Ли Кин
Толпою меня вынесло на площадь новую в городе, получившуюся на месте улицы и краев нескольких усадьб разрушенных, площади от храма, разваленного злым драконом. Из—за близости к усадьбам аристократов здесь обломков часть уже убрали. Хотя, судя по видному в проемах копошению вдали, у дворянских усадьб, местные чиновники все—таки восстановить старались в первую очередь дома.
— Восславим бога Хэ У! — тот странный степняк, которого я видела мельком, прежде чем меня снесло толпой, внезапно вознесся на высокий обломок от стены разрушенного храма.
В руках сжимал странный посох из ствола и корней крючковатого дерева высохшего, с ободранной корой, обвешенного черепами каких—то крупных зубастых ящериц и мелких грызунов. Корни сплетались на черно¬серебристом камне, будто пальцы скрюченные сплетались.
Люди остановившиеся смотрели на старика с недоверием. Он холодно оглядел их сверху вниз.
— Да почему мы богам должны каким—то верить? — проворчали из толпы.
Старик поднял свободную правую руку вверх, сжимая тонкие, длинные пальцы.
Недоверчивого юношу из торговцев как будто подняло от земли невидимой рукой, он отчаянно тянулся к чему—то у горла, ногами трепыхал напугано, потом, захрипев, обвис.
Люди сжались, придвигаясь друг к другу. Меня ощутимо зацепили в живот локтем. До чего же мерзко быть слабой женщиной! Мне бы… меч! С мечом и в мужской одежде я хотя бы могла добиться некоторого уважения от младшего господина, да броситься на чудовище, напавшее на родной город. И меня не пытались остановить другие. Да тьфу на этих мерзких драконов!
Старик поморщился, взгляд остановил на мне. Я почувствовала себя маленькой, голой и беззащитный под этим ледяным взглядом.
— Не оскорбляйте моего бога! — рявкнул он в следующий миг, делая резкое движение правой рукой — и неподвижного уже торговца отбросило в толпу.
Возле меня. Люди напугано шарахнулись в стороны от трупа, налетая друг на друга и раня еще больше.
Я сжала кулаки, мрачно взглянув на жреца неведомого бога.
Что драконы, что этот неведомый бог — все только губят моих земляков!
Он взгляд на миг еще задержал на мне. Я голову отвернула. Я была заперта среди нескольких десятков или сотен людей. Но я не хотела служить никакому богу!
— Восславьте великого бога Хэ У! — потребовал жрец. — Пусть его милость и мощь защитным панцирем лягут на этот разрушенный город!
— Денег нет! — проворчал старик—ремесленник. — Все последние забрали чиновники на восстановление своих проклятых усадеб!
— Нам твоему богу нечего принести! — женщина сказала, стоявшая возле него.
Жрец засмеялся, громко, мощно. Смех внезапно оборвал.
— Моему богу ничего не стоит возродить ваши жилища! — громко объявил он, двигая жезлом.
Обломки чужого храма, заборов, усадеб — большие и мелкие камни — все поднялось вверх, слилось.
Люди, заорав, шарахнулись. Мне отдавили ноги и больно приложили по груди.
За обломком, на котором стоял старик в одежде степняков, все куски разломанных стен и ворот сложились в высокий, изогнутый, напоминающий коготь столб. В один единый черно—серый камень слились, с голубоватыми блестками—искрами, застывшими внутри немного матовой поверхности.
— Мой бог умеет творить такие чудеса, каких здесь еще никто не видывал! Он сможет возродить ваши дома, а вам не придется приложить к этому даже мизинца! — громко и с достоинством объявил жрец. — Мой бог — великий Хэ У — способен защитить вас от любого чудовища! Мой бог милосердный и, понимая все ваше состояние, он просит лишь о немногом — падите ниц, восславьте великого Хэ У как главного и единственного бога в этом городе! На века отдавайте сердца ваши и ваше служение только ему! Объявите, что в Шоу Шан каждый верит, что нет на Небесах бога сильнее и достойнее великого Хэ У! Принесите ему жертву и воздвигните сегодня храм из того, что есть. Пусть благороднейший и милосердный Хэ У станет главным богом на земле! Он единственный достойный бог на Небесах!
В завершение своей пылкой речи жрец поднял правую руку, осторожно притягивая к себе.
Люди шарахнулись от связанной лошади, которую невидимою силою протащило сквозь толпу. Лошадь, коричневая, только белая полсока вроде наконечника копья спускается между глаз к ноздрям, отчаянно ржала. Отчаянно волочились за нею черные хвост и грива. Красавица!
Я с тоской проводила ее взглядом.
Следуя новому движению руки жреца, лошадь подтащило к возникшему столбу—когтю и примотало внезапно появившимися толстыми веревками. Лошадь, то есть, конь, отчаянно заржал, пытаясь вырваться, но веревки держали слишком крепко.
— Принесите жертву богу Хэ У! Воздвигните ему храм! Разрушите остальные! — жрец потребовал — и на правой его руке появился черно—красный кинжал каменный — будто кровавые струйки текли по застывшему камню.
Люди, впечатленные новым колдовством, боязливо на колени опустились. Осталась стоять только я одна из толпы.
Взгляд жреца холодный остановился на мне. Люди даже не смели поднять глаза и повернуться посмотреть.
Снова война богов и верующих! Как же я устала!
— Ты дерзкая, — холодно сказал старик в одеждах степняков.
И пусть меня покарает твой бог, однако я считаю, что боги не заслуживают почтения! Сердце мое умерло семь лет назад. Сердце той искренней, пылкой девочки уже умерло. Я больше не способна верить, что какой—то из богов и небожителей однажды придет меня защитить.
Взгляд его давил, словно я стояла возле падающей скалы, но с места сдвинуться не хотелось.
Что способен сделать враг тому, чье сердце уже умерло? Я уже потеряла все, во что я верила. Я потеряла даже мой драгоценный гуцинь. Мой единственный гуцинь!
— Ты смелая. Ты мне нравишься, — возвестил жрец внезапно.
Невидимою волною меня подтолкнуло вперед. Я вскрикнула, отчаянно руками взмахнула, силясь устоять.
Его силою иль его жуткого бога меня вынесло к столбу—когтю и привязанной лошади. В воздухе возле меня завис его кроваво—черный кинжал. И… гуцинь, высеченный из черного дерева, с золотыми узорами, украшенный перламутром.
— Убей эту лошадь, девочка! — потребовал старик. — Ты станешь его жрицей! Станешь главной и самой великой женщиной этого города! Мой бог милосерден — он исполнит твои мечты, в отличии от тех жалких мальчишек!
Он… видел мои мысли. Видел… меня и их! И даже… предложил мне гуцинь.
— Зачем вам я? — уныло взглянула снизу вверх, найдя его испытующий, застывший взгляд.
Мне показалось, что внутри его глаз свивается, растекается пламя.
— Сильному богу нужны сильные жрецы! — ухмыльнулся он. — С тобой великий Хэ У перевернет этот мир! Ты напишешь новую историю этого города и своего рода вместе с ним!
Искушение было слишком велико. Неужели, никто может стать кем—то? Стоит только поверить?..
Я сжала каменный кинжал, ужасно холодный. Но он внезапно стал горячим, стоило ему соприкоснуться с моею кожей. Или с моим отчаянным желанием обрести хоть в ком—то опору.
Я ступила к лошади. Красавец—конь обреченно сжался, лезвие возле себя увидев.
— Бей в шею! — приказал старик. — Великому богу не нужны его мучения! Хэ У нужна его смерть и принесенная жертва.
Красавец—конь смотрел на меня обреченно.
Я подошла к нему вплотную. Осторожно погладила, отвлекая, сильную шею.
До чего красивая скотина! И до чего же мерзко внутри! Я не боялась, когда с мечом бросилась на спятившего Ло Вэя: я же хотела защитить родной город. Сдохнуть, но хотя бы попытаться защитить. Там я была с оружием. Там я была пусть и спятившим, но молодым воином. А тут мне предлагают стать убийцей напуганного, да еще и связанного существа, даже не способного защититься!
Я посмотрела на жреца из степняков.
— Убей лошадь! — он тепло улыбнулся. — Если ты убьешь это животное — то твоя жизнь изменится. Великий Хэ У воплотит мечты своей излюбленной красивой жрицы!
Красивой?.. И ты туда же! Льстить! Как и этот засранец Ло Вэй! Сначала город мой приперся расколошматить и людей убить, а потом называл меня красивой. И этот туда же.
Конь, голову с трудом повернув, отчаянно посмотрел на меня.
«Не убивай!» — как будто молил.
Мне стало противно и за него и за себя.
— Убей! — потребовал старик. — И ты станешь служить великому Хэ у — главному богу на Небесах!
— Убийствами? — криво усмехнулась.
— Игрою на том гуцине, что он тебе даровал! У самой смелой жрицы есть возможность выбирать, как ему служить!
Сердце трепещет.
Трепещут слезы на ресницах.
Пальцы нежно тянут, прижимая к дереву струны, сближая их. Сближая сердце и ужасные воспоминанья.
Пальцы просто трогают струны. То нежно, то быстро.
Сердце застыло.
Пальцы нежно трогают струны. То нежно, то быстро.
Смерть повторилась.
Только сегодня эту легкую поступь смерти сопровождают две прекрасных флейты.
Вместе мы слагаем новую музыку…
— Убей это животное!!! — потребовал беловолосый жрец.
Мой похититель растерянно опускает флейту.
Я и Вэй Мин играем вдвоем.
Гэлоса сплетаются наших инструментов. Мой взгляд навеки соединился, сплетаясь, с его. Голос моего гуциня, гулкое и звонкое звучание струн навеки вобрала, впитала в себя его флейта. Такое чувство, будто он слышит мою мелодию сердцем. Словно этот молодой мужчина слышит еще несыгранное и оформляет это в звук. Каждый мой звук. Каждый порыв мой. Песня моего гуциня потрясающе единодушно соединяется с его флейтой.
Мы… мы двое сегодня звучим как одно…
Нет…
Я криво улыбнулась.
Даже с подаренным новым богом инструментом моя музыка больше звучать не будет.
Новому гуциню с роскошною отделкою не заглушить тот старенький простой гуцинь, что звучал у хрупкой девочки из глубины сердца.
Черному чужому гуциню никогда не затмить мелодию светлого, которому подпевала флейта Вэй Мина.
Вместе как одно…
Отчаянно мотнула головою.
И пусть я умру, но лучшую мою песню я уже доиграла.
Я больше никогда не смогу сыграть с ним, тем, голос чьего инструмента звучал лучше всех, когда—либо услышанных в моей жизни.
На счастье.
Хрупкая красота нашей музыки разрушена памятью, как он вонзил мне нож в сердце.
И пусть.
Я подняла руку и… отпустила.
Мертвое сердце звучать больше не будет.
Лезвие опустилось на веревки, путы разорванные упали к ногам коня. Конь встал на дыбы, занося надо мной копыта.