Космопорт

Глава 6 Фича будет?

19 января, суббота, время 14:05.

Москва, ул. Поклонная, стрелковый тир.

— Ай! — вскрикивает Люда сразу вслед за грохотом выстрела.

Если бы не инструктор, выронила бы пистолет. С усмешкой переглядываюсь с Овчинниковым. Ему к оружию не привыкать, а у меня врождённые способности. Ольховский и Марк похуже, но мужской азарт тоже включается.

Зине тоже не требуется инструктор. К ней попытался приклеиться один из местных, но его буквально одним взглядом отнесло в сторону. Пистолет долго осматривала, ощупывала руками и взглядом, стрелять сразу стала с одной руки, и как я ни присматривался, не заметил, чтобы она моргала в момент выстрела. Прирождённая воительница.

Мне пришлось напрягаться, чтобы блокировать инстинктивное зажмуривание при выстреле. Справляюсь. Инструктор быстро теряет ко мне интерес.

После нас девчонки, к которым Зина не причислена. И вот они дают жару. Взвизгивают, вздрагивают, отворачивают лицо. Веселимся от души. Даже Зина улыбнулась. Хотя нет, наверное, показалось…

Решил не тянуть кота за хвост и ввожу постоянные занятия в стрелковом клубе для руководства. Как научимся, нам доверят оружие. Не сразу. Сначала травмат, пусть народ привыкнет, а затем можно и боевое оружие вручить. Здесь, в Москве, его никто не получит. А вот на космодроме, где бы он ни был, и раздам. Со всеми атрибутами в виде серьёзного сейфа, инструкцией по применению и боеприпасами. Оружие требует постоянного внимания и соответствующей культуры обращения.

— Две десятки, девятка, две восьмёрки! — инструктор объявляет мой результат в конце занятий.

Овчинников косится ревниво, наступаю ему на пятки. Разбирает свой Стечкин, следить за оружием нас тоже учат. Делаю то же самое, тщательно чищу, снова смазываю.

…Звонил Юне на следующий день после беседы с Родионовичем.

— Есть дело, нуна, на сто рублей, — начинаю сразу после приветствий и говорю по-корейски.

Юна включается сразу. Работает моя паранойя, если нас подслушивают, то пусть помаются с переводом.

— Сто рублей маловато будет, Витя-кун, — смеётся.

— Нам хватит. Тут такое дело наклёвывается, планируем взять кредит порядка миллиарда долларов, но физическим золотом…

— Бери-и-и-и!!! — Юна буквально взвизгивает.

— Нуна, ты чего? Всего-то тонн двенадцать…

— Бери больше! Сколько дадут, столько и бери! — никак не успокоится моя нуна. Затем требует подробностей.

По мере того, как излагаю, успокаивается. Во-первых, на воде вилами писано. Найди таких доверчивых, чтобы золотыми слитками делились. Во-вторых, попрыгать надо.

— Понимаешь, нуна, надо сделать так, чтобы они сами нам эти золотые тонны всучили. А для этого…

Привожу весь расклад. К сожалению, не нашёл возможности заменить слова Байконур и Казахстан. Если коротко, обещала помощь, вроде есть у неё возможности.

— Ещё одна проблема есть, нуна. Нам нужен самолёт, но у нас их производство только раскручивается. Линейка короткая, особого выбора нет. Они крупнотоннажные все, мне ни к чему.

— Купить тебе? — предложение поступает мгновенно.

— Не, есть другой вариант. Почти все лизинговые машины иностранного производства встали. Их надо ремонтировать, но фирмы-производители отказываются поставлять комплектующие. Организовывать собственное изготовление нет смысла, от импорта авиатехники всё равно надо отказываться.

— Закупить и отправить тебе?

— Примерно так. Мне сначала надо данные собрать, следом перешлю тебе. Ты их затем продашь мне, а я продам авиакомпаниям. Заодно выберу и куплю себе самолёт. Или надолго зафрахтую.

Мне велели действовать и обещали посодействовать…

Стрелковый тир.

Напоследок внимательно читаю предъявленный счёт, только затем подписываю. В копеечку влетает обучение владению оружием, но мы — богатая организация, для нас это действительно копейки.

21 января, понедельник, время 13:05.

Москва, пл. Смоленская-Сенная, д.32/34,

МИД, 3-ий Департамент по делам СНГ.

— Кажется, у нас традиция появляется, Дмитрий Родионович, — усаживаюсь на удобный стул, почти кресло, после приветствий и рукопожатия. — Встречаться по понедельникам после обеда. Может, официально закрепим это время для меня?

— Посмотрим, — дипломат слегка улыбается. — Спешу вас обрадовать, Виктор, — улыбается ещё шире. — Дожали казахов. Они согласились передать требуемую вами инфраструктуру — комплекс «Энергия-Буран» и пару кварталов в городе — за символическую сумму.

Хмыкаю:

— И сколько нулей в этой символической сумме?

— Шесть символических нулей, — улыбается Родионович, — миллион долларов, если не напускать туман.

— За один тенге или рубль, выходит, не захотели отдать?

— Это же казахи! — вздыхает мужчина. — Им хоть шерсти клок и то в радость.

Начинает объяснять. В деталях всё выглядит сложнее, но они неважны. Сейчас утрясают документы о передаче прав на владение. Сначала на баланс ЦЭНКИ, затем те передают нам…

— За тот же миллион долларов, уж извините, Виктор, — разводит руками Родионович. — Ссылаются на то, что у них иначе дебет с кредитом не сойдутся.

— А что, казахам платят они?

Родионович кивает.

— Вот нищеброды мелочные!

На мой возглас Родионович неожиданно начинает веселиться. При этом поглядывает с уважением.

— В любом случае выкуплю это имущество у ЦЭНКИ только после того, как окончательный договор с казахами заключим.

— Итак, — продолжает дипломат, — что нам осталось? Полная автономия почти достигнута, если имущество станет вашим, то никто туда нос совать не будет.

— Будут, — не соглашаюсь. — Всякие инспекторы, наблюдатели и прочие бездельники.

— Естественно. Но ведь это обычное дело для каждого бизнесмена. Что, вам в университет пожнадзор не ходит, СЭС кафе и столовые не проверяет?

— Ходят, наверное… только университет — нестратегический объект. В обычном понимании.

— Думаю, вы справитесь.

— Уверен, что справлюсь, — и следующими словами стираю благодушие с лица дипломата: — Если удастся уговорить казахов крупно вложиться в Агентство. То самое условие номер три. По поводу автономии тоже надо их дожать, чтобы комплекс «Энергия-Буран» находился под российской юрисдикцией.

— Вы вроде намекали, что попробуете сами уломать Астану дать золотой кредит?

— Да. Но с вашим содействием. Каким, надо тщательно обдумать. Давайте обсудим один сценарий. Правительство, чтобы показать свою заинтересованность и уверенность в нашем успехе, может гарантировать возврат половины золотого кредита. Больше, наверное, не стоит.

— Не стоит вообще начинать такой разговор, — морщится дипломат. — Они тут же затеют торг на полмесяца, пытаясь добиться стопроцентной гарантии, то есть полного отсутствия всякого риска. В крайнем случае, конечно, можно на это пойти…

— Предложение снято, — прерываю его речи. — Как только вы сказали про полмесяца, всё и решилось. Фактор времени. Тогда сделаем так. Сами не предлагаем, но если казахи выдвинут такое условие, то поторгуемся. Но больше, чем на пятьдесят процентов соглашаться не будем. Напирая на то, что высокий процент кредита предполагает повышенный риск.

Мелкие детали обсуждаем ещё час. Даже мой искин немного запыхался.

Но кое-что меня напрягает. Родионович сказал, что очередной тур переговоров назначен на апрель. Успею?

22 января, вторник, время 13:15.

МГУ, ВШУИ, кабинет Колчина.

— Как дела с нейросетью? — не даю себе труда здороваться с Андрюхой, потому что давно родилось и окрепло ощущение, что ментально мы всё время вместе.

— Так и знал, что никаких трёх месяцев ты мне не дашь, — невозмутимый друг садится впритык к моему столу.

— Вот ты и проболтался, — принимаю довольный вид. — Раз знал, значит, должен быть готов.

— Я знаю, и ты знай, что ускорить время беременности у женщин невозможно, что бы ты ни делал…

— Хорошо, что ты не беременная женщина.

— Идея должна созреть, для этого нужно время.

— Времени нет, Андрюш. В апреле мы поедем в Астану. К этому времени… нет, сейчас, чтобы обеспечить наши позиции на переговорах с казахами, твоя нейросеть должна дать результат в ближайшее время.

— Зачем? Если в апреле, то мы прекрасно успеваем.

— Не успеваем. Мы готовим план действий уже с сегодняшнего дня. А твоя программа возьмёт и забракует этот план прямо перед поездкой. Такое может случиться? — на риторический вопрос сам и отвечаю: — Запросто. Твоя нейросеть — инструмент подготовки к переговорам, поэтому наточить его надо быстро и сейчас.

— Хорошо, что не вчера, — бурчит Андрей.

— Ты говоришь, сложности с формализацией? Давай накидаем идеи, а там посмотрим.

— Начинай, — Песков принимает расслабленную позу искушённого ценителя.

Ладно, мне несложно:

— Идеальный способ формализации — сведение к количественным показателям. В истории есть такие примеры, когда поведение человека или социальной группы весьма удачно сводилось к численным параметрам.

Далее цитирую известнейшего и до сих пор популярного в некоторых кругах философа и мыслителя:

— «Обеспечьте капиталу 10% прибыли, и капитал согласен на всякое применение, при 20% он становится оживлённым, при 50% — положительно готов сломать себе голову, при 100% он попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы».

Песков замирает, как охотничий пёс, завидевший дичь.

— Можно принять как базовый принцип моделирования поведения. Предложение прибыли — внешнее воздействие. Степень интереса к предложению можно проградуировать. Ноль — полное отсутствие мотивации, как на градуснике. Пошёл плюс — появляется заинтересованность. И далее по цитате: мотивацию можно усилить до степени ажиотажа, страстного порыва, полного отключения моральных тормозов и даже чувства самосохранения.

— Бинго! — Песков вскакивает, потрясая кулаками вверх, несколько раз подпрыгивает. — Как раз то, чего мне не хватало! — после короткой вспышки садится. — Клянусь, что-то такое наклёвывалось, но ты прямо по полочкам разложил.

— Не я — Карл Маркс. Многие говорят, он гений.

— Правильно говорят, — убеждённо произносит Андрюха. — За одни эти слова его имя надо золотыми буквами в историю вписывать.

— Есть и другие мнения… но не будем об этом. Итак. Схема есть. Давай дальше. Вернёмся к нашим баранам.

— Да. Кого ты хочешь запрограммировать? Казахов? Ихнего президента?

— Президента и высшее общество. Крупный бизнес, политиков, возможно, есть какие-то кланы. О жузах я читал. Их там три: старший, средний и младший. Инфу сам найдёшь, не маленький. Президент Казахстана из старшего жуза.

— Что такое жузы?

— Родоплеменные союзы, как-то так. Территориально старший жуз как раз накрывает Байконур. Прежде всего, надо вот что сказать…

Пересказываю, что узнал от Родионовича и нарыл в интернете сам:

— Казахи сейчас смотрят в рот западным деятелям, относятся к ним, как к учителям. Были бы японцами — крупных бизнесменов и политиков, англосаксов, европейцев, в меньшей степени японцев или корейцев называли бы сэнсэями. Идеи глобализации, хоть она сейчас в кризисе, в казахском высшем обществе пустили глубокие корни.

— Вторичный фактор, — Андрей девальвирует мою идею. Возможно, справедливо.

— Это как в ряду Тейлора, — адаптирую свою мысль для математика. — Первый член — базовый, значение функции в точке икс-ноль. Это градусник имени Карла Маркса. Второй член — первое приближение. Это отношение к западным «учителям». Даёт первую, самую сильную поправку к градуснику.

— Соглашусь, — кивает друг. — Отношение к России?

— Как к дойной корове. Пожалуй, это уже другой ряд. В только что описанный не влезает.

Немного подумав, добавляю:

— Авторитет Запада — сильный катализатор для казахских властей. Практически на всё, от них исходящее, соглашаются. Отношение к России — ингибитор. На предложения соглашаются не сразу, а только изрядно поторговавшись. Вплоть до полной невыгодности для России. Иногда у них получается. Раньше получалось.

Андрей впадает в полную прострацию. Настолько глубокую, что на дебила похож. Не мешаю. Я уже и без его программы могу спроектировать свои действия. Нуна мне в помощь.

19 апреля, пятница, время 10:15.

Казахстан, Астана, дом правительства.

— В правительстве республики Казахстан возникли некоторые пожелания к нашим предыдущим договорённостям… — после довольно утомительных взаимных заверений в дружбе, взаимопонимании и страстном желании сотрудничать, так сказать, дружить домами, наконец-то начинается предметное обсуждение.

Казахский дяденька умеренно плечист и неумеренно речист, импозантен и светится доброжелательностью. Вопросительно гляжу на Родионовича, сидящего справа: ето хто? Дипломат на мгновенье заводит глаза к потолку: да как же так можно? Его понять могу, все представлялись в самом начале, и я на память отнюдь не жалуюсь. Однако и моему искину тяжко держать все эти заковыристые, иногда смешные, имена и фамилии. Да и не старался, если честно.

«Талгат Бисимбаев, министр ин. дел», — быстро выводит ручкой в блокноте. Ага, отчество у казахов не в ходу, хотя в паспортах вроде пишут. Одно присутствие Родионовича рядом со мной в делегации — раньше ведь не участвовал — навевает. Хотя чего там, уверен, что он — мой официальный куратор от МИДа.

Прилетели мы вчера, один день на адаптацию, всё-таки разница по времени два часа. Слегка ломается мой многолетний график, но как-нибудь сдюжу.

— Многие наши коллеги и представители парламента удивлены столь малой ценой, предложенной Россией за столь обширную инфраструктуру. Вы сами понимаете, один миллион долларов — микроскопическая сумма.

Скашиваю глаза в сторону Родионовича, слегка и синхронно усмехаемся. Казахи в своём излюбленном репертуаре. Это был один из целого спектра вариантов, которые нам с Песковым нарисовала его нейросеть. Он всё-таки довёл её до альфа-версии. Вероятность попытки задрать цену была не менее сорока процентов. Судя по Родионовичу, МИД растёт в квалификации, и чего-то такого они тоже ждали.

Бросаю взгляд в сторону Марка, что сидит слева. Держит покерфейс. С нашими ожиданиями он не знаком, я ему всё расскажу, но потом. Пусть пока наслаждается речами казахского министра, пытающегося засыпать сахарной пудрой словесей кусок заплесневелого навоза, который он пытается нам скормить. А я Родионовичу говорил, что не надо было соглашаться на миллион. Цена должна быть символической. Равняйся она одному тенге, им бы и мысль в голову не пришла торговаться. Задрать планку до ста или даже тысячи тенге? Если только для смеха.

Скока-скока он хочет? Пятьдесят миллионов? В принципе, тоже мелочь, но если на каждом шагу позволять им залезать в наш карман по любому надуманному поводу, далеко мы не уедем. Пишу в притянутом к себе блокноте Родионовича: «Если вы согласитесь, я тут же уйду, и разговаривать больше на тему Байконура не стану».

Родионович и глазом не ведёт, только как-то небрежно дёргает уголком губ. Да? Ну, посмотрим. Слово для ответа берёт наш глава делегации, замминистра Бутов Владимир Сергеевич. Надеюсь, он намотал на ус то, что я ему ещё в самолёте сказал. Ничего такого, просто прояснил позицию Агентства. Он и так всё должен знать, но разговор вживую — это разговор вживую.

Начинает тоже с дипломатических выкрутасов. Так понимаю, без всех этих заверений в дружественности — никак. А вот по делу говорит, что надо:

— Согласен с вами, уважаемый господин министр, что с процедурой передачи части имущества Байконура мы несколько ошиблись. Такая передача часто оформляется в виде акта покупки-продажи. В мировой практике в таких случаях в качестве цены всегда фигурирует единица. В любой валюте, но единица. Один рубль, один тенге, один доллар — неважно. В этом случае все понимают, что речь идёт именно о бескорыстной передаче. Ведь покупка оформляется за символическую цену. Один миллион долларов, полностью с вами согласен, цена небольшая, как вы выразились, её даже можно назвать микроскопической. Но она несимволическая. Поэтому я предлагаю вернуться именно к этому формату. Вы передаёте нам оговорённое имущество за один тенге. Ну, если хотите, за один доллар.

Казахи переглядываются. В глазах некоторых замечаю разочарование и даже возмущение. Протестовать не могут, сами завели разговор об изменениях в предыдущих договорённостях. Как говорится, в эту игру можно играть вдвоём. Если что-то можно вам, то, значит, можно и нам. Но Бутов продолжает:

— Мы с самого начала предложили вам простую, работающую и, смеем надеяться, выгодную для вас схему. Вы отдаёте нам часть инфраструктуры, меж тем арендная плата, оговорённая действующим Договором об аренде, сохраняется в полном объёме. Если же оформлять продажу за реальные деньги, как вы предлагаете, то тогда надо пересматривать упомянутый Договор. Передаваемое имущество — это примерно сорок процентов всей инфраструктуры Байконура. Значит, надо уменьшать ежегодную арендную плату на те же сорок процентов. Мы просто не имеем юридического права обходить стороной действующий Договор. Ведь его условия меняются кардинально.

Лёгкий шорох проходит по казахским сплочённым рядам. Не выпускаю злорадную усмешку, держу покерфейс. Железное обоснование. Мы, де, белые и пушистые за всё хорошее и заключённые двусторонние договоры для нас неприкосновенны, как священные коровы. И как тут возразишь? А никак. Не могут же они сказать, что для них зелёное баблишко священно. И наплевать на всё остальное. Озвучить такое публично — подмочить репутацию и потерять лицо. А вот на это они пойти не могут, они ж тоже азиаты! Эта неожиданная мысль вспыхнула, как озарение. Над казахами иногда потешаются: казах без понтов — беспонтовый казах. Так это тоже самое! Имидж, лицо — терять нельзя!

— Определять точную долю передаваемого имущества путём создания совместных комиссий, согласования всех деталей — процесс долгий и сложный. Мы предложили простую схему именно потому, что время дорого. Почему дорого? — замминистра улавливает невысказанный вопрос. — Вы это поймёте из дальнейшего. Таковы условия потенциального субарендатора, если коротко. Именно с ним мы связываем наши надежды на возрождение Байконура.

Вслед за поворотом головы Бутова на мне скрещиваются все взгляды казахской стороны.

— Это мы ещё обсудим, а пока давайте всё-таки решим поднятый уважаемым господином Бисимбаевым вопрос.

Решить на месте и сразу не удаётся. Казахи берут тайм-аут. Тоже ожидаемо.

Тот же день, время 17:35.

Центральные улицы Астаны.

— Красиво у вас тут, — восхищаюсь архитектурой и общим видом, — вот прям красиво!

Наш сопровождающий, Дамир Тергенов, начинает светиться гордостью и довольством. Он на пару пальцев выше меня, но в развороте плеч ему не уступаю, а небольшого живота у меня и вовсе нет. Для казаха он — симпатичный парень, кое-кто из встречных девушек свой взгляд на нём останавливает. Но оглядываются всё-таки на нас с Марком, я так думаю.

— Лучше, чем в Москве? — Дамир тут же склоняет нас к моральному предательству.

— Ты ж понимаешь, что я не могу быть объективным, — не зря с дипломатами трусь, нахватался уклонизмов. — Для нас с Марком Москва — лучший город Земли. Но не удивлюсь, если кто-то из посторонних впечатлится Астаной больше нашей столицы, не удивлюсь. Основания есть.

— А ты бывал в Москве, Дамир? — Марк задаёт законный вопрос.

«Да, бывал. Ну, сам и сравнивай», — думаю про себя.

— Был бы я казахом, — начинаю мечтать вслух, — сделал бы себе удостоверение личности. Выбрал бы фамилию… — ненадолго задумываюсь. — О! Тугдымбекжанов!

Марк улыбается, но после комментария Дамира его буквально рубит от смеха.

— Есть такая фамилия… — Дамир непробиваем. Респект ему огромный!

— Да? Тогда Кураёплыпердыев.

Эту фамилию легализовать Дамир не решается, а я продолжаю:

— Имя-отчество написал бы такое: Ибанат Задротович.

Марк начинает стонать, а Дамир хмурится с подозрением. На этот раз я его не просчитываю.

— Зачем? — с видимым спокойствием вопрошает наш гид.

— Охренительной мощности документ. Вот представь, идёшь по Москве, и тебя останавливает полицейский. Проверить документы, регистрацию, придраться и слупить денег в итоге. Не так стоишь, не там свистишь…

— Зачем мне свистеть? — удивляется Дамир.

— Неважно. Предъявляешь ему документ, который он читает. Как думаешь, что будет дальше? Он начнёт ржать, как ненормальный, а затем отпустит тебя. Обычный человек не может сделать ничего плохого тому, кто его развеселил. Клоунов любят все, — разъясняю дальше: — Даже если тебя загребут в участок за дело, то у тебя хорошие шансы выйти сухим из воды. Полицейские просто не смогут заполнить на тебя протокол, потому что он тут же в сеть попадёт, над ними вся Москва потешаться будет.

— Ты можешь и в России такой документ себе сделать, — выдвигает предложение Дамир.

Марк принимать участие в разговоре не может, его крючит от смеха.

— Не могу. У русских бывают смешные фамилии, но имён таких нет. А на азиата рожей не вышел.

— У казахов тоже нет… — но тут Дамир осекается, будто что-то вспомнив.

— Да не важно! Любой русский, завидев такое ФИО, начнёт ржать, а после ему будет всё равно. Главное — похоже.

Поулыбавшись парочке встретившихся девчонок-казашек, вдруг грустнею:

— И-э-х, парни! До чего ж меня жизнь замотала!

Оба смотрят на меня вопросительно: что-то случилось?

— Вы только представьте! Помните, в одном фильме персонаж грустит от того, что ему придётся встречать Новый год в самолёте или в аэропорту? А я вот встретил свой день рождения в самолёте. Вчера. Вот как дела меня в оборот взяли, — кручинюсь почти искренне.

Ребята смотрят с сочувствием.

— И сколько тебе стукнуло? — Дамир подозрительно чисто говорит по-русски.

— Круглое число по мне стукнуло, — грущу. — Двадцать полновесных, насыщенных яркими событиями и славными победами лет.

— Тебе всего двадцать лет? — поражается Дамир. — Погоди-погоди, ты студент, что ли?

В голове у него явно ничего не склеивается.

— Он школу в четырнадцать лет закончил, — с гордостью за меня объясняет Марк. — Поступил в МГУ и тоже учился всего четыре года вместо шести. Как только получил диплом, сразу принялся за кандидатскую, через полгода и диссертацию защитил.

Делает паузу, любуется ошарашенным видом нашего замечательного гида и резюмирует:

— Просто он — гений, Дамир. Вундеркинд и всё такое.

Останавливаюсь, гордо выпячиваю грудь, задираю нос, скашиваю взгляд:

— Как я в профиль? Ничо?

Марк смеётся, а Дамир никак не может справиться с ошеломлением:

— Я думал, тебе лет двадцать восемь…

— Ну, социальный возраст примерно такой, — соглашаюсь с его оценкой. — Слушайте, парни, а не зайти ли нам в ресторан поужинать? И раз у меня день рождения, то я угощаю. Дамир, вон то заведение подойдёт?

Тот глядит в указанном направлении с лёгким испугом:

— Там столик в пару сотен долларов может выйти. Лучше подальше от центра.

— Тебе какая разница? — вопрошаю резонно. — Я ж сказал: добрый дядя Витя башляет. Главное, чтобы кормили хорошо. И это, официанты русский язык понимают?

— Многие и английский знают, — чуточку с обидой говорит Дамир. — Это ж центр! Столичный!

— Английский кто только не знает, хоть и мы с Марком, — и вздыхаю тяжело. — Это с русским проблематично. Даже у самих русских.

Мои слова смывают намёк на обиду у нашего славного сопровождающего.

В ресторане, в зале на втором этаже, заполненном едва ли на треть, ударили по плову с бараниной. В местном исполнении. И баурсаки с чаем. Парням приобрёл по бокалу сухого вина, Дамир выбрал.

До двухсот долларов мы не дотягиваем. Несколько центов даже до ста восьмидесяти не добираем. Так что очень удобно расплатиться двумя сотенными.

— Как раз сдача вам на чай, — поясняю улыбчивой, симпатичной, хоть и по-казахски узкоглазой официантке. Счёт сую в карман пиджака.

— Можно в ночной клуб наведаться, — говорит Дамир, — но вам, наверное, нельзя. Завтра у вас тоже рабочий день.

— Не, мы прервались на выходные. Что, дипломаты не люди разве? Но ночные клубы и прочую тусню не люблю. К тому же мы тут на виду. Ни подраться, ни оторваться. К тому же я женат, а так бы замутил с какой-нибудь казашкой. Какую-нибудь интрижку.

— Ты ещё и женат? — поражается Дамир.

— Он такой, — подтверждает Марк со смехом. — Времени зря не теряет. Хотя на такой, как его Светлана, я бы и сам женился. Хоть завтра.

— Подумать только, что я узнаю! — вскрикиваю поражённо. — Ты, оказывается, на мою супругу облизываешься!

В процессе весёлого трёпа возвращаемся в отель, приютивший нас, усталых путников.