Мазыйка. Приговорённый город

Глава 10. Спокойное советское прошлое

Игнатьев выпихнул Новикова с места происшествия, но никаких инструкций не дал. Значит, можно просто поболтаться по городу, сходить в магазин. Подумать.

Новиков вышел на улицу, пересёк двор, нигде не задерживаясь. Туда как раз съезжались специальные машины, так что незачем привлекать лишнее внимание.

Только выйдя за палисадники, Новиков обернулся. Красивый дом. Бледно-оранжевый, с белой лепниной. Никто из окон не таращится, как обычно при происшествиях, куда потом прибывают спецслужбы. Наверное, большинство соседей Ткач уже разъехались. Интересно, им дали приличные компенсации? Наверное, да, потому что жили тут явно не бедствующие и со связями. А к комфорту человек быстро привыкает.

Дальше Новиков привычно стал осматриваться в поисках камер или машин с видеорегистраторами. Увидел только столбы с проводами да фонарями. Здравствуй, спокойное советское прошлое.

Погрустив над отсутствием свидетелей (и камер, чего уж там), Новиков побрёл домой. То есть, в своё расположение. Антона, разумеется, там не было.

Новиков немного поразмышлял о сложившейся ситуации стоя у открытого окна, и, подосадовав на нехватку информации, пошёл гулять по городу. Надо же как-то обживаться. Кто знает, сколько им здесь торчать. Хорошо бы не всю оставшуюся жизнь. Хотя этому прекрасному городу и так недолго осталось.

Новиков просто бродил по улицам, разглядывая старинные и сталинские дома, дворы, курдонёры. Кругом цветники, клумбы, флаги ещё не сняты. Даже городской парк есть, народу там, правда, теперь не много, зато фонтан ещё работал.

Просто погуляв по парку, Новиков отправился по магазинам. Ну прямо как домохозяйка. А ведь он с переезда в Покров даже сам о себе так не заботился, всем обычно занималась жена.

При мысли о жене, которая сейчас ещё даже не родилась, как впрочем, и сам Новиков, чуть глаза не защипало.

Собравшись, Новиков сосредоточился на делах бытовых. Для начала купил в маленьком хозмаге в торговых рядах обычную сетчатую авоську. Правда, пока ждал совей очереди, в большом окне увидел мужичка, который нёс в бидончике что-то пенящееся. То ли квас, то ли пиво. На всякий случай Новиков обзавёлся и трёхлитровым бидоном. Нет, не для пенящегося.

Купил ещё туалетного мыла (хозяйственного выдал им Игнатьев), спичек, зубных щёток и порошка (пасты то ли больше не было, то ли ещё не было). Приобрёл для Антона безопасный бритвенный станок с набором лезвий. Потом нашёл продуктовые. В овощной зашёл и сразу же вышел. Затхлый запах этих выложенных тёмной плиткой торговых точек помнился Новикову с детства, и был жутко неприятен.

Так что Новиков отправился в небольшой продовольственный магазинчик, устроенный чуть поодаль от площади. Вот это здание понятное, даже привычное — некрасивое, кирпичное, приземистое. Таких по стране тысячи, и от того, что одно утопнет, хуже не станет.

Здесь Новиков закупился консервами. Взял ещё докторской колбасы, которую ему завернули в серую бумагу. На всякий случай мяса брать не стал, потому что холодильником их Игнатьев не обеспечил, а как работало пространство под окнами на кухне, Новиков точно не знал. Вроде это тоже было что-то вроде холодильника, но сейчас лето, и как там будет храниться мясо, неясно. Так что лучше брать продукты попроще.

Яиц ему продали ровно два десятка, и их пришлось положить в очень удачно купленный бидон. Бутылка молока (стеклянная), сахар, соль, макароны (длинные такие трубочки, тоже в обёрточной бумаге). Ещё Новиков решился купить какого-то кофейного напитка «Кубань».

Выйдя на улицу, отправился искать булочную. Жутко неудобно, когда все продукты — в разных магазинах. И до супермаркетов ещё ой как далеко.

Буханку ржаного Новиков еле донёс. Почти бежал домой, истекая слюной от запаха свежего мягкого хлеба с упругой корочкой.

Уже мечтая о бутерброде с ароматной настоящей колбасой на прекрасной мягкой горбушке ржаного, Новиков почти влетел в подъезд. И чуть не сшиб с ног Иду Кашину, с подносом в руках, нарытым красиво расшитым вафельным полотенцем.

— Ой, а я как раз к вам, — белозубо заулыбалась Ида, накрашенная как на танцы. И в нарядном зауженном платье. И в туфлях.

— Вы сегодня не на работе? — вежливо поинтересовался Новиков, поднимаясь на свой этаж и продолжая грезить бутербродами.

— Я в отпуске, — весело пропела Ида, беспардонно увязываясь за Новиковым. — Кстати, это вам, — загадочно улыбнулась Ида, взмахнув накрашенными ресницами и кивая на поднос. — Пирог с яблоками.

— Спасибо, — изобразил улыбку Новиков.

Пришлось пустить её в квартиру. Не выхватывать же пирог, а потом хлопать дверью перед носом женщины, которая для них так расстаралась.

— Как вы обустраиваетесь? — спрашивала Ида, расхаживая по кухне, пока Новиков раскладывал покупки по подоконнику и старой облезлой этажерке, то ли оставшейся от прежних хозяев, то ли притащенной сюда Игнатьевым.

— Потихоньку, — вильнул Новиков. Потом, раз уж ему не дали насладиться бутербродами, пошёл в атаку: — Вы давно живёте в этом городе?

— Полжизни. Приехала из Добромыслова по распределению как раз перед Войной.

— Вы знали мать заведующей универмагом? — прямо спросил Новиков, зажигая газ на плите и ставя чайник.

— Да, хорошая женщина. Была. — Ида уселась на один из стульев и опёрлась локтем о стол.

Новиков молчал, возясь с покупками. Если уж Ида знала мать Ткач, то наверное, многие были с ней знакомы. Её не стало лет пять назад. То есть, если предположить, что Ткач писала свою предсмертную записку в присутствии убийцы, а он не обратил внимания на упоминание матери, то он мог не знать, что она уже умерла. Или он приехал позже, или… просто пропустил эту деталь. Или неправильно понял. Теперь Новикову нужно понять этот нюанс правильно.

Но до чего странно, что Ткач подумала об умершей матери в последний момент жизни.

— У них были хорошие отношения? То есть — у семейства Ткач? — спросил Новиков, убрав часть покупок в ящик под окно.

— Нормальные, — пожала плечами Ида, глядя в угол кухни.

Ясно. Так себе были отношения. Что там говорил Игнатьев про мать? Честная женщина. А дочь спекулянтка. Правда, скорее всего, она этими шмотками просто пыталась залатать дыру в душе. Муж умер, детей нет. Но матери её мутные делишки явно были не по нраву. Может, Оксана Ткач просто выплеснула в этой записке застарелое чувство вины?

Это если её ничем не накачали.

— У вас чайник кипит.

— А? — тупо спросил Новиков и обнаружил, что застыл у окна с пачкой сахара в руках.

Ида поднялась, отодвинула Новикова и проворно заварила чаю. Чашек не было, только две жестяные кружки, с барского плеча выделенные попаданцам Игнатьевым.

— У вас очень красивый город, — произнёс Новиков, усаживаясь за стол. Кажется, он уже выболтал этой близкой знакомой Игнатьева больше, чем следовало.

— Да, это правда, — улыбалась Ида, попивая чай из кружки. — Вы знаете, что слово «Мазыйка» переводится как «красавица»?

— Не знал, — покачала головой Новиков. — А что здесь вообще раньше было? Производства?

— Да много чего здесь было. И всё уплыло, — печально произнесла Ида.

Новиков помолчал. Как бы у неё разузнать, что же такого особенного имелось в этом удивительно красивом городе, раз тут такое хорошее снабжение и обеспечение. Город-то вроде не был закрытым. Просто Новиков знал, что в закрытых городах Союза люди жили чуть получше, чем в остальных.

Ида нарезала пирог тупым ножом, тоже принесённым Игнатьевым.

— У вас красивые кольца, — произнёс Новиков, рассматривая два недешёвых золотых украшения на пальцах Иды. — Наследство?

— Нет, — усмехнулась Ида. — Это местное производство. Здесь же раньше работал ювелирный завод. Вырос из мастерской Серебровых. Слышали?

— Про Серебровых все слышали, — кивнул Новиков. — Знаменитые ювелиры.

— Придворные, ещё с царских времён. Имели здесь заводик до Революции. Потом, кстати, примазались к новому режиму. — Ида раскладывала куски пирога по щербатым тарелкам. — Между прочим, это именно от них здесь много чего осталось. Они давали деньги на дома, почту, поликлинику. Потом всё национализировали, но Серебровых трогать не стали. Их потомки до последнего времени на заводе работали. Но теперь уже уехали. Их первыми вывезли, вместе с лабораториями.

Новиков откусил пирога, чтобы не сболтнуть ещё лишнего. Кажется, до него дошло, почему к Мазыйке относились с таким трепетом. Ювелирное производство с лабораториями. Какая-то особенная химия драгметаллов. Ну не ртуть же в золото здесь перегоняли. Наверное, просто вели какие-то исследования. А что, неплохая цель для иностранной разведки. Но завод-то давно уехал. Зачем тогда здесь осталась взрывчатка и резиденты?

Ида внезапно глянула на свои часики с золочёным браслетиком, повела бровями, вскочила и протараторила:

— Мне пора. Всего доброго. Обживайтесь. Обращайтесь, если что.

Новиков даже проводить её не успел — сама выбежала. Даже своего пирога не попробовала. Зато Новиков уже угостился. А что, если в него что-то добавлено? Ну не промывать же желудок. Так что Новиков вернулся в кухню и собрался было и дальше чаёвничать, но в дверь позвонили.

В кухню вошёл Игнатьев. Обычно холодный. Увидел две кружки чаю и куски пирога на тарелках. Помрачнел.

— Садитесь, — пригласил его Новиков. — Ваша знакомая нас угостила. Или, может, хотите бутерброд?

— Благодарю, — проскрипел Игнатьев.

Не дал Новикову налить ему чаю, взял кружку Иды. И её кусочком пирога не побрезговал.

— Скажите, можно ли узнать, откуда звонили Оксане Ткач вчера вечером? — спросил Новиков, заедая ароматный чёрный чай великолепным яблочным пирогом. Тёплый такой, с мягкими яблоками и кисло-сладким сахарным соком.

— Звонили из школы, — ответил Игнатьев. — Но там единственный телефон на весь район, он у них теперь в холле стоит. Люди-то суетятся. Заходи и пользуйся.

— Ясно, — грустно протянул Новиков. Потом решился спросить: — Есть что-то новое по поводу самой Ткач?

— Есть, — кивнул Игнатьев. Потом долго жевал пирог, видимо, принимая решение, стоило ли посвящать Новикова в детали. И если посвящать, то в какие именно.

Новиков же просто молчал. Оставил половину пирога под окном, чинно нарезал хлеба, положил на кусочки по два кружка колбасы. Один бутерброд молча устроил перед Игнатьевым.

— У неё две борозды на шее, — проговорил наконец чекист. — И царапины.

— Сначала душили, потом вешали, — вздохнул Новиков. Если честно, он именно такого поворота и ожидал.

— А вы разбираетесь.

— Разбираюсь, — подтвердил Новиков. Взял свой бутерброд и стал молча жевать.

Игнатьев тоже просто делал вид, что перекусывает. Ну чисто светский ланч двух коллег. Или советский перекус.

Про токсикологию даже спрашивать не стоит. Если Ткач задушили, а в этом теперь сомневаться не приходилось, то накачивать её просто не было смысла.

— А кого она могла ждать в таком наряде? — задумчиво произнёс Новиков, глядя в окно, на колышущиеся ветви густых лип и берёз. — Если не Кравчук, то кто?

Игнатьев в ответ только повёл плечами. Ясно, Ткач под наблюдением не находилась, и вычислить второго её любовника сразу было невозможно. Второго. А был ли первый?

— А у неё точно были отношения с Кравчуком? — спросил Новиков, доедая бутерброд.

Да уж, колбаса так колбаса. На вид неказистая, сероватая, зато на вкус великолепна. Не смесь жира с ароматизаторами, как в новое время.

— С Кравчуком у них давно, — кивнул Игнатьев, наливая ещё чаю. — Правда, было похоже, что в последнее время они как бы разбежались. Так, общались по делам, и всё.

— Но она вызвала его к реке, — проговорил Новиков, глядя на чаинки, плавающие в кружке. — И он вышел.

— Смотря по какому делу она его вызвала, — заметил Игнатьев.

И да, он был прав. Скорее всего, от отношений у Кравчука и Ткач остались только общие мутные спекулятивные делишки.

С другой стороны, дело-то вроде бы складывалось в определённую логическую цепочку. Ткач имела отношения с резидентами и была известной спекулянткой. Её приятель и подельник Кравчук, хотя и сам был замазан, угрожал её выдать. Она его за это утопила, потом повесилась, чтобы не встать к стенке.

Кто-то хотел, чтобы всё выглядело именно так. Кто?

Тот, кто прятал взрывчатку в брошенном доме. Тот, кто задушил Ткач, заставив её написать записку. У неё почерк дрожал, это и без графологической экспертизы понятно. Значит, ей угрожали. Палач стоял прямо над ней, разодетой для свидания. А она плакала, но продолжала писать. По щекам текла тушь, руки дрожали.

И в этот момент она подумала о матери. И почему-то поставила неправильную дату. Может, от кошмарного стресса. Или по какой-то другой, неведомой пока причине.

— Как думаете, Ткач, и правда, была связана со шпионами? — наконец спросил Новиков.

— Я думаю, мне пора. — Игнатьев поднялся, отряхнул руки. — Спасибо за угощение.

— Фомаиде Агапитовне спасибо. Это местные сорта яблок?

— Да. Ещё с царских времён. И потом здесь тоже были сады, но теперь они уже затоплены. — Игнатьев вышел в прихожую.

— Ну, наверное, часть саженцев перенесли. — Новиков последовал за чекистом. — Жаль терять такие сорта. А большие сады были?

— Да, огромные. У нас и соки делали, и джемы, и мармелады, и детское питание.

— И всё пропало, — пробормотал Новиков.

— Не всё, — сухо произнёс Игнатьев. — До свидания.

Новиков попрощался и запер за ним дверь. Хотя этот человек при желании войдёт в любую дверь, и явно не только в этом городе.

С другой стороны, где-то по городу бродит некто, на чьей совести уже как минимум одна жизнь, а то и две. И ещё нападение на конвой Игнатьева, который вёз ящики со взрывчаткой. Пожалуй, тут работает профессионал. Возможно, не один.

Дверная цепочка от них, наверное, не спасёт, но пренебрегать лишней толикой безопасности не стоит.

Так подумал Новиков, закрываясь на цепочку.

Надо же, и заняться нечем. Телевизора нет, пазлов нет, планшета с сериалами тоже нет. Даже книг — и тех нет. В библиотеку, что ли, записаться.

Чтобы скоротать время, Новиков отправился на кухню освежать свои навыки выживания в городских условиях без жены. Перебрал и промыл гречку, поставил вариться.

Достал говяжьи консервы и понял, что сейчас не то время, когда банки делают с колечками для лёгкого открывания. Нужен специальный консервный нож, а он не додумался такой приобрести. Пришлось ковырять банку обычным ножом и надеяться, что лезвие не сломается, а в мясо не налетит металлическая стружка. И ещё все пальцы останутся целы и на своих местах. Ну, вроде неплохо получилось — и пальцы себе не отрезал, и тушёнку открыл. Чуть не подавился слюной от аромата мяса со специями.

Пока помешивал кашу в ковше, послышался скрежет замка, а потом громкий стук.

— Эй, ты дома? — прокричал Антон из-за двери.

— А ты думал, кто дверь-то закрыл? — спросил Новиков, убирая цепочку.

— От кого ты тут запираешься, — пробормотал Антон. — Тут людей-то почти не осталось.

— Это приличных. Заходи, я гречку с мясом наварил.

— Ага, сейчас. Погоди, тут дрова привезли.

Новиков хотел помочь, но Антон его отпихнул в кухню, а сам в компании с парой бородачей с полчаса перетаскивал в коридор охапки дров.

Новиков догадался, что эти крепкие ребята с окладистыми бородами — бывшие монахи из артели, куда Игнатьев определил Антона. Интересно, монахи (хотя и бывшие) отправляют чекисту донесения?

От чаю они отказались, и Новиков из окна проследил, как от их подъезда уехал грузовичок.

— Сколько заплатил? — спросил Новиков, пока Антон разувался в прихожей.

— Нисколько. Это от санитарной вырубки осталось. А довезли бесплатно. Они говорят, в Артели все друг другу помогают. Типа построили коммунизм в отдельно взятой группке людей.

— Монахи построили коммунизм? Серьёзно?

— Да, ладно, это я их потроллил, — улыбнулся Антон. — Они всё про бескорыстие твердят. И всё такое. А я им говорю, что все принципы коммунизма взяты из Библии.

— Слушай, им и так в жизни непросто пришлось. Не лезь на рожон.

— Я и не лезу. Я же так, по-дружески. — И Антон заперся в ванной.

Новиков понадеялся, что умудрённые жизненным опытом бывшие монахи не будут злиться на молодого и, в общем-то, добродушного Антона.