Не путайся под ногами!

Глава 10

— Сержант! — окликнула Фиона, когда пассажиров загоняли обратно в карету. — Сержант Секст!

Тот, удивленный, обернулся к ней.

— Вы прекрасный человек, — похвалила она, жалея немного, что выбрала для путешествия облик тетушки в годах. — А скоро ли будет завтрак? — и как могла, любезно улыбнулась.

Сержанта перекосило.

За плечом у себя Фиона расслышала сдавленный смешок. Краем глаза приметила, что за ее спиной стоит мужчина в темно-коричневом камзоле. Похоже, второй ее демарш порядком развеселил его. Он изо всех сил сдерживался, чтоб не заржать.

— Завтрак! — толстячок, ехавший рядом с коричневым камзолом, тоже ее услышал. — Прекрасная мысль, — одобрил он. — Знаете, со всеми этими треволнениями… я не спал с середины ночи! С того момента, как вы нас остановили. И не прочь закусить, — подтверждением стало громогласное урчание желудка.

Это услышали все.

Фиона прижала ладонь к животу, когда ее собственный желудок решил выразить согласие почти так же громко.

— Да, сержант, вы, я вижу, истинный джентльмен, — вступила старушка. — Вы уж скажите вашим, чтоб поторопились. Есть страшно хочется!

Судя по возмущенному лицу сержанта, кормить пассажиров никто не собирался. Солдаты отворачивались, пряча ухмылки. Что уж их больше веселило — положение, в какое попал их командир, или то, как женщины враждебной страны дружно нарекли его джентльменом и просто хорошим человеком, лишь бы поесть — только что Творец ведает.

К удивлению Фионы, еды им принесли меньше, чем через час. Горячую кашу — явно из солдатского котла и сухари. Выделили пару больших бутылей кислого вина.

К пассажирам присоединились и оба водителя дилижанса. Один — с забинтованной головой и приличным синяком под глазом. Тот самый, что пытался призвать кассийцев к порядку и законности. Что ж, хотя бы оба живы. Пока что.

— А я вот не понимаю. Чего им от нас нужно⁈ — скрипнула старушка, когда завтрак был окончен.

— Думаю, это нам скоро поведают, — криво усмехнулся пострадавший водитель.

— И что же, нам так и сидеть в карете⁈ — возмутилась одна из тетушек. — У меня уже все кости ноют!

Ответом ей послужила распахнувшаяся дверца кареты.

Всё тот же сержант Секст оповестил пленников, что выводить их в уборную будут трижды в день — поутру, после обеда и вечером, перед сном. Так что… пусть имеют это в виду. И не суются наружу в остальное время. Воплей возмущения слушать не стал — захлопнул дверцу. Снаружи застучали шаги, зазвенело оружие. Резкий голос Секста отдал несколько приказов. Большую часть в карете расслышать толком не удалось.

Фиона вздохнула. Расстояние между каретой и лесом было не столь велико. Может, ночью подтянуть лес чуточку ближе? Никто ведь не догадается, чьих рук дело.

Точнее — пока разберутся, поздно будет. А лес даже не подтянуть — а заставить его накрыть карету. И часть полей с биваками.

Вот только будет ли с этого прок, и не сделает ли она хуже? Кассийцы быстро сообразят, что творится что-то не то. На ночь в лагерях наверняка выставляют часовых, и уж далеко не все из них спят. Всё-таки вражеская территория! А значит, всех пассажиров и водителей попросту свяжут и заблокируют возможность колдовать всем. И разбираться не станут! Никаких гарантий, что она успеет удрать.

Пассажиры, ободрившиеся немного после завтрака, сидели теперь поникшие. Торговцы откровенно приуныли, мужчина напротив Фионы злился.

— Как вообще вышло, что кассийцы здесь очутились? — вопросил мрачно один из приказчиков.

— Мы от Укоя свернули к западу, — неохотно отозвался второй водитель. — Там дорога оказалась размыта, и в лесу несколько деревьев повалило. Пришлось бы долго ждать, пока расчистят. Сделали крюк, чтоб добраться вовремя до Нориджа.

Фиона вызвала в памяти карту. Она могла бы, конечно, достать ее из саквояжа — но привлекать внимание не хотелось.

Норидж лежал к северо-востоку от Филара. От Укоя дилижанс должен был свернуть на западный тракт. Но поскольку тот оказался временно непроходим, отправился, видимо, по южному. Видимо, чтобы срезать путь — северный тракт слишком сильно забирал к побережью, так что они потеряли бы, по меньшей мере, полдня. Должно быть, водители решили, что риск не так велик, и что до тракта кассийцы не добрались.

А кассийцы, вероятно, не ожидали увидеть экипаж, выехавший из леса? И не могли позволить ему проехать в виду своих биваков.

Насколько же они, в таком случае, застряли? Кассийцам дилижанс с его пассажирами тоже явно в тягость. А значит… их должны отпустить, как только отряды завершат выполнение маневров.

Стоило отдать кассийцам должное. Незадолго до обеда они вытащили из кареты всех мужчин. Как оказалось — их погнали под надзором солдат к лесу.

Вернулись пассажиры дилижанса, груженые длинными свежими жердями. И принялись под командованием всё того же многострадального сержанта Секста забивать их в землю на расстоянии друг от друга, огораживая участок с небольшой огородик. Затем — переплели получившуюся редкую изгородь длинными стеблями тростника, так что получилась эдакая ограда для скотного двора.

Как оказалось, загородку сделали нарочно для женщин — ну, а заодно и для мужчин, чтоб прикрыть от взглядов солдат. Всё-таки не совсем бесстыжие твари эти солдафоны, — высказалась одна из тетушек.

Как оказалось позже, изнутри этот загон даже разделили на две части — женскую и мужскую. Пощадили скромность военнопленных, значит.

На дамской стороне даже соорудили нечто вроде большого ящика с сиденьем. Грубо, но добротно. И вполне удобно, как оказалось — на удивление.

Дальше — пассажирам объявили, что выходить можно чаще трех раз в день. И не только к загородке, но и просто размяться. Правда, выходить разрешили группами не меньше, чем по пятеро, и только в светлое время. Водители отодвинули дилижанс от обочины к середине тракта. После завтрака и до заката пассажиры могли выходить и гулять по дороге вдоль кареты. В поле спускаться можно было, только чтоб зайти в загородку.

Не бог весть что, но уже много лучше, чем было!

После обеда пассажиры все разом, не сговариваясь, ринулись наружу. Перед дилижансом разом сделалось тесно.

Пришлось разбиться по двое-трое и гулять, взявшись за руки. Десятеро пассажиров, двое водителей. Водители, правда, после пары кругов полезли на козлы. Охранники не возражали — коней давно выпрягли, и они паслись неподалеку. Так что можно не опасаться, что два водителя внезапно попытаются удрать в пустом дилижансе, бросив пассажиров.

Но нет — те взялись что-то чинить и поправлять. Видимо, чтоб не терять времени, когда их всех таки отпустят. А может, чтоб не думать — чего ждать, и когда их отпустят на самом деле.

Жизнь сложилась на удивление размеренная. Спали в карете, улегшись на лавки и на пол. Водители разыскали в своих запасах какие-то дерюги, кассийцы выделили пару тюфяков. Мужчины по очереди выбирались спать на крышу. Против этого кассийцы не возражали — видимо, им главное было, чтоб пассажиры все были на виду и не ошивались вокруг кареты. Еду приносили строго ранним утром, в полдень и незадолго до заката. Днем гуляли вокруг кареты. Кто-то иногда дремал после обеда. Так миновали три дня, не принесшие никаких перемен.

Фиона думала о том, что стоило бы удрать — уж она-то доберется как-нибудь до цели. Вот только днем все были на виду. А ночью из карены не высунешься.

Попыталась было заикнуться, чтоб в одну из ночей уступить свое место на скамье кому-нибудь из мужчин. Мол, душно спать в карете.

Какое там — ее и слушать не стали. Один из водителей даже отчитал за легкомыслие — мол, ночами на открытом воздухе свежо. А порой — и сыро! О чем она думает? Что они все станут делать, если она простынет и сляжет с горячкой? Никакие аргументы — что она закалена, и у нее всегда было крепкое здоровье, не подействовали.

Настаивать, привлекая внимание кассийцев, не рискнула.

Дело было чуть спустя после заката. Аккурат перед тем, как пленники дилижанса спрятались в карету от вечерней прохлады, заявился капитан Квирин Ромилий. И жизнерадостно поведал, что их милое дорожное приключение затянется несколько дольше, чем предполагалось.

Какой длительности оно предполагалось изначально — никто не рискнул спросить. А он не счел нужным уточнять. Принес весть — и ретировался.

— А где та девочка? — спросила вдруг одна из тетушек — та самая, что жаловалась на «ужас» в исполнении кассийских солдат.

— Эта молоденькая вертихвостка? — желчно осведомилась вторая. — Я видела, как она кокетничала с этим сержантом! Солдафоном.

— Секстом? — подала голос Фиона.

— О, вы запомнили имя этого кассийца, — ехидно протянула женщина. — Только зря! Вы, милая, вряд ли сумеете провернуть тот же фокус — возраст не тот! — и она зло рассмеялась. — Так вот — эта девица крутилась перед ним лисицей на лапках.

Фиона едва не поперхнулась воздухом. Это что за выпад⁈

Глянула растерянно на мужчину в коричневом камзоле напротив — и поймала злорадный взгляд. Вот же еще старая дева в брюках! Не лучше языкастой кумушки. А та с чего злословит? — подумалось ей. Ни с того ни с сего. Странно ведь, если так приглядеться. Сама же в ночь, когда выехали, строила из себя блюстительницу нравов! Пихала локтем соседку, чтоб прекратила приставания солдафона к беззащитной девице. Если только… хочет отвлечь внимание от ее исчезновения?

Не только отвлечь, но и найти ему пристойное объяснение.

А ведь девчонка не выглядела прожженной кокеткой. И кассийцы вызывали у нее явную оторопь. Строить глазки кому-то из солдат, а потом и вовсе с его помощью выбраться из остановленного дилижанса? Ой, сомнительно!

Тем более, что и сержант едва ли посмел бы ослушаться приказа.

А если он поддался чарам девушки и вывел ее… значит, командование приказало ему именно это. Как минимум, не возражало.

И куда мог сержант деть девицу? Отправить в бивак, объявив товарищам, что это — его доля в военной добыче? Даже звучит нелепо. Зачем же понадобилась девчонка кассийцам? Мгновенно сделалось тревожно за незнакомку, с которой несколько дней провела в одной карете.

Зачем кассийцам похищать ее?

Девушка была исключительно немногословна и пуглива. О себе почти ничего не рассказывала. Обронила только, что ехала к родным в Норидж.

К родным ли? Никто ведь не поручится, что девица — та, за кого себя выдавала. Быть может, она тоже — одна из подчиненных Кесселя. А может, она — вроде Доротеи Луин, — подумалось вдруг. Тоже связана с фанатиками. А может, с кассийцами.

Пришлось напомнить себе, что ее, Фионы, это едва ли касается.

И ведь правда не касается! Вот только грызло что-то подспудно. Соображение, которое никак не могло оформиться в слова. Или предчувствие?

А что, если спросить о девчонке Секста? Или даже самого капитана. Вот подловить момент, как он будет поблизости, и спросить! И плевать, что привлечет к себе внимание.

Или нет. Сделать так, чтобы вопрос задал кто-нибудь из пассажиров! Но это всё завтра. Не заводить ведь нытье перед сном.

— Надо оставить для нее место на скамейке возле входа, — высказалась она всё-таки. — Наверняка заявится ночью! Так чтобы не будила никого.

— Вы так уверены, что она вернется? — толстяк-торговец недоуменно на нее уставился.

— Если правда ушла с этим кассийцем — а больше ей деться было и некуда! Уж во всяком случае, солдаты ни за что не пропустили бы ее. Так вот — это странно, конечно. Но если ее забрал сержант — он должен вернуть ее. Не будет ведь она торчать в солдатском лагере до утра! Тем более, днем.

— Да, пусть укладывается у двери, — нахмурилась старушка. — У меня и так все бока болят на этих скамьях и тюфяках! Спать на полу в карете, — она покачала головой. — Если эта свистушка заявится в ночи, она точно меня разбудит! И я потом до утра не усну.

Вот и удалось заронить в их головы нужную мысль.

Фиона, разумеется, не думала, что девушка и впрямь вернется в ночи. Но, не дождавшись ее, наверняка уж поутру кто-то из пассажиров спросит о ней.

Взять хоть этого сухопарого! Он ведь, когда карету задержали, так и рвался устроить кассийцу допрос. Да и тетушки — не промах.

Три дня уже здесь торчат, — подумалось ей, когда уже засыпала. И еще придется столько же… если не дольше.

Фиона замерла, когда наступила тонкой подошвой туфли на что-то твердое.

Она сдавленно зашипела. Неожиданно острая каменюка вдавилась в ступню — теперь, наверное, синяк будет. Прокляла собственное решение соблюсти видимость почтенной матроны в полной мере и обуться не в добротные башмаки с толстой подошвой, как у военных сапог, а в щеголеватые туфли состоятельно горожанки.

И как этот камень не стесало на дороге колесами бесконечно проезжающих повозок и экипажей? Фиона наклонилась поглядеть и чуть не вскрикнула.

Под ее ногой сверкнуло серебристым — это не камень! Она присела, вгляделась. И поняла, что это — серебряная заколка с желтоватой яшмой, втоптанная в твердую укатанную почву. Это с какой же силой нужно было наступить на украшение!

Она выковыряла заколку, прикрывая пальцами, спрятала в рукав.

Заколка была ей знакома. Именно она скалывала прическу пропавшей девушки, их попутчицы. Фиона уверена была, что это — та самая.

Должно быть, девушка сопротивлялась… заколка свалилась с головы, и ее, не заметив, затоптали в пылу борьбы. Вон как ее покорежило!

Фиона оперлась локтем на колено, по-прежнему сидя и задумчиво осматривая часть дороги перед собой. Никаких следов, разумеется, видно больше не было. Дорога — сухая, твердая, дождей не было давно. Следов от обуви на ней и не могло остаться. А если в пыли что и сохранилось — так пассажиры дилижанса давно всё затоптали. Никто б ничего и не заметил, если бы не случайно потерявшаяся заколка. Как еще раньше не наткнулся никто!

Значит, девчонку уволокли силой… не ради нее ли одной захватили весь дилижанс? Фиона подняла голову, оглядела широкое поле с биваками в отдалении.

Самое интересное — никто ничего и не услышал.

Когда же произошло похищение? Очевидно, тогда, когда никто не мог видеть этого. Ночью или рано утром, значит. Хотя… каждую ночь кто-то из мужчин спал на крыше экипажа. Не могли ведь они не заметить борьбу? Наверняка должен был быть топот, ругань. Девчонка сопротивлялась, пыталась позвать на помощь. И никто ничего не слышал⁈

Когда же она в последний раз видела девчонку? Как назло, та была тихой и незаметной. На ее отсутствие не сразу и внимание обратили.

— Что такое, вам дурно? — раздавшийся за спиной голос заставил вздрогнуть.

Она обернулась — та самая тетушка. Которая сперва выступила поборницей морали, а потом — взялась очернять пропавшую спутницу.

— Всё в порядке, — она выдавила улыбку. — Я просто увидела цветок, — под ее рукой расцвел чахлый одуванчик на коротком стебле, почти у самой земли. — Знаете, если бы в туфлю не угодил камешек, и не заметила бы, — и подвинулась чуть в сторону. — Удивительно, не правда ли? Оживленный тракт, кареты и всадники так и ездят туда-сюда. А он пробился и расцвел. Это ли дне чудо? — она добавила в голос благоговейных интонаций. — Поистине, велик Творец мира сего…

— Вы остановились полюбоваться сорняком? — изумилась тетушка.

— Ах, в нашем положении следует замечать всё прекрасное особенно тщательно, — отозвалась Фиона. — Кто знает, сколько еще нам отпущено в этом мире?

Та смерила ее негодующим взглядом.

— Знаете, мне порой так страшно, — поведала Фиона доверительно, видя откровенное раздражение на ее лице.

— Здесь всем страшно, — зло отозвалась тетушка. — Еще вашего нытья не хватало!

— Вы ведь сами спросили, — отозвалась Фиона, изумленная выпадом.

— Не оправдывайтесь! Противно звучит, — собеседница покривила губы. — Из-за таких, как вы, все несчастья обычно и происходят! Вы труситесь за свою шкуру, а на остальных вам плевать!

— Вы, — вконец озадаченная Фиона запнулась. — Что вы метете⁈

Та раскрыла было рот, готовая разразиться новой тирадой. Но замолкла, глядя на что-то за ее плечом. Фиона обернулась.

По полю прямо к ним размашисто шагал капитан. И вид у него был самый, что ни есть, мрачный. Она поневоле подобралась. Что еще могло стрястись?