Мазыйка. Приговорённый город

Глава 14. На дне

Оказалось, что в этот прекрасный летний вечер Кравчукам решил нанести визит ещё и Лёня Ивашкевич. Тоже прилизанный, в белой рубашке и выглаженных брюках со складками. И ещё с большой цветастой коробкой в руках.

Он подошёл к воротам дома Кравчуков за полминуты до Новикова и Антона.

— Вечер добрый, — громко произнёс Новиков, чтобы обозначить своё присутствие.

Лёня обернулся, несколько секунд удивлённо моргал, потом, очевидно, узнал Антона, и коротко кивнул. Антон ответил таким же вялым кивком.

— А я Фёдор, брат Антона, — представился Новиков, дружелюбно протягивая руку.

— Очень приятно, — криво улыбнулся Лёня, отвечая на рукопожатие. — Мне кажется, я вас где-то видел.

— Возможно, в центре города. Вы там снимали, — подсказал Новиков.

— А, ну да, — продолжал криво улыбаться Лёня. — Делаю последние кадры для истории. Может, кому-то когда-то пригодится. Или просто будет любопытно посмотреть на затопленный город.

«Ещё как будет любопытно», — пронеслось в мыслях Новикова.

Вместе они вошли во двор, поднялись на крыльцо. Всех приветливо встретила сама Эмма, нарядная как на вручение какой-нибудь правительственной премии, не меньше. Накрашенная, с уложенными кудрями, в ярком шёлковом платье и колготках со стрелками. И, разумеется, в сверкающих украшениях.

— Это мой старший брат, — тускло произнёс Антон, кивая на Новикова.

— Я здесь в командировке, — уверенно солгал Новиков.

— Очень, очень приятно, — пропела Эмма. — Проходите, пожалуйста, в залу.

В «зале» всё осталось ровно так, как помнил Новиков по первому визиту. Только стол был накрыт для чаепития — скатерть, большой самовар, чашки из сервиза, зефир, цветной сахарный мармелад, разнообразные конфеты.

И как-то не очень вязалась с этим праздничным убранством фотография главы семейства с косой чёрной ленточкой. Большой чёрно-белый портрет почившего Кравчука стоял на буфетной полке, в глубине «залы».

— Я достал торт «Сказка», — масляно произнёс Лёня, вручая принесённую коробку Эмме. — Специально съездил в Горький, а то здесь уже шаром покати.

— Как замечательно, — прощебетала Эмма и даже подпрыгнула от радости, хлопая в ладошки.

— Дочка, принеси большое блюдо, — нараспев произнесла Гера Кравчук. Заметила Новикова, и её накрашенное лицо вытянулось.

— Я старший брат Антона, — любезно улыбнулся Новиков. — Здесь в командировке, но вы уже в курсе.

— Ясно, — сухо произнесла Гера Нафановна. — А я уже грешным делом подумала, что вы опять пришли нас допрашивать.

— Нет, конечно, какие допросы, — манерно мигнул Новиков. — Рабочий день давно окончен.

— Допросы? — поправил очки Лёня.

— Товарищ… э… как вас? — подняла прорисованные чёрные брови Гера.

— Новиков, — подсказал майор.

— Да, вот, товарищ Новиков приходил и расспрашивал о гибели моего дорогого Борюсика. — Тут мама Кравчук манерно смахнула несуществующую слезинку. — Вместе с тем, другим человеком.

— Гэбэшником? — презрительно проговорил Лёня.

— Ленмар, проявите уважение, — осторожно прикрикнула на него Гера. — Всё-таки госбезопасность — не пустой звук.

— И как угрожал госбезопасности товарищ Кравчук? — повернулся к Новикову Лёня.

— Понятия не имею, — театрально пожал плечами Новиков. — Я по другой части.

— Экономической? — подозрительно спросила Гера.

— Нет, уголовной.

— И что тут уголовного? — продолжал расспрашивать Лёня, усаживаясь на широкий диван и вальяжно закидывая ногу на ногу. — Человек же случайно утонул.

— Похоже, что ничего уголовного в этом печальном происшествии, и вправду, нет, — продолжал усердно изображать дружелюбие Новиков. — Поэтому я и позволил себе нанести вам этот вечерний визит, пока мой брат будет… Да, а что он будет делать? Что вы ему поручаете?

— Разбирать вот этот шифоньер, — тут же указала Гера на громоздкий резной шкаф, выкрашенный чёрной краской. — И вот этот буфет. Мы их перевозим в первую очередь.

— Куда, если не секрет? — улыбался Новиков, присаживаясь сбоку на стул у накрытого стола.

— В Кулибин, — просто ответила Гера, отступая от Антона, возившегося на полу с инструментами.

Деревянный ящик с разномастными отвёртками и молотками уже стоял посреди комнаты. Видимо, принадлежал погибшему Кравчуку.

— Мы купили там большую квартиру, — самодовольно произнесла Эмма, возвращаясь в залу с тортом на круглом блюде. — А там так отлично всё устроено — три комнаты и зала, газовая кухня, балкон, двор и никакого огорода.

— Я уже снял у товарищей Кравчук комнату, — вставил Лёня.

— Вы тоже переедете в Кулибин? — светски поинтересовался Новиков, пока Антон примерялся к шкафу.

— Да, симпатичный городок. Хотя и провинция.

— Почему не в Добромыслов? — Новиков картинно поставил локоть на спинку стула и подпёр рукой подбородок. — Там, говорят, химия хорошо развивается.

— Я — не человек науки, — с улыбкой махнул рукой Лёня. — Хотя химия — это целый загадочный мир. Но мне нравится учить детей. Знаете, это такое неописуемо прекрасное чувство, когда ты что-то объясняешь ученикам и потом видишь, как их лица аж светятся от того, что они что-то поняли. А как сверкают глаза, когда у них получаются опыты! Сам я, конечно, не научный муж, но смею надеяться, что кто-то из моих учеников добьётся успеха. Может, даже сделает какое-нибудь важное открытие, которое изменит жизнь всего человечества!

Гера и Эмма согласно кивали, так что серёжки с висюльками звонко покачивались. А Новикова тошнило. Он слыхал такие восторженные речи только в кино и, если честно, думал, что в жизни подобной приторной агитации тогда не было. Выходит, была.

Антон в этот момент открутил дверь шкафа с зеркалом, и она начала крениться, угрожая грохнуться на стол. Новиков вскочил и помог ему оттащить дверь к стене с семейными портретами. Лёня как сидел на диване, так и остался, даже с места не двинулся.

— Я заказал машину на восемь, вы успеете? — нарочито небрежно спросил Лёня, поглядывая на наручные часы.

— Успею, — хмуро произнёс Антон, вынимая полки из шкафа и передавая Новикову, который ставил их на пол к дверце.

— Жаль, что приходится переезжать, — вздохнула Гера, ставя локти на спинку стула. Будто фотографу позировала.

— Да, — поддержала печальный настрой Эмма. — Такой красивый город. Дома, улицы, магазины, парикмахерские, кафе, кинотеатр, парк с танцплощадкой. И всё — под воду.

— Будет ГЭС, она даст электрический ток, — произнёс Новиков, придерживая стенку шкафа, которую откручивал Антон.

— Ток, — фыркнул Лёня. — А сколько всего для этого утонет? Хозяйства, деревья. Вы, кстати знаете, что здесь росли редкие сорта яблок? Специально выведенные?

— Разве их уже не перенесли? — спросил Новиков.

— Всё невозможно перенести, — бросил Лёня. — А дома? Они здесь старинные, между прочим. И никто не почесался ими заняться. Да что там дома! Люди! Людям разве просто оставлять родовые гнёзда, работу, друзей? Обживаться потом на новом месте. А животные? Растения? Сколько здесь редких видов!

— Да, всё это печально, — пробормотал Новиков под сочувственные кивки матери и дочери Кравчук.

— Некоторым, между прочим, даже достойных денег не выплатили за потерянное имущество! Только за дома, да и то — гроши! — продолжал разглагольствовать Лёня.

— А кто распределял компенсации? — кротко вставил Новиков.

— Да какая разница, — смутился Лёня. — Дело же не в деньгах, а в принципе. Людей-то не спросили, хотят они, чтобы тут всё залило, или нет.

— Это, наверное, учёные решали, где делать плотину, — произнёс Новиков, придерживая стенку шкафа, которую уже отделил Антон.

— Учёные-кручёные, — презрительно фыркнула Эмма. — Они нас за людей, видимо, не считают. Поставили перед фактом — и всё, баста. Уезжайте куда хотите.

— Да, если бы можно спасти этот город, — вздохнула Гера, по-киношному глядя в пространство и поглаживая подбородок аккуратным красным ногтем.

— Это был бы триумф разума! — поддержал Лёня.

— В каком смысле? — изобразил глуповатый тон Новиков.

— Человек тогда возвысился бы над коллективным бессознательным…

— Вы против коллективного? — так же театрально наморщил лоб Новиков.

— Ни в коме случае! — чуть ли не рявкнул Лёня. — Я — за человека как личность! Чтобы человек сам решал, самостоятельно использовал свой разум и волю на благо общества. А не шёл на привязи, как корова. Человек — это звучит гордо!

Дамы активно кивали. Антон сосредоточенно выкручивал шурупы. Новиков чувствовал себя так, будто его вытолкали на сцену в плохо поставленной пьесе. Только название «На дне» здесь как-то странно трансформировалось. Город действительно скоро окажется на дне. А кто-то, видимо, уже там.

— Слишком сложно вы говорите, — постарался снова изобразить глуповатое выражение лица Новиков. — Электричество же будет. В каждом доме лампы, холодильники, телевизоры.

— Вот и всё, что нужно нашему человеку, — снисходительно вздохнул Лёня. — Газета, радио. Портки. И чего-нибудь пожрать.

— Портки должны быть чистыми, а еда вкусной, полезной и свежей, — широко улыбнулся Новиков. — А для этого пригодятся холодильники, стиральные машинки и… чего там ещё было?

— Чего там только не было! — глумливо выдал Лёня и картинно расхохотался. Ему вторили дамы Кравчук, и Новиков тоже постарался, чтобы изобразить веселье. Даже Антона тихонько пихнул, но тот только выдавил кислую улыбку.

— Давайте уже пить чай! — звонко произнесла Эмма.

Лёня вскочил с дивана и театрально подвинул для неё стул. Потом так же поухаживал за мамой Кравчук.

Новиков и Антон справились сами.

До самого вечера чаепитие сопровождалось анекдотами и разговорами о книгах, фильмах и погоде. Потом Лёня и Эмма укатили в Кулибин на грузовичке с мебелью. Машину нанял Лёня, оплатила мама Кравчук, а мебель по частям грузили Антон и Новиков. На первый взгляд старинные шкафы оказались всего лишь сборной имитацией.

Львиная доля благодарности Эммочки, ясное дело, досталась Лёне, Антону же перепало лишь «спасибо большое».

Понятно, что по дороге домой Антон всё хмурился.

— Слушай, ну ты серьёзно будешь из-за этого расстраиваться? — наконец спросил Новиков.

— Было бы, из-за чего, — буркнул Антон, засовывая руки в карманы. Там он, похоже, наткнулся на «Мишек на севере».

Вытащил одну конфету, сердито глянул на неё и чуть не швырнул в кусты.

— Эй, погоди, — перехватил его руку Новиков. — Здесь так не принято.

— Как не принято? — резко спросил Антон.

— Еду выбрасывать. Тем более дорогую. — Новиков просто забрал конфеты у Антона и рассовал по своим карманам.

На следующий день Антон с утра пораньше отправился разбирать чужие мебеля, а Новиков спал почти до обеда. Зато когда проснулся, обнаружил в прихожей деревянную удочку. Не новую и далеко не в идеальном состоянии. Зато длинную, и даже с запасными крючками. Видимо, кто-то из соратников Антона по артели любезно одолжил попаданцу свои старые снасти.

Новиков быстро привёл удочку в порядок, набрал с собой хлеба и кое-чего на собственный перекус и отправился искать место для рыбалки. В конце концов, когда смотришь на медленную реку, колышущиеся водоросли и ивы, разум успокаивается и настраивается на нужный лад.

Только вот куда бы податься в незнакомом городе? С одной стороны, рекауже порядком разлилась, садись да рыбачь где угодно. С другой стороны, места же надо знать. Чтобы горожанам неприметно, и в то же время не очень людно. И чтобы клевало. А то Новиков как-то слыхал, что в советское время рыбалка считалась чуть ли не пустым времяпровождением. Мол, только лодыри штаны у речек просиживают.

Поинтересоваться, где можно закинуть удочку, пришлось у Иды Кашиной, которую Новиков встретил на выходе из дома. Выглядела она, как обычно, прекрасно, как в театр, только вот лицо было печальным.

— У вас всё в порядке? — спросил Новиков после приветствия.

— Музей переезжает, — вздохнула Ида. — Вроде всё перевозим, ничего не пропадёт. А жалко. У нас здание историческое, бывшая усадьба Серебровых. Слышали?

— Слышал. Но не видел.

— Так зайдите как-нибудь. Хоть на стены глянете, а то скоро всё утонет. — И Ида снова вздохнула о судьбе старой усадьбы. Потом спросила: — На рыбалку? А ведёрко где?

— Бидон, — и Новиков с улыбкой показал ей купленный недавно эмалированный бидончик.

— Такой жаль под рыбу. Подождите меня здесь. — И Ида упорхнула в сторону своего дома.

— На рыбалку? — спросил знакомый мужской голос.

Новиков обернулся и лицом к лицу встретился с Игнатьевым.

— Если у вас есть для меня работа, я повременю, — спокойно произнёс Новиков.

— Нет, отчего же. Отправляйтесь. Посидите где-нибудь в тихом месте, приведёте мысли в порядок. У вас же есть новые мысли?

— Есть, — признал Новиков. И стало ясно, что Игнатьев в курсе их вчерашнего вечернего чая у Кравчуков. — Некоторые люди очень странно себя ведут.

— Кто, например?

— Жена и дочь Кравчука. У них отец семейства на днях умер, а они ведут себя так, будто вообще ничего не случилось. Наряжаются, гостей принимают, шутят, веселятся.

В этот момент вернулась Ида и вручила Новикову старое, но целое алюминиевое ведёрко:

— Они уже давно жили не как семья, а как соседи.

— И тем не менее. Уж слишком они весёлые. — Эту фразу Новиков произнёс для Игнатьева с намёком на то, что семью Кравчука должны были бы проверить на предмет наличия банок с деньгами и брюликами.

— Может, у них просто есть поводы для веселья, — процедил Игнатьев.

Новиков каким-то образом понял его посыл. Дом прочесали, ничего не нашли. Н-да, если Кравчуки сумели быстро и надёжно перепрятать нажитое папашей, то повод для веселья у них определённо был. Но чтобы так относиться к гибели близкого человека… Этого Новиков пока понять не мог.

И потом тоже не мог, тем более что ситуация стала ещё страннее. Игнатьев подсказал Новикову хорошее место для рыбалки. Ну, как подсказал — направил туда, где за ним удобнее было бы наблюдать.

Новиков прошёл через площадь и мельком увидел Геру Кравчук у почты. Выглядела она куда скромнее, чем вчера. В простом тёмном платье и чёрном платке, завязанном вокруг головы. Какие-то женщины, стоявшие с ней рядом, участливо кивали.

Вот, значит, как. На людях мадам Кравчук — скорбящая вдова, горюющая по любимому мужу. Но для своих — весёлая гостеприимная хозяйка дома. Выходит, Антон и Новиков для неё — свои? А с чего вдруг?

При этом Эмма вела себя примерно одинаково и дома, и на публике. Тоже странно. Ума у неё, что ли, не хватало прикинуться хотя бы чуточку опечаленной. Неужели она совсем не любила отца? Или воспринимала его лишь как источник дохода? Или она так пыталась скрыть стресс?

Тут всё возможно. В каждой избушке, как говорится, свои «патамушки». На каждое постороннее «почему» есть своё «патамушта», и не всегда оно поддаётся обычной логике. Поэтому Новиков давно отучился судить других людей и их взаимоотношения по себе. Иногда человеческие поступки совершенно не поддавались никакому стандартному объяснению.

За мыслями о Кравчуках Новиков прошагал центр города, миновал несколько широких улиц и направился к окраинам. То есть, раньше здесь был просто один из районов, теперь же стоило немного спуститься по одной из расселённых улиц, и можно выйти прямо к берегу разлившейся реки.

Новиков спустился по каменной лестнице, непонятно, старорежимной, или устроенной здесь в советское время. Лестница уходила прямо в воду, плещущуюся у откоса. Некоторые дома, похоже, уже разобрали и увезли. Хотя пара крыш так и выглядывала из воды. Это, наверное, те, кто выбрал компенсацию и оставил своё бывшее жилище здесь, на будущем речном дне.

Новиков приложил ладонь ко лбу козырьком. Насколько хватало взгляда, уже плескалась вода. Только вдали виднелись не то холмы, не то просто возвышенности. Ну, скоро и их зальёт

Занятно, что мать и дочь Кравчук куда больше горевали о затопляемом городе, чем о погибшем отце семейства. С одной стороны, понятно — у людей жизнь круто поворачивается, и непонятно, куда именно. Но с другой — это ведь человек. Неужели у них были настолько скверные отношения, что о нём даже слезинки не проронят?

Обидно было бы ожидать такой реакции от собственных близких.

Новиков понадеялся, что ему подобное не грозит, и стал подыскивать место для рыбалки. Хотя чего тут подыскивать, почему бы не устроиться прямо на нижних ступеньках лестницы. Камень уже хорошо прогрет солнцем, так что можно просто сесть и размотать удочку. Вряд ли тут, конечно, есть рыба, но это очень хорошее место, чтобы просто посидеть и поразмышлять.