Космопорт

Глава 30 Страна Амазония

15 сентября, среда, время 14:10.

Байконур, Администрация комплекса, каб. Колчина.

— Чего-чего? — поднимаю искренне недоумевающий взор на хорошенькую шатенку в расцвете лет. — Елизавета Евгеньевна, вы не ошибаетесь?

— Если только в пессимистическую сторону. У нас взорвался после старта один «Симаргл», ещё один — при заходе на посадку, третий — после приземления. Упал один «стакан», потеряна одна «Вимана» с грузом, а стартов было не так много.

Да. С 31 августа произведено ещё три успешных запуска. Все первые («стаканы») и вторые («Симарглы») ступени вернулись. «Виманы» с грузом приняты на орбите. Кроме одной. По неизвестной причине вышло из строя навигационное оборудование. Осталась на орбите. Полагаю, модуль напоролся на космический мусор или получил в борт микрометеорит. Вчера был последний по счёту запуск. Оцениваю общий расклад.

Статистика с самого первого старта

1 старт — 13 мая. Задействована система самоликвидации. «Симаргл» уничтожен. «Стакан» после приземления упал.

2 старт — 26 июля. Прошёл успешно. На орбиту выведена «Вимана» с Анжелой. При снижении на посадку «Симаргл» перешёл в неконтролируемый режим и был взорван. «Вимана» благополучно вернулась.

3 старт — 10 августа. Прошёл успешно. «Стакан» возвращён целым. «Симаргл» и за ним «Вимана» приземлились благополучно.

4 старт — 22 августа. «Стакан» и «Симаргл» вернулись целыми. «Вимана» осталась на орбите. Модуль «Алекс».

5 старт — 25 августа. «Стакан» и «Симаргл» вернулись целыми. «Вимана» осталась на орбите. Модуль «Грин». «Симаргл» пришлось взорвать при попытке захвата.

6–8 старты — грузы для «Оби». В период с 31 августа по 14 сентября. Полностью благополучны. Только последняя «Вимана» не смогла пристыковаться, осталась на близкой орбите.

В целом финансовые потери оцениваются в два с половиной миллиарда рублей.

Ещё раз гляжу на расчёты Полуяновой. Пятьсот восемьдесят миллионов рублей с копейками. Да и в целом — натуральные копейки. Такова средняя стоимость наших запусков. Роскосмос сдирал с нас в тринадцать раз больше.

— Можете дать прогноз стоимости, если аварийность не превысит пяти процентов?

— Надо считать, Виктор Александрович. В пределе — я прикидывала — при нулевой аварийности и неизменности других параметров стоимость вплотную приблизится к четырёмстам миллионов. При среднем сроке жизни ракет в пятнадцать полётов.

— Понятно с этим. Премии ребятам выписали?

— Каким ребятам?

— «Гришкам» и «Сашкам». Тем, кто на орбите сейчас.

— А, да, — женщина заулыбалась, её тоже веселят эти прозвища. — Как вернутся, сразу получат.

— Замечательно, — отпускаю главбуха.

Мои опасения, что придётся натужно формировать вторую бригаду для завода Таши, не оправдались. Ресурс ракет и двигателей к ним категорически не желает заканчиваться. Так что одноразовость сама собой ушла в прошлое. Недавно упёрлись с Андреем, твёрдо решив выяснить ресурс основного водородного и третьестепенного (применяемого в третьей ступени, на «Вимане») двигателей. РД-0121МС вышел из строя только на пятидесятом запуске, РД-0200С (керосиновый) прогорел на тридцать седьмом.

— Можно усилить кое-где и поднять ресурс, — задумчиво сказал Андрей, разглядывая процесс разрушения в замедленной съёмке.

— Даже не думай, — отмахнулся. — Он и так сильно избыточен. Вечная многоразовость нам ни на одно место не упала. Будем считать официальным пределом тридцать и двадцать запусков.

— Тридцать пять и двадцать пять, — не согласился Андрей.

— Хорошо. Пойду тебе навстречу. В последний раз.

— Дело в шляпе, — Андрюха подытожил беседу невпопад, он такое любит.

Кому-то покажется странным моё приятное замешательство, ведь мы с самого начала планировали многоразовое применение движков и ракет в целом. Только я поступал с максимальной предусмотрительностью: надеялся на лучшее, готовился к худшему. Планировали и надеялись на долговечный ресурс движков, рассчитывали и готовились к одноразовому варианту.

К тому же мы можем вернуться к одноразовой схеме. О ней никому не говорю, но когда первая очередь базы будет готова, «Симарглы» частично перестанут возвращаться. Двигательные установки и другое нужное оборудование снимут, корпуса и прочие конструктивные элементы переделают — если надо, переплавят — в переборки, полы и потолки для кают персонала.

Очень ругался Куваев почти месяц назад, когда велел ему переделать конструкцию лунного модуля.

— Раньше не мог сказать⁈

Первый раз видел его таким разбушевавшимся.

— Не мог, — после равнодушного сообщения описал ему всю глубину его наивной недальновидности: — Ты бросился проектировать модуль, когда у нас ничего не было даже на бумаге. Вот смотри, почему диаметр ракеты семь метров? Потому что тоннель в поперечнике семь метров, правильно? А почему он семь метров? Потому что горнопроходческие щиты диаметром больше десяти метров делаются по спецзаказу и за рубежом.

Пришлось объяснять, хотя и в общих чертах — Санёк не в курсе подробностей устройства тоннеля.

— Между стенками трубы и самим тоннелем метровый технологический зазор. Зачем, говорить не буду, это уже не твоё дело. Принцип понял? Одно тащит за собой другое. Диаметр ракеты накладывает ограничения на топливные баки и габариты двигательной установки (ДУ). Никуда не денешься. «Вимана», которая сидит, как птенчик, в гнезде «Симаргла», не может быть шире пяти метров, потому вокруг метровый зазор воздухозаборника.

Угрюмо молчал Куваев. Вздохнув, забрал мой приказ и ушёл, погруженный в тяжёлые думы.

Всё просто и естественно. Головная, командная часть лунного модуля должна быть вариантом «Виманы». Без ДУ, разумеется. Пусть дооборудованная и даже расширенная. Главное в том, что модуль «Грин», который сейчас на орбите, будет расширен до головной части лунного модуля. Кстати, надо бы… Взялся за телефон:

— Кстати, Сань, придумай заодно имя своему великому творению.

В ответ услышал невнятное, но соглашательское бурчание.

Итак, по моей, несомненно, гениальной задумке, «Грин» уже является частью будущей лунной станции. Всё остальное ему приделают там же, на орбитальной базе. Затем «Грин», трансформированный в мощный корабль, тупо снимется с осевой трубы станции и отчалит по назначению.

Двигатели повесят с «Симарглов», топливные баки с сопутствующим оборудованием –оттуда же. Куваева именно этот факт с баками перекорёжил. Он там себе устроил свою атмосфэру и нежился в ней независимо. А зря. Зря он проектировал баки не той системы.

16 сентября, четверг, время 10:30.

Байконур, Администрация комплекса, каб. Колчина.

— Друзья мои, я собрал вас для того, чтобы решить важный вопрос. Подсчитал тут требуемое количество запусков. Всего лишь для строительства первой очереди орбитальной базы. «Обь» — так предлагаю её назвать. Как бы естественно, ОБ — орбитальная база, название «Обь» прямо напрашивается.

Народ переглядывается и соглашается. Здесь все, кроме главбуха и Овчинникова, который сейчас разъезжает по Алтайскому краю и Омской области, выбирая место для посадки «стакана».

— Итак. Подсчитал число рейсов, и вышло порядка двадцати пяти. Если будем отправлять по ракете в неделю, как сейчас, то далеко не уедем. Полгода уйдёт только на начальный этап. Мы уже думаем, как увеличить объём полезного груза на одну доставку. Но этого мало. Надо увеличивать частоту запусков. Предложения есть?

Делает знак Терас, начальник эксплуатации тоннеля:

— Нам не нужно пять дней, чтобы проверить, очистить и осушить тоннель. Достаточно двух суток.

Так-так…

— Значит, возможен такой график: утром запуск, весь день и следующий вы занимаетесь приведением тоннеля в порядок, затем в течение дня размещаем ракету и следующим утром запускаем. Разрыв в три дня. Это намного лучше, Артур Вяйнович. Возражений нет? Таша?

Ввёл себе такое же правило. Самых близких, надёжных, пользующихся абсолютным доверием сотрудников называю по имени. Так-то она Таисия Вячеславовна. Сейчас Таша пожимает плечами:

— А я-то что? Если вы будете крутить «Симарглы» по многоразовой схеме, мне скоро и делать нечего будет. Задел в две ракеты есть, ты знаешь.

— Борис Юрьевич?

Борис Юрьевич Шмелёв — выпускник Бауманки 2029 года, начальник КС-«Симаргл», (контрольный стенд для проверки вернувшихся «Симарглов» и «стаканов»), бывшая пл. 250 УКСС «Энергия».

Крепкий тёмно-русый парень пожимает плечами:

— Мы тоже не узкое место. Полная проверка «Симаргла» занимает двое суток без особой торопливости. «Стакан» тестируется за полдня.

— «Вимана»? — смотрю на Ольховского.

У них с Ташей своеобразное разделение труда. Они оба строят и «Симарглы» и «Виманы», но Таша отвечает за первое, Юра — за второе.

— Три дня без особой торопливости. Когда все комплектующие в наличии.

На самом деле, никаких проблем с «Виманой» не предвидится. Что-то мне подсказывает –мои величественные планы, не иначе, — что в какой-то период нам «Виманы» вообще не будут нужны. Обращаю взгляд на Тераса.

— Итак. По всему видать, от вас, Артур Вяйнович, зависит всё. Будете справляться за сутки — будем каждый день запускать и справимся за месяц.

Русифицированный прибалт задумывается. Не тороплю. Народ потихоньку переговаривается. Минуты через три Терас размыкает уста:

— За сутки не получится. Ведь заводить ракету нужно полдня. Мы можем ускориться за счёт введения ночной смены. Тогда утром запуск, к следующему утру тоннель готов, к вечеру можно делать старт.

Намного лучше. Получается два старта за три дня. Дожимать дальше не буду. Может порваться.

— Так и сделаем. Срочно заявку в кадровую службу. Сначала мне на подпись, поставлю там пометку «В первую очередь». Контрольный срок вам на заполнение штатов и обучение персонала — неделя.

Мне кое-что нужно от Таши и Юры, но им ничего не говорю. Сюрприз будет. Технология напыления Ольховского в условиях полного вакуума космической степени станет только эффективнее. 3D-печать тоже. Хотя обкатать в космических условиях надо. В принципе, просто по условиям работы в сильно разрежённой среде, вроде ничего не мешает тупому переносу в космос. На «Оби» точно сработает, там полностью аналогичная аргоновая атмосфера. Работа «Ассемблера-2» не нарушится, у Таши и Юры есть двойной запас полного комплекта оборудования. Раскулачу их на один набор. Каждого.

18 сентября, суббота, время 11:10.

МГУ, ВШУИ, кабинет главы Ассоциации.

Обед у меня уже прошёл. И утром поднялся не в шесть часов, как обычно, а в четыре. Если по московскому времени. По байконурскому всё без изменений, сейчас там 13:10 и обеденное время благополучно завершилось.

Уже складывается обычай изгнания бедной Лизы, то есть Люды, из кабинета во время моих визитов в столицу. В приёмной Вера и Зина, с которой прилетел вчера. Озадаченные мной подчинённые пусть поработают без строгого и часто сковывающего инициативу начальственного взора. Изменение режима работы неизбежно требует какого-то дополнительного напряжения сил и произойдёт не мгновенно. Поэтому запланированный на 21-ое число старт не переносил. После него и включим ускорение.

— Заходите, Сергей Васильевич, — приветственно машу приглашенному на рандеву товарищу. — Садитесь.

Дробинин Сергей Васильевич — металлург, кандидат технических наук, преподаватель МИСиС. Проект «Вакуумная печь». Если точнее, то индукционная. Рассматривали с ним все варианты.

Электродуговая — сопровождается испарением электрода. Высокой температуры до трёх тысяч градусов и выше не выдерживает ни один материал. Самые тугоплавкие металлы или графит интенсивно испаряются. При этом загрязняют плавку.

Электронно-лучевой разогрев. Испарением катода можно пренебречь, оно крайне невысокое. Однако воздействие локальное, как и в предыдущем случае, не на весь объём металла.

Дробинин посомневался тогда, несколько лет назад, как в условиях Луны получить переменный ток от солнечных батарей. Мой долгий и откровенно сомневающийся в его умственных способностях взгляд мгновенно его убедил. В качестве материала для ёмкости под расплав железа предложил вольфрам. С напылением внутренних стенок сплавом карбидов гафния и тантала. Этот материал плавится при температуре 4215 градусов Цельсия.

— Хватит для расплава того же вольфрама, — привёл неубиваемый довод. — Так что печь получится универсальной.

Собственно, мы сами эту ёмкость и состряпали. Таше надо было с Юрой над чем-то поупражняться.

— Вроде должно всё работать, — выношу вердикт, внимательно просмотрев папку с чертежами и расчётами.

— Проверяли в институте, — пожимает плечами гость.

И только сейчас настораживаюсь. В первую нашу встречу он кипел энтузиазмом, глаза бушевали восторгом, сейчас абсолютно спокоен. Понимаю, что времени прошло много, невозможно постоянно держать чувства накалёнными. Но нет ничего! Даже предвкушения или намёка на него.

— Собирайтесь, Сергей Васильевич, — посмотрим, как среагирует на конкретное предложение. — Печку со всеми приблудами и вас забираю на космодром. Пора вам вступать в отряд космонавтов и начинать обучение.

Меня обдаёт такой волной непроглядной тоски, что отклоняюсь назад, будто уходя от удара. Что-то с ним случилось, пока мы не общались? Мог чем-то серьёзным заболеть, или, например, близкий родственник — лежачий больной, нуждающийся в уходе, мало ли что.

— В космос я не полечу, — отрицательно мотает головой.

При этом плотно сжимает губы, и не могу отделаться от впечатления: с целью удержать крик отчаяния. Очень хочется узнать почему, но приступ любопытства удерживаю.

— В принципе, ничего страшного. Только подберите себе толковую замену. Есть на примете?

— Да, — опять впечатление, что изо всех сил удерживается от проявления глубочайшей тоски.

— Жаль, что не сможете, — мне правда жаль, но сожаление в голосе на уровне дежурного. — Мне сначала казалось, что вы прямо рвётесь туда.

Показываю глазами на потолок.

— Что-нибудь изменилось? Что-то ведь серьёзное произошло, если вдруг настолько неуёмное желание пропало, — интерес мой всё так же вежливый, тот самый, который не вспыхивает, когда его не удовлетворяют, а облегчённо гаснет.

— Жена против… — тускло признаётся знатный металлург.

Вот тут я удивляюсь безмерно и по-настоящему искренне:

— С ней всё в порядке, не болеет? — подыскиваю причины, против которых не попрёшь, но ещё до ответа вижу: промахнулся.

— Да бог с вами! Всё с ней в порядке. Просто… ну…

Ясной формулировки не дождался. Пытаюсь утрясти в голове ситуацию:

— Погодите-ка. С одной стороны — резкий карьерный рост. Вы ведь года через два-три точно докторскую защитите. С зарплатой не так однозначно. Первый год денег больше не станет, если только чуть-чуть. Но когда отправитесь туда, — снова взгляд в потолок, — получать будете не запредельные суммы, но совсем другие, нежели сейчас. Тысяч двести — триста, не считая премий за отдельные достижения.

— Возраст… — пробует возражать, но бешеный огонёк в глазах рвётся разорвать серое тоскливое кольцо. Уверен, не из-за денег.

— Сергей Васильевич, — откровенно ухмыляюсь, — да вы даже до нынешнего среднего возраста космонавтов, астронавтов и прочих тайконавтов не дотягиваете. Или достигли только сейчас. Космос — дело уже не только и не столько молодых. Но я не закончил перечислять перспективы, — возвращаюсь к теме: — Ощущение огромного дела, эпохального масштаба уровня Юрия Гагарина к делу не подошьёшь, но всё-таки. Не исключены и даже неизбежны высокие государственные награды всем причастным. Героя, возможно, не дадут, хотя я буду настаивать.

— Да мне медальки ни к чему, — Дробинин отмахивается.

— Вам ни к чему, а потомкам очень даже к чему. Гордиться будут отцом, дедом, дядей до посинения.

Этот аргумент пробивает. Если победу сопоставить с нокаутом, то он в нокдауне. Продолжаю:

— И на уровне ощущений. Сам хочу туда слетать. И полечу, только позже. Увидеть своими глазами лунный пейзаж… — мечтательно закатываю глаза.

— Семья… — трепыхается слабо, но упорно.

Не обращаю внимания:

— А что на другой стороне? Хоть убейте, не пойму. Что перевешивает? Ваша замечательная супруга как-то мотивирует своё мнение?

Наблюдаю забавное. Приходится подавлять улыбку. Дробинин морщит лоб, пытается перевести реакцию жены в рациональную плоскость. И не может, судя по затянувшейся паузе, ха-ха-ха.

— Сказала, что ей муж нужен рядом, а не надолго исчезающий, — Дробинин путём титанических усилий сумел вычленить самое главное из огромного эмоционального потока (уверен в этом) недовольства любимой супруги.

— Вы говорили, у вас дочь есть. Сколько ей сейчас… — пока копался в памяти, Дробинин меня опережает:

— Шестнадцать, в выпускной класс пошла.

— Больше нет детей?

Больше нет. Хотя вроде советовал ему обзавестись вторым.

— Можете переехать на Байконур. Школу мы построили. Укомплектовали замечательным и молодым педколлективом… — принимаюсь расхваливать наших учителей. — Тогда ближайший год вы точно будете всё время вместе, а там, глядишь, и супруга перестанет быть такой несговорчивой.

— Из Москвы она не уедет, — мрачно вздыхает мужчина.

— Понятно. Значит, с одной стороны — карьерный взлёт, участие в историческом прорыве, государственные награды и совершенно иной уровень доходов. А с другой, простите, — мелкий дискомфорт, который испытает ваша жена. Вы её очень любите, Сергей Васильевич, — после короткой паузы наношу коварный и сильный удар: — А вот любит ли она вас — большой вопрос.

Кое-что вспоминаю и заколачиваю последний гвоздь:

— Как-то ещё в студенческом чате одна очень разумная девушка сказала: женщина может по-настоящему любить только мужчину, имеющего дело в жизни, которому он предан всей душой.

Некая Яна Каляева — ник в чате, в реале и не знаю её — формулировала не так кратко, но смысл примерно такой.

Мне надоедает его уговаривать. Да и сказал всё.

— Давайте заканчивать, Сергей Васильевич. Даю вам два дня. Больше, извините, не могу. Можете попробовать обмануть супругу. Скажете, что надо сдавать дела на Байконуре и придётся туда съездить на месяцок. Потом ещё на месяцок… ну и так далее. Приходите через два дня. Либо со своим решением заняться делом самому, либо с преемником.

19 сентября, воскресенье, время 09:40.

Москва, квартира доцента МИСиС Дробинина.

Дробинин.

— Ну что ты опять начинаешь⁈ — жена стоит у стальной раковины и в раздражении грохает кастрюлей. — Вот зачем ты мне настроение в выходной портишь⁈

— Риммочка, чем же я тебе его порчу? Обычный семейный совет. С кем мне ещё советоваться, как не с тобой? — смотрю на неё сзади с почти забытых мужских оценивающих позиций.

Второго ребёнка ни в какую не хотела по весомой причине. Здорово разнесло после рождения Анютки, и ей пришлось долго бороться, чтобы привести себя в норму. Удалось. Сейчас Римма в хорошей форме и законные сорок лет ей можно легко дать только в такие моменты. Злое выражение лица её здорово старит. А ведь это идея.

— Нечего тут советоваться! — решительно отрезает жена и вытирает руки полотенцем. — Мужчина в доме нужен, а не за тридевять земель от него.

— Ладно, не раздеритесь тут без меня, — дочь Аня ставит опустевшую чашку под струю воды, заменяя мать у раковины. После ополаскивания уходит.

— Рим, тебе не идёт злиться, — начинаю реализовывать идею. — Сразу начинаешь выглядеть старше своих лет.

— Вот опять! — хлопает ладонью по столу. — Ты специально меня бесишь?

Попал. И в другом смысле тоже попадаю.

— Риммочка, давай по делу. Поясни мне популярно и доходчиво, почему я должен отказаться от заманчивого предложения. Такой шанс раз в жизни выпадает.

— Какой «такой»⁈

Начинаю изнемогать от её эмоционального напора. И раньше всегда сдавался.

— Во-первых, докторская пройдёт без сучка и задоринки…

— Ты её и так напишешь!

— Не факт. Времени больше уйдёт, это точно. Во-вторых, зарплата…

— Дробинин, мы в деньгах не нуждаемся! — опровергает с обидной лёгкостью очередной аргумент.

К сожалению, пожалуй, можно и так сказать, не нуждаемся. По московским меркам, мой тесть — бизнесмен средней руки, но подкинуть полмиллиона-миллион любимой дочурке он может легко и проделывает это часто. Обращение ко мне по фамилии знак последнего и не китайского предупреждения. Красная черта, как любят говорить политики.

— Я бы уточнил, — наверное, впервые в жизни с женой спорю, — ты не нуждаешься, а не мы. Ну ладно, так понимаю, что о моём желании стать участником огромного и важного проекта, ты даже говорить не будешь.

— Не буду! — в серых глазах Риммы холодная неумолимость. — Твои желания всего лишь твои желания, а есть интересы семьи. Это не серьёзная цель, а всего лишь каприз. На Луну он, видите ли, захотел…

— До Луны ещё долго добираться, — вспоминаю просьбу Колчина. — На орбите плавку будем делать.

Римме моё уточнение до фиолетовой фени, как кучеряво выражается дочь. Отмахивается.

— Я всё сказала. Хватит мечтать, докторской серьёзно займись.

Встаёт, чуть погодя, и собирается уходить. И уходит, сначала презрительно хмыкнув на мои последние слова:

— Глава семьи у нас ты, да? Как решила, так и будет? Понятно.

— До тебя, папочка, только сейчас дошло? — дочка стоит в дверях и ехидничает.

И не поймёшь сразу, над кем. Грозный взгляд матери её на месте уже не застаёт.

Надо же! Насколько Аня права, только сейчас понимаю. Справедливости ради, впервые настолько важный вопрос на повестке дня. И когда Римма взяла в привычку мои потребности и желания отодвигать в сторону? Вроде с самого начала не так было. Как-то постепенно любимая женщина ласковой рукой снабдила меня уздечкой и поводьями. Я и не заметил, как этими поводьями неумолимо управляют решительные женские руки.

А ведь я уже всё решил! Меня самого эта мысль потрясает. До основания! Спорить больше не собираюсь. Зато буду вещички собирать потихоньку.

Пока сижу с Анюткой за её компом. Тоже характерный момент, у меня компьютера дома нет, жене не нужен. И где-то в трёхкомнатной квартире у меня есть личный уголок? Да, есть. На лоджии уголок с лавочкой, столиком и парой ящиков с инструментами. Этот плацдарм удалось отвоевать. Наверное, из-за того, что по дому всё-таки кое-когда надо что-то делать. Мы никогда не вызывали электрика, плиточника или сантехника. Сантехнического специалиста, впрочем, вызывали один раз, очень и очень давно. Тогда у нас кран сорвало, а инструменты и навыки у меня в то время по молодости лет отсутствовали.

— А ты, Анют, что скажешь? Не хочешь на Байконур поехать?

— Что я там не видела? — забавно морщит носик

— Точности ради — ничего ты там не видела. Космические ракеты там запускают каждую неделю. Например.

— И на которой когда-нибудь ты улетишь?

— Видимо, уже не улечу, — вздыхаю отнюдь не показушно, но по другому поводу. — Съездить туда в командировку всё равно придётся. Установку отвезти, людей обучить… Найди-ка в сети Екатерину Кирсанову, не помню как по отчеству, — какое-то время в раннем детстве дочь мечтала стать певицей и непременно знаменитой, вот я и подумал…

И мы находим!

— Красивый у неё голосок, — с лёгкой завистью к чужому и когда-то желанному таланту признаёт Аня.

Слух у неё есть, но музшколу бросила, как только ей сказали, что голос у неё есть, но слабоватый.

— Учительница пения и музыки в той школе на Байконуре. Найди-ка ещё Светлану Машохо…

Дочка задумывается ещё глубже, когда узнаёт, что великолепная блондинка-танцовщица на экране ведёт русский язык и, наверняка, организует танцевальный кружок.

Заглядывает жена, окидывает нас внимательным взглядом, не находит ничего подозрительного.

— Я к Аллочке загляну. Если к обеду не успею, кастрюля с супом в холодильнике.

— Разберёмся.

Вот ещё одно дело — почему я так свободно ориентируюсь на кухне? Изысканных разносолов от меня ждать не приходится, но что-то простое всегда могу изобразить. Даже борщ сварить.

Надо ещё обдумать, почему меня резкая реакция жены парадоксальным образом радует. Чувствую себя так, будто скинул с себя придавливающий к земле тяжёлый рюкзак. Семейная жизнь рухнет? А на кой мне такая семейная жизнь? Брошу дочку? Она уже взрослая, отец ей не сильно нужен. Был бы сын, другое дело. К тому же на семнадцатом году жизни. Личность, считай, сформирована. И предложение сделано, захочет — уедет со мной. Не захочет, её право. Она не захотела, это видно. Когда человек по-настоящему хочет, он всё бросает и срывается.

Так, ладно. Что мне понадобится? Лето там жаркое, впереди морозная зима, значит, зимние вещи обязательны. Инструменты жалко бросать, любой мужчина меня поймёт. Но как их в самолёте перевозить? Не в железнодорожном контейнере ведь отправлять. Эврика! Я же печь должен упаковать! Туда всё и сложу…

Прощай, страна Амазония! Домашний эльф Добби Дробинин получил свой носок как знак освобождения от вечного рабства!