Мазыйка. Приговорённый город

Глава 23. На встречу

Новиков вернулся домой совершено вымотанным. Вроде бы обыск прошёл куда как успешно — и новые шифровки достали, и банку с богатством выловили. Но в то же время результат привычно почти нулевой.

Ну, банка. Гера и Эмма Кравчук клялись, что в глаза её не видели, даже если она принадлежала их мужу и отцу. Который, к слову, по их же заверениям, в новой квартире ни разу так и не побывал. Отпечатки все или смыты, или затёрты.

Эмма играла дурочку, Лёня — дурачка. Этакая развесёлая парочка, хранившая шпионские шифровки в туалете.

На замечание Игнатьева о том, что им за это могла светить высшая мера, Эмма только растянулась в привычной глупейшей улыбке и захлопала ресничками. Лёня же побледнел, сцепил руки, но так и продолжал упорствовать — настаивал на том, что ничего не знал, не видел, не в курсе.

— Ужинать будешь? — спросил Антон, когда Новиков помыл руки и переоделся.

— Давай, — вздохнул Новиков, проходя в кухню.

Антон приготовил плов с перловкой, овощами и тушёнкой. Поедая замечательную кашу с мясом, Новиков вдруг подумал о том, что уже только из-за прекрасной еды Союз стоило сохранить. С другой стороны, вдруг Союз бы не распался, а еда всё равно стала бы хуже. Как тушёнка, которую теперь вываливаешь из банки, и от одного вида появляется ощущение, что её один раз уже съели. А может, даже два.

Антон жевал молча, глядя в сторону.

— Ты чего это? — сподобился поинтересоваться Новиков. — Что-то на работе?

— На работе всё нормально, — сухо отозвался Антон и продолжил работать челюстями, глядя в тарелку.

— А что? Поссорился с кем-то?

Антон мрачно молчал. И тут до Новикова наконец дошло. Н-да, туговато он стал иногда соображать. Если так пойдёт и дальше, выходить ему на пенсию. Что, в общем, тоже по-своему неплохо.

— Из-за Эммы? — коротко спросил Новиков.

— Ты серьёзно думаешь, что это она убила отца? — выпалил наконец Антон. — Или ту тётку, завмагшу?

Новиков только пожал плечами, выбирая слова.

— Да она отца обожала!

— В прошлый раз ты сказал, что он их третировал, — напомнил Новиков. — Даже бил.

Антон, казалось, уже хотел сказать ещё что-то, но притормозил. От эмоций у него, похоже, логика напрочь отключилась.

— Она его всё равно любила, — чуть сбавил обороты Антон. — Даже плакала.

— Любила его или его деньги? — рискнул спросить Новиков.

— Да она не такая! — воскликнул Антон и даже звонко ударил ложкой по тарелке. — Это у неё только вид такой. А на самом деле она тонкая и умная.

— Умная, — задумчиво повторил Новиков. — Может, и так.

Но тогда эта девица мастерски водит за нос вообще всех, начиная от Лёни с Антоном и заканчивая самим Новиковым.

— Зачем тогда она дурочку изображает? — прямо спросил Новиков.

— Так, для видимости. — Антон снова смотрел в тарелку. — Людям больше нравится, когда женщина тупая. Они вроде как чувствуют себя умнее.

— Это она тебе сказала?

— Ну да, — кивнул Антон.

Так. То есть, девушка призналась парню, что изображает глупышку, чтобы люди на её фоне чувствовали себя умнее. Обычно бывает наоборот, Новиков на такие ситуации тоже насмотрелся. Ни в жизнь девица, играющая дурочку, парню свои карты не раскроет. Как раз чтобы он сам думал, что она — глуповатая, а он — умный.

— Если она ни в чём не виновата, её отпустят, — просто сказал Новиков.

— Ага, щас, — усмехнулся Антон. — Ты думаешь, я тупой? Не знаю, как тогда, то есть, сейчас, людей кидали в тюрягу ни за что? За слово или по доносу. И пофиг, виноват он, или нет. Всех подряд гребли, некоторых — просто на всякий случай. А уж если человек попал хоть под маленькое подозрение, то ему кранты. И расстрелять могли. То есть, могут.

— И много женщин расстреляли в СССР? — спросил Новиков, перемешивая кашу.

Антон только пожал плечами.

— Ну, давай, скажи. Сколько?

— Я-то откуда знаю, — буркнул Антон.

— А вот я точно знаю. Четырёх за всю историю Союза. И твоя Эммочка в их число не входила. — Новиков помолчал. — Твои книжки про попаданцев, может, и интересные. Но явно в историческом смысле полностью им доверять не стоит.

— Ну, допустим, — после паузы снова насупился Антон. — Даже если так. Ну, не расстреляют. Но могут сослать в лагерь лет на двадцать.

— Это если виновата, — заметил Новиков.

— А если нет? Если она не при делах? — снова подался вперёд Антон.

— При каких делах? — начал раздражаться Новиков. — Ты вообще в курсе, что там за дела?

— А то нет. Ящик со взрывчаткой, например. Из-за которого нас самих чуть… — Антон только махнул рукой.

— И? — перебил его Новиков. — Что, расстреляли нас? Или в лагерь отправили?

— Ну, в каком-то смысле, — протянул Антон. — Мы же не можем просто так взять и уехать?

— Не можем, — признал Новиков.

— Где она взяла эту взрывчатку? И что, сама ящики таскала? И ещё, — снова махнул ложкой Антон. — Отец Эммы. Ну не она же его убила.

— Могла случайно толкнуть.

— Да ладно! Она вообще не такая!

— А какая? — быстро вставил Новиков. — Давай, расскажи. Может, я, правда, чего-то не понимаю.

— Она такая…. Такая… Как бы сказать, — Антон щурился в пространство. — Милая, нежная. Добрая. Как принцесса. Такие не убивают.

Новиков даже ложку положил — рука сама опустилась. Вот это поворот. Такого от Антона он явно не ожидал.

— Понимаешь? — спросил наконец Антон. — Она просто не могла. Не могла, и всё.

Новиков потёр руки. Провёл ладонью по лысине. Влюблённый человек иной раз превращается в такого непрошибаемого идиота, что и в гравитацию может перестать верить. И как Антона переубедить? Да никак. Бесполезно.

— Если твоя Эмма ни в чём не виновата, — медленно произнёс Новиков, — я лично буду за неё ходатайствовать. Хотя это и не нужно, Игнатьев — мужик честный.

— Ты-то откуда знаешь?

— Знаю, — произнёс Новиков, сам не до конца веря своим словам.

Просто если ещё и Игнатьев не чист на руку, что здесь вообще никому нельзя доверять. Собственно, почти так всё и было.

Утром Антон ушёл рано, как обычно. Новиков же повалялся немного, потом встал, сделал зарядку, позавтракал. Игнатьев его сегодня не приглашал, но почему бы всё равно не явиться к нему и не поинтересоваться ходом дела. В конце концов, кто важные улики-то добыл.

Так что Новиков собрался и отправился в центр города. Правда, когда спускался вниз по подъезду, то увидел, что из их почтового ящика торчал уголок листочка. Притормозил. Ящики все пустые, люди съехали, и почту сюда давно перестали доставлять.

Однако именно в ящике с номером квартиры, куда их поселили, спозаранку оказалось какое-то послание. Может, Игнатьев с утра не хотел будить и воспользовался почтовым ящиком?

Новиков аккуратно, кончиками пальцев, достал листок. Развернул.

В его руках оказалась короткая записка, набитая на печатной машинке:

«Дорогой тов. Новиков! У меня есть сведения, касающиеся Вашего дела. Опасаюсь за свою жизнь. Будьте сегодня в 22:00 у старой водокачки. Приходите один. С уважением, Аноним».

Вот как. Новиков даже пару раз перечитал послание. Принюхался. Никакими духами на сей раз не пахло. Зато вроде удалось поймать какой-то слабый, почти неразличимый едкий запах. Как будто какой-то химией нанесло. Увы, никаких ассоциаций в памяти этот запах не вызвал.

Новиков немного развернул листок к свету. Буквы «в» и «р» набиты немного неровно. Краска на нулях чуть светлее, чем на остальных знаках. Двойки синхронно уползли вниз. Точки вообще почти не видны.

И ведь этот Аноним знал, где Новиков живёт. Следил, что ли? Скорее всего, именно так. Не тот ли это краеугольный камень, на котором зиждилось всё дело? В ловушку решил заманить? Что ж, почему бы и не пойти навстречу. То есть, на встречу. Только предупредить кое-кого.

Новиков сунул записку в карман и помчал к Игнатьеву. Однако уже на площадке первого этажа заставил себя затормозить.

Оправил костюм, чинно вышел из подъезда. Если за ним следят, пусть не видят суеты и возбуждения. Как будто всё идёт как обычно.

Прогулочным шагом Новиков добрался до старого здания Горисполкома, в котором с каждым днём прибавлялось свободных кабинетов.

Увы, Игнатьева на месте не оказалось. Его помощник сказал, что тот срочно уехал в Горький, пообещав вернуться к вечеру. Тогда Новиков попросил передать Игнатьеву записку. Вернее, сразу две записки. Одну — ту, что вытащил из почтового ящика. Другую написал сам, попросил подстраховать.

До вечера Новиков просто шатался по городу: делал покупки, осматривал улицы, где ещё не бывал. Так, нога за ногу, доплёлся до Цветочной, где за крышами и зарослями виднелась старая водонапорная башня. Она торчала за оставленными двухэтажными домами, только не такими, какие Новиков встречал в Мазыйке раньше. Эти дома серые, обшарпанные, барачного типа, предназначались для простых рабочих и переселенцев. То есть, тех, кому после отсидок и ссылок было некуда больше податься.

Башня же, облупившаяся и заржавевшая, уже успела покоситься. Теперь она оказалась почти на самом краю разливающейся реки. Новиков осмотрелся. Ничего так выбрал местечко для встречи этот Аноним — кругом разросшиеся густые кусты и деревья, пустые дома с выбитыми стёклами. Здесь уже и столбы свалены, и дорожки покрылись порослью.

Делать нечего, пришлось ждать позднего вечера. Пока коротал время, достал недавно купленный набор для шитья и распорол наконец шов на брюках, которые подгибала для него Ида Кашина.

Нет, он серьёзно думал, что там какой-то передатчик? Смешно же. Не стали бы дорогой и редкий в то время «жучок» тратить на пришлого майора. Хотя если его подозревали в шпионаже…

В общем, никакой это был не маячок. Новиков вытащил из сгиба булавку. Не такую иголку с шариком на кончике, а какие надо согнуть, чтобы закрыть. Булавка была перетянута чёрными и красными нитками, а защёлка плотно зажата. Видимо, чтобы булавка случайно не раскрылась.

Новиков довольно много общался с чернореченскими ведьмами, чтобы понять, что эта булавка — всего лишь оберег. Так что майор просто зашил её обратно, надеясь, что из-за вынимания её сила не иссякнет.

Новиков заводил будильник каждый день, и теперь точно знал время. Когда стрелки показали девять вечера, помыл посуду после ужина и вышел на улицу.

Пришлось топать по темнеющему городу на брошенную улицу со старой водокачкой. На всякий случай Новиков не стал заходить по пути к Игнатьеву, чтобы этот Аноним его не увидел. Раз уж сказано прийти одному, то Новиков и пошёл один, даже оружия никакого не захватил.

Разве что прихватил раскладную опасную бритву. Да телефон, от которого теперь совсем не было толку. Новиков его, конечно, время от времени заряжал, но пользовался лишь фонариком, и только чтобы не будить Антона по ночам.

Надеясь, что Игнатьев получил его записки, Новиков свернул на улицу Цветочную. Поосмотрелся. Никого. Прошёл перед расселёнными тихими домами. Надо же, как мрачно выглядят дома с пустыми чёрными окнами.

Последние лучи заката сюда не добирались, из-за слишком густой растительности. Так что тут было прохладно и свежо. Настолько тихо, что было слышно, как река катила мимо затухающего города свои медленные воды.

Новиков дошёл до водонапорной башни, прошёл кругом туда и сюда. Вытащил украдкой телефон, чтобы посмотреть время. Доходило десять.

— Товарищ Новиков? Здравствуйте, — прошелестело из кустов.

Новиков резко обернулся. Из-под веток клёна выглядывал Лёня Ивашкевич. Озирался, пригибаясь к земле.

— Здравствуйте, — тихо произнёс Новиков, подходя ближе. — Это вы оставили мне записку?

— Я, — шёпотом проговорил Лёня. — Мне надо вам кое-что рассказать, только чтобы никто не знал, а то я боюсь, что и меня потом из речки выловят.

— Ну, рассказывайте, — подбодрил Новиков.

— В общем, так, — продолжал торопливо шептать Лёня. — Эта банка — действительно Кравчука. Только я не знал, что она вообще существует, мне только Эмма про неё рассказывала. Я ей не верил, если честно, думал, привирает. Когда он умер, они её быстренько перепрятали.

— Что ещё? — коротко спросил Новиков, не понимая пока, с чего Лёня так трясся.

— Оксана, — сглотнув, произнёс Лёня. — Я знаю, кто… — Тут он вытаращил глаза, глядя за спину Новикова.

— Что там? — резко обернулся майор.

— Мне показалось, там кто-то был, — прошипел Лёня. — Пойдёмте-ка отсюда.

И Лёня быстро двинулся сквозь заросли. Пришлось лезть за ним.

— Оксана связалась с каким-то человеком, — через плечо продолжал шептать Лёня, ломясь сквозь кустовые заросли. — Он то ли бандит, то ли шпион. Я его никогда не видел, но он что-то хранил у неё дома. Она меня бросила ради него. Я ей говорил…

Новиков чуть не натолкнулся на замершего Лёню. Тот даже присел. Видимо, снова кого-то заметил.

— А Кравчук? — спросил у его затылка Новиков.

— Он тоже его знал, — через плечо бросил Лёня. — У них там какие-то дела… думаете, откуда столько денег… Пойдёмте по берегу, там можно дойти до домов.

Новиков спустился за Лёней на середину откоса. Здесь было покруче, чем там, где утопили Карвчука. И дома уже виднелись за высокими травами.

Лёня то и дело опасливо осматривался, приседал.

— Я жутко боюсь, жутко боюсь, — причитал Лёня. — Я думал, мы уедем отсюда, и всё закончится. Но они, кажется, взяли в оборот ещё и мать Эммы. Когда Кравчук умер…

Лёня резко сбежал с тропки, прячась под ветки ив. Новиков осмотрелся. Ничего не высмотрел, разве что темнеющие деревья действительно могли кого-то скрывать. Хотелось побыстрее оказаться в обитаемом городе, желательно безопасном и с хорошим освещением.

Вдруг Лёня вскрикнул и попятился, раскинув руки. Оступился и спиной налетел на Новикова, который пытался его подхватить. Но Лёня с размаху просто сшиб его с ног, и вместе они кубарем полетели к воде.

— Не надо, пощадите! — вопил где-то рядом Лёня.

Новиков же пытался остановить кувыркание, но не получилось — слишком крутой откос. Его ещё пнули в бок, добавив скорости. Кругом мелькало то вечереющее небо, то отдаляющиеся изумрудные заросли, то почти закатившееся солнце, то трава, сова небо, трава, деревья…

Новиков плюхнулся в прохладную воду. Попытался вынырнуть, но не смог, что-то мешало, не давало всплыть. Точно, вырваться не получилось, его держали сверху, не позволяя вылезти. Воздуха не хватало, в ушах стучало, он уже и воды глотнул.

Оставался только один путь — в глубину, здесь же откос.

Новиков чуть присел и оттолкнулся ногами, но не вверх, а в сторону. Тот, кто его держал, похоже, такого не ожидал. Он чуть оступился, и получилось вывернуться. Новиков нырнул чуть глубже, рискуя захлебнуться.

Ноги проскользили по траве под водой и потеряли опору. Новиков как-то перевернулся, достал рукой до дна, но не смог ухватиться, его определённо относило прочь от берега.

Кругом глухая вода, заливала глаза и уши. Новиков отчаянно барахтался, из последних сил пытаясь выплыть. Нога запуталась в чём-то крепком, что не давало освободиться.

Превозмогая боль в голове, новиков кое-как поймал воспоминание об опасной бритве. Вытащил, согнулся. Теперь отчаянно болело всё тело. Однако всё же удалось пару раз согнуть руку с бритвой. Ура, нога выпуталась.

Затухающее сознание вдруг озарило воспоминание. Здесь же особенный рельеф — волнообразный откос. Так тут, наверное, низина, вроде оврага. А значит, до дна ой как далеко. И воздуха больше нет, в висках стучит… сил больше нет, руки-ноги ослабли…

Новиков усилием воли не дал тьме сгуститься. Пусть его сейчас не станет, но он должен знать. Кое-как открыв глаза, Новиков увидел сплошную глухую водяную тьму.

Слабея, повернулся к неверному свету.

За полупрозрачной рябью, как за матовым стеклом, виднелся закат. Развернувшись немного, Новиков с трудом рассмотрел уходящий вверх откос. Нет, он всё равно должен увидеть, должен, обязан…

Унести этот секрет в непроглядную глубину, на дно реки, где его, скорее всего, уже никто никогда не найдёт. Но всё же…

Новиков заставил себя смотреть. Пусть это будет последнее, что он увидит. Хоть Васе потом расскажет…

По откосу взбирался вверх человек. Мужчина и довольно молодой. Кажется, брюнет или шатен. Торопливо карабкался руками и ногами. Брючный костюм, тёмный.

Обернись, ну обернись!

Тот, что выбирался, наконец обернулся, глянул через плечо.

Последняя искра затухающего сознания позволила сделать отпечаток. Увы, свет тут же погас, скрывшись за смыкающимися плотными волнами.