приоткрытой двери раздались звонкие причитания и площадная ругань. Фиона вздрогнула, услышав, как непринужденно детский голосок произносит грязные слова.

Второй голос тоже принадлежал ребенку, немногим старше — но звучал хрипло. Словно обладатель его недавно сорвал голос от крика. Ну, или чересчур много курил предыдущие года три-четыре.

— Самому старшему — одиннадцать, — поведала с горечью монахиня, словно угадав мысли Фионы. — А этот, хриплый, — она снова покачала головой, на глазах проступили слезы, и она, опустив голову, торопливо смахнула их рукавом. — Ему едва-едва восемь-девять, и с виду — чистый воробышек. Можно и вовсе подумать, что лет пять-шесть, не больше. Маленький, худенький.

Ну да! Мальчишки, городская беднота. Сыновья пьяниц, одиноких матерей-вдов или поденных рабочих, зарабатывавших сущие крохи.

Именно такие обычно нанимались разносить газеты. Их звонкие бодрые голоса оповещали горожан о последних новостях и сенсациях. С виду — беззаботные, как певчие птицы. Но на деле — вечно голодные, считающие всякий грош. И готовые порвать друг другу глотки за заработок.

— Из-за чего же они передрались?

Нет, потасовки между разносчиками газет нет-нет, случались. Но свои разногласия они обычно решали между собой, так что никто посторонний и знать ничего не знал. А тут…

— Не поделили кварталы для продажи газет, кажется, — развела руками монахиня-целительница.

— Это всё враки, враки, враки! — закричал вдруг звонкий мальчишеский голос. — Эта ваша паршивая желтая газетенка всё врет, и вы все врете!

— Сам ты врешь! Ничего не понимаешь, — отозвался хриплый. — Маркиз Кессель ранен, без сознания, и скоро, наверное, умрет!

Фиона собиралась уже было идти в свою келью, но услышанное заставило ее замереть. Она медленно развернулась.

— Ты дурак! — завопил звонкий голос. — Дурак и врун безголовый! Все знают, что маркиз Кессель выполняет поручение самого короля. У него дипломатическая миссия! Скоро он вернется из Гельвеции с тамошними войсками, и вместе мы наголову разобьем Нейтанию! Что маркизу делать в Филаре?

— Не слушайте их, голубка моя, — монахиня-целительница ласково положила руку на плечо Фионы. — Они просто глупые мальчишки. Идите лучше к себе, отдыхайте. Я к вам позже зайду, осмотрю. И помните — вам вредны тревожные мысли!

Кивнула машинально, послушно направилась к себе.

Кессель… ранен и при смерти? Так было написано в газете. Это объясняет, почему нет никаких новостей из Филара! Но что в таком случае будет дальше?

Правда, газета, кажется, не заслуживала доверия, — она вспомнила, что кричал второй из мальчишек. Желтая газетенка?

Надо бы улучить момент, расспросить парнишек подробнее. Вроде как невзначай. Эти птенцы не от хорошей жизни бегают с газетами по улицам. Так принести им конфет или булочек, угостить. Ну, могла ведь она, в самом деле, преисполниться жалости? Жалость — частое явление у богатых изнеженных дамочек. Таких, как она. Благотворительность не предосудительна. И даже матушка-настоятельница едва ли усмотрит в ее душевном порыве дурной умысел.

Тем более, что ей и правда невыносимо, до щемящего сердца, жаль этих мальчишек.

Успокоившись на этом, она взяла книгу. Закрытая дверь прекрасно заглушала шум снаружи: из коридора почти не доносилось звуков.

А ведь если с Кесселем и правда стряслось что-то скверное… она уставилась в окно. Нет, она не станет седмицы торчать в обители, ожидая сама не зная, чего. Жаль, не успеет дочитать толком книги. Нужно будет скопировать страницы с помощью не единожды испытанного заклинания и забрать копии с собой.

Из груди вырвался вздох. А потом придется долго и нудно разыскивать еще книги для углубления знаний. Потому как мать-настоятельница после такого демарша едва ли пустит ее еще на порог.

Может, не стоит пороть горячку? — попыталась она урезонить сама себя. Поговорить с Агнес — возможно, та что-то знает. В конце концов, речь ведь о самом маркизе Кесселе! Не мог он так просто и бездарно позволить ранить себя. Да еще и смертельно! Вот только опыт подсказывал: то, что невозможно, имеет свойство нет-нет, да приключаться. Тогда, когда меньше всего этого ждешь. Когда это меньше всего к месту.

Да и когда появится Агнес? Навряд ли скоро. У нее наверняка дел полно. И едва ли она знает что-то о делах Кесселя.

К слову, чтобы одарить или угостить раненых мальчишек, ей нужно выйти из обители: здесь не купишь ничего такого, да и денег у нее при себе нет. А кто ее выпустит!

Она заставила себя выкинуть из головы дурные мысли.

Всё потом. Удирать из обители прямо сейчас она в любом случае не станет. К такому шагу еще нужно подготовиться.

Проблема связей с внешним миром решилась неожиданно легко.

Монахини живут скромно, довольствуясь необходимым — так велят правила. Да и в миру людям недурно помнить о скромности и нестяжательстве, что проповедует священное писание.

И булочки, и конфеты — излишество. Чревоугодие — грех!

Но у кого хватило бы духу произнести это, если речь идет о разносчиках газет? Худые, вечно голодные мальчишки, таскающие по улицам во всякую погоду тяжелые кипы газет. Им ли предписывать скромность и аскезу? А уж эти — покалеченные, беспомощные, лежащие в постели. Пострадавшие в драке между собой, сцепившиеся из-за жалких грошей. Худые, истощенные.

Три молоденькие послушницы разом изъявили готовность бежать немедленно в город, чтобы купить сластей и теплых вещей для троих пациентов обители.

От обещаний Фионы вернуть деньги сразу, как доберется до дома, отмахнулись. Не возьмет никто ее денег — ибо на дело богоугодное никому не жаль.

Вот поговорить с мальчишками ей не дали.

— Вы, может, уже и окрепли худо-бедно, — сухо заявила ей мать-настоятельница. — А они — нет! Бедным детишкам нужен покой, а не разговоры о том, что привело их сюда. Они и так пострадали. Милая моя, ваше любопытство того не стоит!

Пристыженная Фиона только и могла, что согласиться с этим.

Настоятельница заявила, что лично примет участие в судьбе мальчишек. Детям, когда целительницы сочтут возможным отпустить их, дадут теплой одежды и обуви на зиму. И, возможно, отыщут им другой заработок.

И понятно, конечно, что всем без исключения бедолагам не поможешь. Но обитель занимается благотворительностью. Возможно, удастся сделать что-нибудь для семей ребятишек.

И по этому поводу Фиона немного успокоилась. Вот только случайно подслушанный обрывок спора не давал покоя.

Кессель. Жив и здоров, или пострадал в Филаре? Да, он улетел туда на крылане в тот же вечер, как Фиона всё ему рассказала. Но Агнес говорила — его потом видели в ее усадьбе. Что-то он искал или во флигеле, где Фиона жила последние месяцы, или в нежилой пристройке, служившей обиталищем призраков. И входом в подземелья, тянущиеся далеко за пределы земельного участка, на котором стоял дом.

Быть может, маркиз в Филаре, но жив? А слухи о его ранении — лишь сплетни.

Ничего она не узнает, сидя под замком! Если маркиз ранен, она может еще год торчать в обители — а настоятельница демона квадратного ее выпустит без приказа. А маркизу будет уж точно не до нее.

Да, только этих двух книг, что настоятельница принесла ей, хватит на год изучения. Но… не могла она сидеть сиднем на месте, мучаясь неизвестностью.

Следующую пару дней она провела в библиотеке — отыскивая книги, касающиеся темы сходства разных представителей жизни. Их названия Фиона тщательно заносила в записную книжку. В конце концов, если насчет труда мастера Беккера еще можно сомневаться, то остальные-то наверняка можно будет найти у букинистов! И купить.

Собственная библиотека отменяет необходимость зависеть от чужих библиотек. И это — несомненное удобство.

Одна из монахинь скриптория вручила ей целую кипу чистой бумаги. «Для заметок», — как она заявила. Словно чувствовала, что эта бумага ей понадобится.

Эта кипа и ушла целиком, когда Фиона перенесла с помощью давно испытанной рунной формулы перенесла туда основную часть труда мастера Беккера. Копировать предисловие она не стала: ни к чему! Возможно, и его книгу она потом отыщет. В конце концов, раз ее напечатали — значит, работа его не считается более крамольной.

Остался вопрос — когда-то ей удастся изучить толком новое знание. Тем более — освоить целительские навыки.

Да и где брать добровольцев. Дерево ведь — оно не возмутится, когда с ним начнет экспериментировать начинающий маг-садовник. Человек — совсем другое дело! Впрочем, до этого еще далеко…

Служба начиналась за час до рассвета. Все сестры, что бодрствовали, шли в часовню на молитву. Их пациенты в это время мирно спали и видели сны. Так что Фиона не боялась наткнуться на кого-либо в опустевших коридорах. А еще она знала — двери внизу заперты. И на окнах первых трех этажей — частые решетки. Так что сестры и мать-настоятельница не опасаются побега кого-либо из своих подопечных. Не говоря о том, что мало кто из их подопечных вздумал бы драпать по доброй воле.

Фиона не стала спускаться. Вместо этого она поднялась на самый верх. Там, на пятом этаже, под самой крышей, тянулся длинный, вдоль всего крыла, балкон, отделенный от монастырского сада лишь балюстрадой.

На этот балкон вело несколько выходов, которые не запирались.

Мало нашлось бы желающих перелезть через балюстраду и спуститься вниз. Балкон выступал над стеной, так что смельчаку пришлось бы пролезть под широким карнизом, чтоб добраться до нее. Сама же стена уходила вниз отвесно — на ней не было ни неровностей, ни выступов, ни лепнины, по которой можно было бы слезть. Для побега балкон подходил не слишком. Да и смысл слезать с него, даже если и пришло бы кому в голову? Монастырский сад отделяла от городской улицы высокая стена. А ее тоже не так просто было преодолеть.

Вот только для Фионы с ее даром эти препятствия были вполне преодолимы.

По дороге ей не встретилось ни души. Балкон тоже был пуст — только прохладный ночной осенний ветер гулял по нему. Всего дел: подойти к балюстраде и подозвать толстую ветку растущего поблизости дерева. А с земли — несколько длинных стеблей плюща.

Дар слушался, словно чуткая лошадь. Энергия текла через кончики пальцев, насыщая тело свежестью и бодростью. Почти забытое ощущение! За те дни, что Фиона провела в обители, слабость отступила. Но сейчас она вовсе превратилась в несущественное воспоминание.

Чтобы оказаться на земле, понадобились считанные минуты. Она даже не запыхалась. Наоборот — спустилась на землю, чуть не пританцовывая.

Сад пересекла стремительным шагом. Корни сдвигались с ее пути, колючий кустарник уступал дорогу. А за спиной преграды вновь смыкались. Там, где она прошла, сад приобретал первозданный вид. Так что никто потом и не отыщет следов беглянки.

Перебраться через стену снова помог плющ. Он же обвил ее поверх ночной рубашки, разросся, прикрыв сплошным покровом. Будет ей вместо платья — не в одной же рубашке шляться по городским улицам! С его помощью связала листы с копией книжных страниц, чтоб не разлетелись из рук. Он же образовал некое подобие обмоток для ног, чтоб не так мерзли от холодной мостовой. Денег при себе нет, извозчика не нанять. Но какие извозчики в такой час! А случайные встречные… да им же хуже. С этим Фиона направилась к себе.

Оденется как следует уже дома. Чтобы добраться — понадобится всего пара-тройка часов быстрым шагом. И плевать на маркиза Кесселя с его приказами — она не одна из его подчиненных!

Тем более, не факт, что ему сейчас до нее.

Кажется, только этой калиткой, ведущей с соседней улицы, ей в ближайшее время пользоваться и придется. Не заходить ведь в дом на глазах у соседей!

До района, где находилась ее усадьба, Фиона добралась, когда уже рассвело. Да, рань ранняя — но кто знает, может, кому из любимых соседей не спится. Или соседок. Доротее Луин, к примеру — или одной из ее болтливых подружек. Которые не преминут растрепать, как видели чучело, увитое плющом, заходящее в калитку их пропавшей пару-тройку седмиц назад соседки. А Доротея Луин быстро сообразит, в чем дело.

Так что Фиона вместо Вишневой улицы, где стоял ее дом, прошла по соседней и нырнула в неприметную калитку в нише, затянутой кустарником. Прошла по узкому проходу между двумя высокими стенами, огораживающими соседние участки — и попала на задний двор собственной усадьбы. Аккурат за беседкой.

Оттуда прошла в пристройку за домом. И через второй этаж из пристройки перебралась в основное здание. Спустилась и через потайной ход нырнула в кабинет.

Первым делом сунулась в ящики стола. И удивленно выдохнула, обнаружив все свои записи на месте. Копии, что она делала для Милна, исчезли со стола. Она-то помнила, как оставляла их на краю! А в стол, кажется, никто и не заглядывал. Хвала святому Иерониму! Она и не представляла, что это так ее обрадует.

Ладно. Этим займется позже. Сначала — переодеться! От стеблей плюща, замотавших тело и ноги, избавилась еще в основном здании. То по-прежнему стояло в руинах. Подвявшие стебли выбросила в окно, глядишь — и прорастут.

Флигель был пуст и прохладен. На полу валялся разбросанный мусор, виднелись следы ног. В кабинете они тоже были. Это, видимо, привет ей от маркиза Кесселя. Он со своими присными обыскивал ее жилище. Фиона досадливо вздохнула: придется какое-то время провести в беспорядке. Разве что выкроит время на уборку, когда разберется с более срочными делами.

На кухне даже очаг не разожжешь, — посетовала мысленно. Сейчас бы горячего чаю! С булочками.

Увы. За булочками нужно идти в булочную. Дым из трубы заметят бдительные соседи. Как и огонек свечи в окне. Ей это сейчас ни к чему. А значит, придется перетерпеть. Первая задача — переодеться в чистое и…

И заглянуть в дом Милна. А перед тем, — подумалось внезапно — в дом почтенной Луин. Узнать, чем занимается соседка. Чем сейчас живет и дышит.

Тяжело вздохнув, уселась за стол на кухне. Путь до дома утомил. А самое смешное — она даже не представляла, что ей делать в первую очередь. Когда планировала побег из обители милосердия, как-то не продумывала тщательно дальнейших действий. А ведь если предпринимать что-то, то как можно скорее! Потому что в обители наверняка ее уже хватились. А нет — так хватятся в ближайшую пару часов.

Мысль заставила собраться с силами. Фиона поднялась, полезла в шкаф. Вытащила одежду и, спохватившись, направилась умываться.

Разумеется, о теплой воде речи не шло. Благо, в умывальне вообще нашлась набранная вода. Должно быть, Кэнди постаралась перед отъездом. А люди Кесселя не выплескали, пока шастали по ее дому.

Мыться в холодной воде Фиона не рискнула: не хватало ей простуды! Она только на ноги поднялась. Просто умылась, обтерлась влажным полотенцем. И отправилась одеваться.

Костюм выбрала мужской. Посетовала мысленно, что слишком опрятный — подходит мелкому чиновнику или помощнику купца. Ей бы что поплоше! Ладно, купит в городе, как отправится обедать. Сначала стоит побродить по окрестностям. Жаль вот, нет у нее способности магов воздуха — делаться невидимой! А забраться в чужой двор незаметно средь бела дня будет сложно.

Так может, вечера подождать? — мелькнула малодушная мысль. Подремать, потом сходить в город пообедать…

Нет! Сперва — пройтись. Хотя бы просто осмотреться. Не будет она лезть на рожон.

Одевшись, загримировалась. Лицо сделалось бледным, даже землистым. Волосы Фиона заплела в тугой хвост, переплела его шнурком. Жаль, капюшон скверно будет сочетаться с костюмом! Как и шарф на лице. Эдак она разом привлечет к себе внимание. И так на этих тихих улочках всякий новый прохожий сразу заметен.