Кошмар на улице Зелёных драконов

Свиток 7 — Игра в вэйцы — 4

Из сна вывалившись от журчания оживившейся воды — старуху, к счастью, больше не видела — я заползла в воду уже вся. Ноги содранные, разумеется, защипало. Но боль напомнила, что я все еще живу. Я буду жить, значит, мой род и мои предки будут жить в моих потомках.

С трудом сняла и отстирала илом платье, пропахшее. Торопливо отмылась уже вся. Волосы все равно воняли, да и грязь въелась в косички.

На коленях выползла на берег, платье расстелила на камнях около воды, в воду вернулась, села, поморщившись, скрестив ноги, по грудь в мягкой воде и стала торопливо расплетать косички.

Вода постепенно перестала обжигать ступни, колени и руки болью. Мягко тело усталое приняла, обняла, отмыла. Мне даже немного прибавилось сил. Хотя я больше не решалась оборачиваться в соловья. Кажется, петь соловьем и летать никогда уже не смогу. Из—за моего проклятого убийцы!

Волосы расплетенные намывала илом, промывала водой, распутывала тонкие косы.

Кажется, провозилась несколько часов. Но вода давала силы. Я все еще сидела. Все еще дышала. Все еще была жива. Странно.

Что—то шлепнулось на камни на берегу.

Эн Лэй стоял, уронив к ногам тигриную тушу. У пояса крепились за лапки дохлые утки—мандаринки, прикрепленные к украшениям. И…

Я смущенно отвернулась и согнулась, прячась по шею уже в воде.

— Зачем ты пришел?! — проворчала.

— А ты думала, что сама быстро найдешь горелую Соловьиную рощу?

— Не напоминай мне! — поднялась сердито, сжав кулаки.

А он, замерев, глазами смотрел округлившимися.

На тело мое обнаженное, да мокрые змейки вьющихся от долгого плена в косах волос, спускающиеся, свивающиеся на груди, боках, плечах, руках и животе.

Трясущимися руками Эн Лэй оторвал от лапок уток. Отбросил к тигру распростертому и окровавленному. Взгляда не сводил от меня.

Я попятилась. Оступилась на мокром камне, вскрикнула, всплеснув руками.

В следующий миг воин стоял уже за моей спиной, в воде, прижимая меня за живот рукой к своей широкой груди. Сердце недодохшего никак соловья забилось встревожено. Но эти лапы утиные…

— Зачем ты убил этих несчастных птиц? — резко к нему обернулась, ударив в грудь кулаком. — Ты — феникс, а они — утки! Ты — птица как они!

Ты…

Мужчина не ответил, обзирая мою переднюю часть, отчасти еще приоткрытую из—за волос сбившихся.

Ой. Упс.

Но отойти от себя Эн Лэй не дал, зацапал меня, прижал к своему огромному мускулистому телу. Шепнул в ухо:

— Я покажу тебе рощу… в обмен на одну услугу.

— Отстань! — проворчала, уперевшись ему в грудь кулаком. — Тут еще поблизости будет много женщин.

— А я… — голос мужчины дрогнул. — Сейчас хочу.

— Там живые бабы, а тут полуиздохший воробей! — мягко напомнила я.

— Все равно… — уткнулся лицом в мои волосы, запах ила вдохнул.

— Должно быть, в гареме прежнего Владыки Бездонного ущелья осталось много красоток…

— Он мне иногда… своих женщин предлагал, — глухо ответил Эн Лэй перебирая мои мокрые волосы, пропуская их между пальцами.

— Ну и чего ж ты отказывался? Так оголодал, что бегаешь теперь за крохотными соловьями общипанными!

— Воробьями! — усмехнулся мужчина, вспомнив.

— А! — отмахнулась.

Крепкие пальцы сжались на запястье. Осторожно.

— Если Властелин Бездонного ущелья сдох или ушел, то там еще осталось сколько—то его баб…

— Иметь его баб все одно, как подбирать подтухшие объедки и высохшие крошки под его столом, — глухо сказал мне на ухо Эн Лэй.

— Ну, а я—то чего…

А он коварно упал. В воду. На спину, уволакивая меня за собой.

Мы немного утопились, рухнув на глубь с головой.

Потом, я так и не поняла, как и зачем, сидели уже, вымокшие, на берегу.

Мой убийца коварно переместился без одежды. Мол, он мне утопиться не дал, а вот его одежда… ну, случайно исчезла.

— Зачем я тебе? — устало спросила.

Но губы его внезапно закрыли мои. мешая говорить…

Потом он ушел обдирать тигра — костер, следуя широкому взмаху его мускулистой руки, опять ярко—ярко вспыхнул, хотя и остался уже почти без дров, а я торопливо побежала к платью моему, почти досохшему. Оно обнаружилось недалеко. Эн Лэй отвернулся, чтобы не смотреть. Или чтобы не смотреть, покуда я на него смотрю.

Когда пальцами дрожащими оправила уже отстиранное, чужое ханьфу, да зацепила ткань поясом, он уже серьезно разделял тигриную тушу на куски. А рядом необщипанные утки лежали.

— Уток хотя бы оставь! — взмолилась я, сжав кулаки. — Ты птица, и они птицы.

Но Эн Лэй лишь мандаринок обоих придвинул к себе поближе.

— И это говорит мне соловей, сожравший душу демона?

— Да ты… ты.!.. — я задыхалась от злости.

Хотя, кажется, бесполезно было с ним ссориться. Надо было сразу уйти. Забыть этот плен в Бездонном ущелье, забыть эти руки, которые могли то ощутимо приложить башкою о кусок скалы, то сводить с ума мои мысли и мое тело…

Не думать, общипанный воробей, не думать…

А подлый феникс внезапно подпалил кусок плоти тигриной. До меня мяском поджаренным внезапно донесло.

И я остановилась, невольно принюхавшись. Живот скрутило от голода. Там уже не осталось даже воспоминания о съеденных сырыми и даже отчасти заживо летучих мышах.

— Я, кстати, подобрал твое оружие, — безмятежно улыбнулся мой мучитель, когда я к нему опять повернулась.

С наслаждением откусил кусок от тигра, который поджарил прямо на руке.

Я поджала губы.

— И вообще, вот люди, которыми ты так восхищаешься, спокойно жрут за свою жизнь уйму рыбы, птиц и разного зверья. Чем они отличны тогда от демонов, которых ты так презираешь? — насмешливо прищурился. — И чью душу ты у одного с голодухи сожрала?

— Это ты меня научил!

Он еще откусил мяса поджаренного, зажмурился, покуда жевал.

Сейчас бы полумесяц схватить — и отрезать его шею вместе с мерзким лицом. Но вот оружие пока возле него мое не видно. Может, соврал?..

— А соловьи мошек жрут и червяков, — ухмыльнулся мужчина, внезапно посмотрев на меня. — Чем вы не хищники?

— Чего ты вообще хочешь от меня? — сорвалась на крик.

— Поиграть! — невинная улыбка.

Я, вспомнив недавнее, зарделась. Щеки и уши ощутимо так обожгло.

— Я вообще—то просто имел в виду шутки, — осклабился Эн Лэй, — но, если ты настаиваешь, то мы можем как—нибудь и то повторить. Или тебе в первый раз больше понравилось?

От камня брошенного с хохотом увернулся.

Ни поговорить с ним спокойно. Ни подружиться. Ни убить. Одно сплошное недоразумение, даром что гордая птица феникс! Хотя и хищная. В этом он прав.

Вздохнула.

— Присоединяйся, я боюсь, что мне столько мяса сегодня не съесть одному, — мужчина внезапно посерьезнел. — К тому же, я обещал проводить тебя до места, где погибли твои родственники, чтобы ты поскорее приступила к расследованию.

— И ты… мне поможешь?

— Не хочешь расставаться? — внимательно прищурился.

— Тебя на Небесах родственники засмеют, если нарожаем уйму маленьких, тощеньких, сереньких фениксов!

Взгляд его стал слишком внимательным и серьезным. Шутка не удалась. Но я старалась. Я честно старалась!

Хотя он уже рядом стоял, вкладывая кусок жареного мяса в руки, а зубы мои не устояли. Или я не устояла?..

И ноги не устояли — села, где стояла, в тигриную плоть вцепившись. Мм, мясо… еда! Жизнь…

А солнце сверкало и грело, пела свою мелодию нарушившаяся гладь воды…

Кажется, так и упала, где сидела, сжимая обглоданную тигриную кость с ребра. Не упала. Легла, опустившись на что—то. Как будто между моею головою и камнями легла ладонь…

Уток, покуда спала, он доел. И на том спасибо. Мне от остатков перьев, забившихся кое—где между камней, становилось уже не по себе.

Феникс, поднявшийся из воды — он нынче купался в одежде, но ткань промокшая, разумеется, обтягивала все большое, мускулистое тело — задумчиво посмотрел на меня, когда поднялась, зевая, обернулась от клочков перьев уже к воде, где плескалось что—то. Кто—то. Красивая скотина! То есть, серьезный взрослый феникс.

Нет, он смотрел на меня слишком долго.

Я сделала вид. будто не поняла приглашенья. Он сделал вид, будто не приглашал.

— Ты обещал проводить меня в Поднебесной.

Сделала взмах руками. В следующий миг уже возле меня стоит, промокший. Нет, мгновение — и уже сухой, с тонким ароматом воды в распущенных вьющихся волосах — они у него и вправду вились, густые, длинные, немногим пониже лопаток спускавшиеся. Или не немного…

Мужчина головою взмахнул, разбрызгивая капли воды. Я. завизжав, лицо прикрыла рукавом.

— О. до чего же сладкие чьи—то вопли! — ухмыльнулся.

Так довольно, словно вечность целую уже с ним не ссорились.

— Но ты смотришь на мой живот, — задумчиво погладила округлость, внутри которой мрачный голос тут же потребовал еды.

— Месть! Сегодня у тебя месть на обед и на ужин! — теперь издевался уже он.

Нет, он ступил…

— А—а—а—а!!! — взвизгнула я, когда ноги мои оторвались от берега, а камни и потухший костер внезапно оказались далеко внизу.

— Понятно, врагов для начала мы воплями оглушим, — насмешливо донеслось сверху.

Эн Лэй, лишь крылья себе призвавший, а так оставшийся почти человеком, осторожно обхватил руками меня под грудью, за живот. Пока за живот.

Но когда хотела пнуть его по месту чувствительному, руки разжал.

Двое крестьян поперхнулись столетними яйцами и пирожком, сваренным на пару, когда я упала с неба в реку, обдав их брызгами.

Хотя очнулась уже в воздухе, откашляясь, а река и лес оказались уже далеко внизу.

Руки мускулистые опять держали меня, крепко и уверенно. Но сбросит, если опять буду лягаться. Даже, кусаться, наверное, нельзя, эх. Точно нельзя, поле какое—то подо мной. От размазывания по полю с такой высоты после паденья старуха меня точно не спасет.

Вздохнув, зажмурилась.

— Хочешь выспаться перед битвой? А если уроню? — голос прозвучал насмешливый сверху.

— Вот только раненный мне попадись, вредный феникс!

Руки разжались.

— Феникс красииииивыыыый!!!

Он, пролетев подо мной, меня орущую подхватил. Хотя, кажется, глупый соловей стал привыкать, когда на его тушке смыкались лапы огромного хищника.

Да и вид снизу был превосходный. Я—то летать уже, быть может, не смогу, но я поднялась благодаря его рукам и крыльям так высоко…

— Ты плачешь? — спросил Эн Лэй глухо.

— Скоро плакать будут мои враги, — проворчала в ответ.

А пока остается только довериться крепким мужским рукам и отдаться с его помощью потоку ветра, разглядывая леса, озеро и долины снизу, с гордостью смотря на мелких птиц внизу, растерянно головы повернувших, чтобы посмотреть на нас. Гордого хищного феникса и воробья общипанного. Ладно, ладно, соловья. Но он сам ко мне прицепился! Сам мне додохнуть не дает!

Жаль, что любое путешествие рано или поздно кончается.

И прекрасные виды дикой природы, перемежавшиеся серыми городами и копошением людей, внезапно сменились остатками бамбукового леса и огромной горелой пустошью, все еще черной, засыпанной пеплом. Запах пепла ветер поднимал сюда,

Сердце сжалось, когда увидела оставшееся от моей малой родины. Место, где больше не слышно голоса ни одного соловья.

Сердце сжалось, когда феникс стал спускаться.

Тоска по погибшему дому? Или по последним мгновеньям в руках моего врага?..