Мазыйка. Приговорённый город

Глава 12. Не меньше сотни фотографий

Антон уехал ни свет ни заря. Новиков же продрых долго. Будильника он так и не купил, петухи здесь не голосили. Игнатьев не потрудился его разбудить и препроводить на службу. Понятно, хочет сначала сам из найденной в могиле банки вытянуть всё, что можно.

Как же раздражало это его отношение. Кем он считал Новикова, в чём подозревал. Скорее всего, думал, что Новикова и Антона прислали откуда-то «сверху», может, даже из Москвы. Внедрили, так сказать. Но ведь шефскую помощь обычно оказывают официально, это Новиков знал по опыту. И даже если кто-то работает под прикрытием, всегда находит способ найти с коллегами контакт. Новиков же никак для Игнатьева не обозначился. А может, стоило. Но ведь он стал бы проверять и сразу бы распознал ложь.

Сетуя на нескладность ситуации, Новиков встал, заправил кровать, сделал гимнастику. Хорошо, что койка ему досталась жёсткая, а то в гамаке или на мягком неортопедическом матрасе он со своей проблемной спиной доспался бы до невозможности нормально ходить.

Новиков побрился. Опасной бритвой, с ней у него проблем не возникало, как у Антона. Но помыв бритву, опять убрал её в карман брюк. Просто на всякий случай.

Ещё очень возможно, что Игнатьев считает Новикова агентом вражеским. А это ой как неприятно.

За этими мыслями Новиков достал коробку с кофейным напитком «Кубань». О натуральном зерновом кофе в конце пятидесятых обычным гражданам мечтать не приходилось. Только какие-нибудь Кравчуки или Ткач могли такой достать. Ну а обывателям оставалась вот эта странная смесь из пережженного цикория и ячменя. Ну и что там ещё добавлено. Зато легко и просто заваривалось кипятком.

Сделав пару бутербродов, Новиков сел за стол. Имитация кофе оказалась вполне приличной. Вкус, конечно далёк от идеала, но ничего, сойдёт. А ведь через каких-то пятьдесят, ну семдесят лет в Нижегородской области будут выращивать свой, местный сорт кофе. Правда, займутся этим ведьмы вроде Иды Кашиной. Может, подкинуть ей идею? Наверняка же она знакома с теми, кто будет куролесить тут через полвека. По крайней мере, точно должна быть знакома с их предками.

И колбаса какая замечательная. Ни красителей, ни сшибающих ароматизаторов, от которых горло чешется.

Да, в еде толк знали. Конечно, не такое разнообразие, как в новое время, зато всё качественное.

А вот с Игнатьевым придётся как-то договариваться. Раз уж работать вместе. Но если он держит Новикова за иностранного шпиона, то иметь с ним дело придётся ой как трудно. Это если он вообще пойдёт на контакт, а не запрёт снова в камере и не накачает сывороткой правды. Хотя такая сыворотка — это, пожалуй, одно из наименьших зол. Тогда Игнатьев просто узнает много интересного. И ноль полезного.

Только Новиков закончил завтрак и помыл посуду, как в дверь позвонили. Молоденький офицер из подчинённых Игнатьева сообщил, что Новикова ожидали. Пришлось быстро приводить себя в порядок и топать на новое место службы. Сколько же им придётся здесь торчать?

«Пока не закончите дело», — пронеслось в мыслях. Знать бы ещё, какое именно дело им предстояло распутать, и как побыстрее с этим управиться. А то домой хочется. И дело не в интернете и прочих удобствах. По жене Новиков соскучился.

Ладно, надо собраться. Отчего-то казалось, что сегодня на улицах прохожих ещё меньше, чем вчера. Может, так оно и было, ведь каждый день кто-то уезжал. С другой стороны…

Когда Новиков вышел на площадь вслед за провожатым, то чуть не столкнулся с парнем, настраивающим фотоаппарат, чтобы сделать пару кадров универмага и других строений.

— Простите, — буркнул Новиков, стараясь побыстрее пройти мимо.

— Ничего, ничего, — заулыбался парень. Потом зачем-то сообщил: — Вот, делаю кадры для истории. Может, кому-то когда-то пригодится.

Новиков, уже ушедший вперёд, даже обернулся. Так вот, наверное, чьи фотографии он потом будет рассматривать в альбоме. Так, надо запомнить этого щуплого лысеющего персонажа в очках. И пореже с ним сталкиваться, а то вдруг не только отец Павел увидит сходство Новикова с кем-то на фотографиях из того альбома.

Парень, правда, интереса Новикова не заметил, он щёлкнул площадной вид, потом замахал кому-то рукой:

— Эммочка, здравствуй!

Эммочка обернулась и кокетливо помахала ему в ответ. Эммочка Кравчук, между прочим. Новиков её мигом узнал, хотя раньше видел всего-то один раз, да и то на фотографии. Так вот откуда здесь у каждого галерея на стене. Фотомастерская-то съехала, а активный фотограф-любитель остался. И ведь кто-то что-то такое Новикову уже говорил. Про то, что кто-то из местных сам делает хорошие фотографии, и недорого.

Парень тем временем подбежал к Эммочке Кравчук, жеманно поцеловал ей ручку и стал упрашивать попозировать у площади, так чтобы она стояла на выходе из улицы. То есть, по бокам дома, а за её спиной — просторная площадь. Ничего так идея, живописная.

И тут Новиков вспомнил. Да, и такой кадр он тоже в альбоме видел. Иначе как бы он понял, что именно там втюхивал хихикающей жеманной Эммочке этот щуплый фотолюбитель.

Тем временем провожатый довёл Новикова до здания Горисполкома и даже открыл для него дверь.

— Спасибо, — чётко произнёс Новиков, проходя. Ответа, впрочем, не последовало, да и сам парнишка как-то бесшумно испарился.

Новиков же просто постучал в кабинет, где обычно заседал Игнатьев.

— Заходите, — вместо приветствия громко пригласил чекист. — Садитесь.

— Доброе утро, — нарочито вежливо произнёс Новиков, усаживаясь.

— Вы тут давеча жаловались, что дел у вас никаких нет, — небрежно проговорил Игнатьев. — Так вот, нашлась работёнка, специально для вас.

Он встал, достал что-то из большого сейфа и вернулся к столу. Стал раскладывать перед Новиковым… что бы вы думали? Не меньше сотни фотографий.

— Это снимки Оксаны Ткач, — говорил Игнатьев, продолжая вынимать фотографии из папки. — Портреты, личные фотографии, всё такое. А вот это, — тут он показал конверт с печатями, — сняли наши специалисты. Тут фотографии украшений, которые нашли у неё дома, а ещё тех, что были в банке, которую мы с вами выкопали. Вы вроде говорили, что горите желанием заняться сопоставлением. Вот, вам и фотокарты в руки.

Новиков заставил себя улыбнуться плоской шуточке чекиста. И даже благодарно кивнул.

Игнатьев уселся на своё место и занялся какими-то бумагами, Новиков же, сортируя фотографии, спросил:

— А что ещё было в банке?

— Деньги, — просто ответил Игнатьев. Сумму не назвал.

Новиков не стал уточнять. Вместо этого спросил:

— А дома у Ткач нашли наличные?

— Да, немного. Так, на булавки.

— А сберкнижка?

— И она имеется. — Подробностей Игнатьев опять не выдал, да они и ни к чему.

Ясно же, что Ткач была состоятельной дамой.

Дальше Новиков молча стал раскладывать фотографии на столе. В один ряд выложил те, что ночью нащёлкали и успели проявить криминалисты Игнатьева. Ничего так ребята постарались, кадры вполне приличного качества, можно рассмотреть детали с разных ракурсов. Ну, у Игнатьева попробуй, не постарайся.

Затем Новиков стал выкладывать на стол фотографии почившей Ткач. Красивая была женщина. Фотографий школьных лет и юности не много, но это и понятно — предвоенное и военное время. А вот сытые годы зажиточности мадам Ткач запечатлела с разных сторон и в деталях.

— Яков Михалыч, разрешите спросить, — произнёс Новиков, разглядывая фотографию Ткач, где она стояла за богатыми домами на фоне равнины и ныне затопленных мелких строений. Примерно там, где бы убит Кравчук.

— Разрешаю, спрашивайте, — отозвался Игнатьев.

— Что за молодой человек бегает по городу с фотоаппаратом? Невысокий, щуплый, шатен, лысеющий. В очках.

— Ленмар Ивашкевич. Школьный учитель, — после небольшой паузы пояснил Игнатьев.

— Что преподаёт? — как бы между прочим спросил Новиков, рассматривая очередной портрет Ткач.

— Химию. И ведёт кружок фотомастерства. Вам зачем?

— Так, интересуюсь. — Новиков отложил пару кадров, где Ткач была изображена в полный рост, так что украшений не рассмотреть. — Здесь у людей много фотографий, хотя мастерская уже уехала. Они к этому Ленмару обращаются?

— Почему бы и нет, — уклончиво ответил Игнатьев, продолжая делать вид, что строчил какие-то документы.

— То есть, он так помаленьку зарабатывает?

— Вы это к чему? — наконец прямо спросил Игнатьев.

— Он и для Ткач делал портреты?

— Мы его уже опросили, — пояснил Игнатьев. — Алиби у него. В школе был до поздней ночи.

— Звонили как раз из школы, — припомнил Новиков.

— Школа переезжает. Там народ толпится с утра и до самой ночи. Этот Лёня свои ненаглядные реактивы паковал и подписывал. Они у него подотчётные, так что завуч всё подтвердила.

— А какой у него фотоаппарат? — резко сменил тему Новиков.

— «Салют», а что? — не растерялся Игнатьев.

— Ничего, просто интересуюсь. Хорошие фотографии, качественные. — Новиков показал Игнатьеву отменный портрет Ткач с букетом цветов. — Значит, хороший у него агрегат.

— Почему вы думаете, что это он её снял? — хмуро спросил Игнатьев.

— Я видел портреты Эммы Кравчук. Тоже отличные. Парень своё дело знает. — Новиков помолчал, продолжая раскладывать карточки. — А учитель из него хороший?

— Вроде да, — пожал плечами Игнатьев, возвращаясь к своей писанине. — Не слышал, чтобы на него жаловались. Наоборот — сплошные благодарности. Химию обожает, с отстающими занимается. Активист, спортсмен, комсомолец, в самодеятельности опять же участвует, субботники не пропускает.

— Не состоит, не привлекался, — пробормотал Новиков.

— Что?

— Химию, значит, обожает? — чётко произнёс Новиков, повернувшись к Игнатьеву.

Тот только глянул на него и спокойно вернулся к писанине. Новиков припомнил, как Игнатьев с энтузиазмом рассказывал ему о всяких интересных химических разработках в Добромыслове. Новиков, правда, в тот раз был пристёгнут к креслу. В общем, Игнатьев тоже химию обожал. Тут они с этим Лёней были на одной волне.

Интересно, а Иде Кашиной этот Лёня тоже делал портреты? Иначе с чего бы Игнатьев заранее разузнал всю его подноготную.

Новиков повозился ещё с карточками. Наконец отобрал те, что были пригодны для разглядывания на них украшений Оксаны Ткач.

— А есть увеличительное стекло? — спросил Новиков, откладывая те карточки, что не пригодятся.

Игнатьев молча выдал ему лупу в металлической рамке и с деревянной ручкой.

— Спасибо, — произнёс Новиков. Потом снова пошёл в атаку: — А разрешите ещё спросить?

— Какой вы любознательный, однако, — пробубнил Игнатьев. — Но вежливый. Так что разрешаю.

— Что с отпечатками в квартире Ткач?

— И в отпечатках разбираетесь, — улыбнулся Игнатьев, припоминая, очевидно, разговор о двух бороздах от удушения на теле Ткач.

— Не так хорошо, как хотелось бы, — улыбнулся в ответ Новиков.

— С отпечатками в квартире товарища Ткач очень странная история. Часть из них затёрта. Например, те, что были на двери. И на шкатулке с её украшениями и наличными.

— Значит, что-то он всё-таки утащил, — констатировал Новиков, крутя в руке лупу. — Но не всё. Почему?

— У меня на этот вопрос нет ответа, — театрально признал Игнатьев. — А у вас?

Новиков пожал плечами:

— Может, он не хотел привлекать внимания? Мол, кто там ещё и когда разберётся, чего и сколько было у Ткач.

— Но если бы забрал всё, то можно было списать убийство на ограбление, — вставил Игнатьев.

— Или ограбление, или самоубийство, — парировал Новиков. — Пришлось выбирать, и он выбрал второе. Чтобы вписать всё в одну канву с Кравчуком. Кстати, вы восстановили записку из его подкладки?

— Не полностью, — наконец ответил на старый вопрос Игнатьев. — Какая-то ерунда про предателей и шпионов.

— Фамилия Ткач не фигурирует?

— Да там почти ничего не разобрать. — И Игнатьев вздохнул, поморгал и снова стал что-то писать.

А Новиков вернулся к разглядыванию фотографий красивой женщины и изумительных ювелирных изделий. Да уж, производство в Мазыйке было поставлено отлично. Хотя что тут удивительного, здесь традиции с царских времён сохранились.

Новиков методично рассматривал фотографии Ткач, сверял их с карточками украшений и делал пометки. Игнатьев же сначала что-то долго писал, потом вышел, вернулся, снова писал, снова ушёл.

Почему-то оставил какие-то документы прямо на столе, даже в сейф не убрал. Проверял Новикова на честность, не иначе. Наверняка не забыл положить на листы какую-нибудь крупинку или волосок в качестве заметки. Новиков же в свою очередь в отсутствие Игнатьева даже зада от стула не оторвал, так и сидел, возясь с фотографиями.

Они провозились полдня, Новиков — с фотографиями, Игнатьев — с бумажной писаниной.

Наконец можно было сделать определённые выводы.

— Некоторых украшений не хватает, — произнёс Новиков, перепроверив свои отчёты. — Большой перстень с вензелями — раз. Серьги в виде переплетающихся колец — два. И колье в виде цветка — три. Всё, похоже, золотое.

И Новиков положил перед Игнатьевым фотографии Оксаны Ткач, где она была изображена как раз в этих «брюликах».

— Конечно, всегда остаются разные варианты, — задумчиво произнёс Новиков, возвращаясь на своё место и собирая остальные карточки. — Что она, например, брала их у кого-то напрокат, чтобы сфотографироваться. Но учитывая, что эти предметы встречаются по два-три раза на разных фотографиях, то, скорее всего, они принадлежали ей.

— Могла продать, — пожал плечами Игнатьев, рассматривая фото.

— Могла, — согласился Новиков. — Только зачем. В деньгах она явно не нуждалась. А учитывая, что она их носила и даже красивые фотографии с ними делала, то они ей явно нравились. Не стала бы продавать.

— Пожалуй, что так, — произнёс Игнатьев. — Запишем.

— Да, а можно где-то достать каталоги ювелирного завода? — спросил Новиков.

— Вам зачем?

— Проверить, точно ли это вещицы местного производства. Или, может, другого какого. Или вообще старинные. Если старинные, то стоят, наверное, дороже.

— Наверное, — задумчивым эхом повторил Игнатьев. — Попробуем разузнать.

И он убрал все фотографии обратно в сейф.

— Я ещё могу чем-то вам помочь? — спросил Новиков.

— Пока нет, так что можете быть свободны.

— Спасибо. Если что — вы, наверное, всегда знаете, где меня найти.

И Новиков вышел из кабинета. На сегодня у него дел больше не было. Так что надо бы снова прошвырнуться по магазинам, купить будильник и консервный нож.

Пока Новиков сидел в кабинете Кравчука, прошёл хороший летний дождик, и теперь кругом разлились зеркальные лужи. Булыжники старых мостовых отсвечивали округлыми спинками, так что казалось, что по городу проложены чуть ли не бриллиантовые дороги. Бриллиантовые дороги в ювелирном городе.

Новиков быстро сходил в «Промтовары», приобрёл маленький будильник и открывалку для консервов. Заодно заскочил в продовольственный и купил там полкило «Мишек на севере», ведь Антон просил сладкого. Да и сам Новиков, чего уж, там тоже никогда не отказывался от конфетки или шоколадки.

Воздух после дождя посвежел, и никаких отвратительных выхлопов.

Чтобы сразу не возвращаться в пустую чужую квартиру, Новиков поболтался ещё вокруг площади. Нашёл цветущий закуток возле угла старого дома. Там среди мальв и роз как раз стояла старая деревянная скамейка, на которой, наверное, раньше по вечерам сидели местные и обсуждали, у кого что случилось за день.

А сейчас туда уселся Новиков, чтобы угоститься знаменитой советской конфеткой, у которой даже фантик — произведение искусства. Да, и шоколад здесь был что надо. Настоящий, ароматный, с начинкой из пралине и вафли. Новиков жевал конфету и думал, как ему теперь домой-то возвращаться. Ведь после советских деликатесов колбаса и конфеты из нового времени в глотку-то уже не полезут.

А Новиков всегда был не прочь угоститься сладким. Работа у него сложная и стрессовая. Потому и на сериалы подсел. Которых здесь нет. Ни телевизора, ни интернета. Чем же люди занимаются по вечерам?

Газеты, может, читают. Вон, как тот мальчишка лет трёх, который бегал в нескольких метрах от Новикова, размахивая расправленным газетным листом. Наверное, представлял, что это у него такой воздушный змей.

Знакомый какой-то мальчик. Светленький, в сероватой рубашонке, коротких штанишках и сандаликах.

Малыш заметил, как Новиков на него таращился. И в этот момент незадачливый майор вспомнил, где именно и когда он видел этого мальчишку. А надо было вспомнить раньше, потому что теперь малец уверенно направился в его сторону.