Кошмар на улице Зелёных драконов

Свиток 6 — Смех учителя — 9

Ли Кин

Всего—то несколько дней как шла я с рынка, расстроенная издевательствами Ли Фэн, домой, тащила скромную свою добычу домой родителям и тихим седовласым нашим мастерам, да жизнь тогда казалась мне безрадостной и беспросветной, но вот же — снова с рынка возвращаюсь я домой, да только с щедрыми дарами и жизнь моя уж изменилась! И миновать смогла я участи цветком стать запертым в столичном борделе, и меч мой в ножнах приятно отягощает пояс, напоминая, что ныне уж тяжесть унижений и оскорблений терпеть не мне одной. Чуть что — и я смогу их одолеть всех!

Сердце замерло, припомнив странное виденье, где тот добрый путник, угостивший меня рисом и даже предлагавший угостить вином, изящно двигая руками и рукавами обтрепанными, какое—то колдовство, божественно прекрасное, с шестью чашами и чаем сотворял, но вдруг исчезло все — и очутились мы в глухой какой—то местности у моря на скале, а он вдруг бросился с мечом атаковать меня, потом же внезапно поцеловал и даже пытался приласкать.

Вот вроде много мужчин красивых, статных, мужественных, мускулистых, богатых, искусствами увлеченных или милосердных к бедам людей. Я сколько—то таких встречала. И ни один мечтаний таких постыдных в моем уме и душе моей не пробудил! Да даже господа, что наняли меня, они хоть и божественно красивы — иных сравнений я при лицезрении их не подберу — а все же мыслей таких и чувств в душе моей не пробуждали! И взволновал меня сильнее путника, играющего с чашами, во жизни всей моей лишь один: тот негодяй из храма на улице Зеленых драконов. Но тот ужасно меня разволновал: уж столько лет прошло, а тошно вспомнить! А этот… да что со мной?..

Да, впрочем, он тогда, когда опять увидела его я пальцы тонкие, изящно играющие с чаем и чашами, спросил меня так просто: «Рис не будешь, брат?», как будто и не было ничего. Я смущенно ощутила запах пота — как будто и правда отчаянно я билась с ним в том поединке в глуши — а он лишь усмехнулся. Спокойный. Да вообще… в видении том, когда внезапно он полез ко мне, я его я приложила коленом по нефритовому жезлу, скрытому под одеждою. Ведь если б он и правда владел тем колдовством — и мы сражались где—нибудь вдали — то разве смог б мужчина быть таким спокойным и дружелюбным, когда ему вот только что почти я приложила по месту чувствительному самому? Меня отец учил, что ежели беда совсем нагрянет, а помощи совсем не будет, то есть место, удар в которое мужчин от сладостных желаний отвлечет. И мудрость отцовскую я, внезапно вспомнив, применила на той скале морской. Но… ничего. Тот путник после мне так улыбался, словно ничего с ним не было.

Тем более, в видении в странном том, он то меня пытался убить, то вдруг хвастаться стал своим любимым струнным инструменте, а наяву кто так поступит? Никто! Это наичистейшее безумие, то убивать, а то внимать моей игре!

И, рис доев — а он спокойно оборвал с куриной кости жаренную куру — поблагодарив его, я попрощалась. Забыла имя его спросить. Да он не спрашивал мое. Сказал лишь: «Ну, бывай же, брат!». А глаза его как будто смеялись.

Да и на что ему опять заговорить со мной? Он пирожок мой доедал уже в конец, когда я уходила. Наверное, хотел не слишком—то. И угостил из благодарности. Я как парнишка была уж слишком хлипким вроде воином. А как девица соблазнить уж не могла совсем я никого. Да, больше мы не встретимся.

— О, госпожа! Откуда вы?! — вскричал взволнованно Ко Ин, мешавший глину во дворе.

Он бросил все, бежать ко мне хотел, но нога вдруг старая за корень запнулась.

Скорее кинув корзину на землю, я побежала выручать его.

— Госпожа! Ох, госпожа! — схватил и руки сжал в своих от глины влажных старик. — Откуда только взялись вы, госпожа? Наш господин в военную управу ходил, но там о вас и трупе вашем не знали вовсе ничего! Еще беда с пожаром! — седовласый мужчина вдруг расплакался, руки мои прижав к худой груди. — Мы думали, уж вовсе не увидим вас, о, госпожа!

На причитанья его из дома выскочила мать и первым делом, разумеется, схватила меня. чтоб сжимать, сжимать. рыдать…

Глава же наших гончаров заковылял в дом, отца позвать, но тот и сам, заслышав его крики, выскочил, как будто сидел неподалеку и только слушал, не случится ли чего.

Отец, меня увидев, рот открыл. Или он из—за бока материнского увидел ножны с незнакомым мечом? Но понял, что покуда мать не выплачется, то слова поперек ее отчаянных и бессвязных криков ему не проронить и из рук ее дрожащих меня не вырвать.

Покуда мать рыдала, то Ко Ин успел до их мастерской уж дохромать. Проверить печь. И притащил к нам сияющих и прихрамывающих своих помощников. И наши старики осунулись побольше за эти дни, хоть времени немного совсем прошло. Вообще тут не кормили их?!

— Так, прекрати! — я руки материнские сняла с моих боков — и мать, растерянно притихнув, подчинилась — и прошла мимо отца, снова рот открывшего, к моим гостинцам. — Сначала вместе отобедаем, — я на отца сердито посмотрела, — все, вшестером, а после уже побеседуем.

— Но это… — наш господин теперь уж возмутился в полный голос.

— Да они ж стоят едва! — я горестно рукою махнула на троих притихших стариков. — Нет. сначала поедим, потом… — и вспомнив, посмотрела на небо — солнце уже подбиралось к середине — и, вздохнув. добавила: — Мы спокойно поедим, потом я кратко объясню, а после надобно мне уже уйти.

— Куда идти?! — добежав, вцепилась в рукав мой мать.

— Сначала поедим… — я на лицо госпожи моей взглянула побледневшее и исхудалое — и сердце мое не выдержало — себя исправила торопливо: — Идем все на кухню. Вы будете все есть, а я — говорить. Я все вам объясню. Но побыстрее, добрый господин мой отпустил меня на время. До полудня.

— Какой там господин? — отец нахмурился.

— О госпожа, так вы и вправду завели любовника? Наложницею будете? — вскричал радостно Ко Ин.

— Да разве похоже безобразье это на одеяния наложницы? — возмутился уже Ми Шенг.

— Сначала в дом, — я мать подхватила под руки, другою подняла свою корзину. — Там, вдали от глаз людских, мы поедим и поговорим.

Они, внезапно смирившись от моей прорезавшейся воли, покорно пошли все в дом. Нет, отец, мимо проходя, вдруг посмотрел сердито. Или даже с ненавистью. Обида полоснула лезвием холодным и сердце мое. Вновь обида полоснула по сердцу. Вот если б он не требовал, чтоб стали я и мать решать, кого из двух нас продавать в бордель, то ничего б и не было!

Да, впрочем, исхудали жутко спины наших добрых стариков. И сердце кровоточило, когда на них смотрела я. А потому обиды свои оставлю на потом!

Они в кухне расселись. Мастера в стороне, отец же с матерью возле сел. Как будто на одной стороне. И не продал наш господин в бордель ее, пока меня не было! И то хорошо.

Я, улыбаясь счастливо — впервые я могла сама их угостить — торопливо гостинцы раскладывала между них и вещи. Перво—наперво, чтоб съедобное итак. Нет, тут все вместе сложено. Ну, разложу — и станет видно. Сладости, мясо копченое. Рис и овощи в сторону.

— Я приготовлю… — вскочила мать.

— Сиди уж, — отец отрезал. — Ли Кин сказала, что ей надо торопиться. Но я не отпущу, пока я не пойму…

— To люди добрые, — я улыбнулась на миг ему, довольная, что так сложилось все — и я теперь свободная, без тюрьмы в борделе.

Свиток о путешествиях отцу. Матери шелка рулон, браслеты, гребни.

— Зачем же? — вскричал растерянно Ми Шенг, когда я между них положила свернутое плотно—плотно одежды потеплее и сандалии соломенные.

— Так надо, — улыбнулась я скромному, заботливому старику.

Так, еще кулечек сладостей.

Мать, все же подскочив, за чашами кинулась и тарелками. Чтоб мы поесть смогли по—человечески. И кинулась печь разжечь, чтоб воду подогреть для чая.

— Госпожа, боюсь, на чай я не успею! — возмутилась я.

— Без чая как же? А ты?

— Господа меня кормят, — я улыбнулась.

Ведь кормили же. Младший господин вообще мог возмущаться, что я им складывала лучшие куски, но ничего приличного и не брала себе. Старший же… да старшего вообще не каждый день увидеть можно было на кухне и улице, так что временами я покушать могла очень даже сытно. Вполне по— королевски.

— В общем, я устроилась на службу… — кисть положила новую пред отцом, но тот все равно взирал на меня сурово. — Случайно получилось, господин.

Мать покуда набирала нам посуду — нам лучшее, старикам похуже, покуда отец не окрикнул, чтоб взяла любое, но поторопилась — я сама разложила сладости и, нож принеся, мяса копченого всем отрезала. Отцу и матери куски побольше. А старикам — порезала на мелкие полоски, чтоб могли хоть пососать.

— Дело было ночью, в непогоду…

— Зачем ты ночью убежала из дома? — отец ударил веером по столу.

Стол выдержал, чего не скажешь о веере. Но он не смутился. Жалел, похоже, наш господин, что сломал единственный свой веер об стол, а не о мою дурную голову.

— Так это… — я вздохнула, и внезапно вырвалось: — Хотела утопиться.

Под взглядом помрачневшим отца исправилась торопливо:

— Но сначала, на всякий случай, я хотела попросить богов… а вдруг бы дракон с храма улицы Зеленых драконов помог мне? Хоть как—нибудь.

Ага, размечталась, дура. Поможет, как—нибудь! Я из—за того мерзавца молодого навсегда утратила любимый гуцинь и желание играть на нем!

Отец снова рот открыл, но старики сосали уже мясо, торопливо я отвлекла господина от меня и от них. Пусть поедят!

— А у реки, из—за грязи, застряли два господина. Приезжие. Заплутали в ночи. Напал там кто—то на их спутников, но справился младший господин…

Врала я. Врала бесстыдно и безбожно. Но вдруг услышали они о тех телах разбойников? И все равно же мертвые не расскажут, кто их убил!

— Он справился, но заблудились они. Остались без свиты. Не знали, куда в непогоду пойти. Я просто указала им путь, отец. А младший господин меня потом поблагодарил, — под взглядом укоризненным смутилась его. — Он дал мне золотой слиток и серебряный. Простите, сразу я не смогла до вас дойти. Старший господин, которому без слуг справляться было неудобно, раз я внезапно им помог — они из—за толстого плаща и темноты ничего не видели — подумал, не нанять ли меня, хотя б на время. А я, о нашей нужде подумав — тем более, что младший господин спокойно воспринял это брата его решение — надумала остаться подле них и быть полезной. Они купили старый дом, заброшенный, с заросшим садом, весь в пыли. Они сами не умели готовить поесть. По крайней мере, точно старший господин не мог. Стирать им стало некому… тут, в общем, пригодились умения мои, — я улыбнулась невольно, выпрямляясь, с поклоном получила от матери чашу простой воды. — И я несколько дней трудилась. Они сочли меня полезной. To есть, полезным. Вот, даже младший господин мне подарил попроще меч, чтоб если воры придут, я брата его оборонила.

Вздохнула, воду пригубил. Устала, пить хотелось. Под взглядом пристальным отца смутилась.

— Странные они, господин! — вздохнула, но увидев, как он нахмурился, исправилась торопливо, чтоб отпустил к ним: — To есть, странный старший господин. Он только музицирует или сидит в тишине. Его покои обхожу я далеко, на всякий случай. Он брезгливый, упрямый и ворчливый. А младший господин обходится со мною как с давним знакомым. Он помнит, как я выручила их. Он благодарный вообще, младший господин.

— Красивый? — внезапно спросил отец.

— Он… это… — я смутилась, взгляд опустила.

Едва не вымолвила: «Божественно красив!», но это точно говорить не следовало. Это б всех насторожило.

— Да может хоть в наложницы возьмут? — мать перед нами расставляла тарелки, сладости и мясо перекладывая со стола на них.

И на столе, подле нас, торопливо нарезала овощи, которыми можно было перекусить уже сейчас — и старикам тонкими—тонкими ломтиками нарезала. Старики сосали мясо, прижимали к себе новые одежды и сандалии соломенные и смотрели на меня. Счастливые—счастливые. Сердце пело, когда я видела их таких. Хоть я успела сделать что—то для них, пока живых, за годы верной службы их, от самой себя!

— Они женаты хоть? — отец внезапно сурово спросил.

— Они, похоже, по делу. По порученью, может, из столицы. По крайней мере, младший господин постоянно ходит где—то. А когда не ходит, то тренируется в обращении с мечом. Когда к нам вломился с солдатами господин Син…

Ляпнула и притихла напугано.

— Это в усадьбу висельника приехали которые? — отец вскочил.

— Ну, это…

— Так вроде люди хорошие? — возмутился Ми Шенг.

— Ага, хорошие, а стражу порубили! — отец сердито сжал чашу свою. Но рука невольно потянулась к куску вяленого мяса.

Оголодал, бедный, туг.

— To их младший порубил господин! — вздохнула. — Не всех. Он так хорошо мечом орудует, что, кажется, он б сотню спокойно порубил. Но он просто возмутился, что они вломились без приглашения, сломав забор. Просто, чтоб не лезли.

— Теперь об этих господах чего только в городе ни говорят! — возмутился отец.

— А люди всегда говорят чего—нибудь, — придвинула к старикам сласти, что мать отложила от себя мне. — Вы кушайте. Я принесу еще. Не знаю, когда новый выпадет выходной, но младший господин точно выпустит. Он уважает родителей. Он, когда еще мы заселились, сам мне помогал уборку делать. И первым делом отчистил покои им для сна и мне, алтарь отчистил бывших хозяев. Не только хозяевам таблички памятные сделал, но и выставил на алтаре таблички новые с именами всех своих, — отхлебнула воды еще немного. — Он даже на писал на одной, что то родственнику, чьего имени не ведает. Заботливый такой!

— А, может, они поняли, что ты девушка? — отец нахмурился.

— Полноте вам, господин! — рассмеялась. — Младший господин только и делает, что тренируется, да по делам бродит, мне неведомым. Ну, меня тренирует иногда, чтоб я в его отсутствие хоть немного могла дом и старшего господина оборонить — тот ужаснейший бездельник! To есть… — смутилась.

— Смотрю, характеры их ты успела изучить.

— Да они и не прячутся от меня, — усмехнулась.

— А старший господин чего? — мать серьезно сжала запястье мое, — который дома все время? Как он на тебя смотрит?

— Он это… — смутилась.

Но уж очень родители и мастера смотрели пристально на меня. Я проболталась невольно:

— Да он понял… — голову опустила, защищаясь от взгляда господина сердитого моего: — Да он сказал, что я не интересна ему совсем! Что он женщин других любит. И вообще, он предпочитает сидеть в одиночестве.

— А солнце, кажется. уже на середине неба? — внезапно вспомнил Ми Шенг, взглянув на узенькое окно.

— Ох, я обещала купить провизии к обеду! — испуганно руками всплеснула, воду выплеснув. — Ох. матушка, прости!

— Беги уж, — мать улыбнулась. — Раз тебе послали боги этот труд.

— Но в городе ничего не знают о них! — отец сердито чашей ударил об стол. — Они не разговаривают ни с кем. Разве что тот молодой. который точно воин, в чиновничью сегодня приперся в управу, спрашивал что—то про архив…

— Но я же не могу спрашивать у них все, о чем они сами не желают говорить. господин!

— И то верно, — он вздохнул.

— Но вы осторожны будьте, все же! — решился влезть Ко Ин. — Даже если дружелюбный младший господин, то может, просто он со всеми вежливый.

— В постель не лезь. пока не узнаешь все о них! — отрезал отец.

— Какая постель?! — возмутилась. — Что вы, господин?!

— Ну. вдруг окажутся приличными? — отец вздохнул. — Но ты не лезь в наложницы. покуда не знаешь их. Хоть год выжди.

— Да кому я такая… — я села уныло. — Сдалась?..

— A мало ли? — не отставал наш господин. — Ты девушка, а они — молодые мужчины. Да мало ли?..

— Нет уж! — выдохнула сердито. — Я просто буду у них слугой. Драться научусь хорошо, коли будет добр младший господин. На приданное себе соберу, но прежде — вас накормлю досыта. А там уж, как—нибудь…

— Но видано ли это, чтоб девушка из достойной семьи одевалась в мужскую одежду, еще и нанималась рабынею?! — горестно выдохнул мой отец.

— А что еще? — потерянно опустила взгляд. — Я не хочу идти в бордель.

Он долго молчал. Грозно. Но я не могла уйти, него не спросив. Ох, Вэй Мин на меня разгневается! Но мой отец… мой господин…

— Что ж, — внезапно сказал отец — и мы послушно замерли все, робко на него посмотрев. — Раз тебе так не хотелось в бордель, что ты ходила топилась, а боги послали тебе случай этот… попробуй. Но только ты с ними пока не ложись. Остаться брошенною любовницей, да еще и с ребенком… прости, но мы и одну тебя не сможем выдержать, а уж с дитем и потерявшую честь…

— Я понимаю, мой господин! Я буду разумной. И… могу я идти?

— А поесть? — возмутилась мать. подскочив.

— Кушайте вы, — улыбнулась ей, но улыбка завяла моя, когда опять разглядела побледневшее и осунувшееся родное лицо. — Вам нужнее. А я хоть вечером оставшееся от ужина перехвачу.

Поднялась, поклон отвесила отцу, потом матери. Старики, подскочив, поклон отвесили мне. Я склонила пред ними голову.

— Я только не могу обещать. что приду в ближайшее время. Я и без того задержалась уже, да и в доме доставшемся заброшенным несколько лет не убирались уже. Много осталось работы.

— Иди уже! — отец потребовап. — Я не могу смотреть на этот позор! Моя дочка, в мужской одежде! Да сама идет с мечом! — голову отчаянно обхватил. — Словно нету мужчин в семье, что ее защитить бы смогли! Я свою дочь защитить не смог! Не смог!

— Но меня сохранили боги, — ответила, сжала руки матери, чтоб не смотреть на него — противно стало смотреть на его лицо, когда снова вспомнила, что еще недавно хотел он даже мать мою продать в бордель. — А я уж не буду ленивой. Я выдержу. Да и… — криво усмехнулась. — Отмыть можно с рук усталых мягкую пыль. С души воспоминанья о насильниках разве смоешь? Я слышала, что не могут долго успокоиться. Но боги хранят меня, — мать притихшую обнял. — Что ж, я пойду уже.

— Возвращайся только! — мать ладонями обняла мое лицо, с мольбой заглянула в глаза. — Я себя продам, руку продам и отрежу, ты только не топись, Ли Кин! — расплакалась вновь. — И прости своих никудышных родителей за то, что ничего мы толком для тебя не сделали!

— Вы вырастили меня гордой! — дрожащею рукою погладила ее по щеке. — Я лучше останусь голодной, чтобы есть дерьмо. И я не куплюсь на красоту момента, чтобы отдать чужому мужчине болтливому все, — руку опустив, сжала кулаки. — Я готова тяжело трудиться, о госпожа. Сама скоплю на приданное. И драться научусь, чтоб меня и мою семью обидеть не мог никто! — лицо ее сжала в своих ладонях. — Ты только доживи, родная, покуда я стану сильной! Покуда я другою домой вернусь, ты потерпи! Мы заживем еще! Я этот шанс ни за что не упущу!

— Иди уже! — расплакавшись, выдохнул отец. — Ругать тебя он будет, капризный этот малец, если надолго останется без обеда. — внезапно голову на руки скрещенные на столе уронил. — Прости, что защитить тебя, дочь, не смог! Что тебе приходится вынести это все!

— Это не самое страшное, — вздохнула, — из всего, что могло бы быть.

И снова покинула дом. Теперь уже, чтоб вернуться. Хотя богам лишь известно, когда я снова переступлю его порог. Если боги вообще есть. А если нет… ничего, я тоже что—то самка могу. Люди смогут прожить и без богов.

Губу прикусив. Вышла из кухни, когда они уже лицо мое разглядеть не могли.

Что бы ни случилось, я справлюсь, выдержку.

Но, что бы ни случилось, я никогда больше не переступлю порог храма с улицы Зеленых драконов.

Перво—наперво побежала я на рынок — провизии прикупить, чтоб потом достойный приготовить обед. Или прикупить сладостей и чего—то готового в городе? Чтоб блюда первые голодному капризному господину подать, а следующие уже потом. Пусть хоть местами он поест. И деньги есть. Я не должна терять работу сейчас: уж очень охудалые мать и старики стали в эти дни.

На рынке издалека я разглядела… старшего господина!

Вэй Мин стоял у прилавка с шелками из разных провинций, брезгливо края отрезов перебирал. Вслух комментировал свое недовольство: там оттенок слишком яркий, сям слишком блеклый, эдак нить тоньше. видать шелкопрядов кормили листьями с нижних ветвей. а надо было шелкопрядов кормить верхними, самыми нежными. а вот там вообще маленький стежок на краешке узора не тот, выбивается из целой картины.

— Да где?! — не выдержал уже торговец, сам сунулся смотреть.

— А вот! — тонким изящным пальцем Вэй Мин указал на самый край отреза. на вышитый конец лотосовых цветов.

— Да и не заметно вовсе! — торговец возмутился, повглядываясь, размотал рулон уже совсем. — Но больше и нету такого. Превосходный шелк! А тот кусочек ткани с вышивкою можно пустить на подол или отрезать. часть — приличную — пустить на мешочки для благовоний, али мешки для слитков или монет… — аккуратно стал сворачивать. — Превосходный шелк, молодой господин!

— A этот… — Вэй Мин брезгливо приподнял зеленого отреза кусок. — Какой мерзкий оттенок! И как негармонично сочетается с коричневыми символами долголетия! А узор? Летучие мыши и журавли — что за нелепое сочетание?!

— Так трижды тут пожелание долголетия! — возмутился торговец. — Достойный подарок почтенным родителям или наставнику!

— Мыши? И журавли? — поморщился юноша, попортив гримасою красивое лицо, потом в усмешке зубы обнажил, слегка неровные — и я, кажется, догадалась, почему он обычно улыбается, пряча зубы, полуулыбкою. — Да если уж на то пошло, то в пару гордой птице журавлю надобно вышивать хотя б дракона! Феникса уж наконец! Черепаху священную.

А тут к ним, к которым люди, любопытно оглядываясь, подходить покуда не осмелились, на беду из паланкина вылезла… Ли Фэн! Мой старший господин и вздорная Ли Фэн! Похуже картину сложно придумать!

Но бежать я с криками к господину не осмелилась. Толкнула тогда меня она. И вдруг признает? Позор будет отцу. Но, может, стоит мне вмешаться?

— Что лапаете вы тут все? — поморщилась Ли Фэн — видно лавочник этот водился в «приятелях» ее отца — и плечиком Вэй Мина потеснила. — Не нравится — уйдите. Вас покупать никто не заставляет.

— Ах, что за уродливая девка слева от меня? — сердито веер раскрыл мой господин, сердито обмахнулся. — Ни вежливости, ни манер!

— Два ты, ты!.. — Ли Фэн от возмущения задохнулась.

Ой, что сейчас будет, что будет!

— Мне жалко, стало быть, вашу госпожу, — добавил Вэй Мин, к уху ее вдруг склонившись — а Ли Фэн попятилась, но не устояла, упала, не подхвати служанка ее под локти. — Она вас одевает пышнее прочих, вам доверяет ей покупки выбирать, а вы ее позорите безмерно, хамством отвечая незнакомому господину! — веер застыл, обнажая едкую полуулыбку. — Мужчине!

— Что?! — возмутилась главная красавица города. — Да я… я…

— Вы оскорбили нашу госпожу! — усовестить попыталась неизвестного, к несчастью, достаточно богато одетого юношу, служанка, поддерживающая тяжело дышащую Ли Фэн справа. — Она, знать вам следует, старшая дочь самого господина Чжана!

— А вам знать следует, на кого эта ваша невоспитанная дева накричала! — Вэй Мин гневно сложил веер.

Как будто принц столичный! Но спеси на самого наследника престола, если не императора! Хотя император будет постарше, да пропадает обычно в своем гареме столичном, где уж точно сотни писанных красавиц или, если слухи не врут, вовсе тысячи! Да и исчезновение наследного принца быстро б поставило страну всю на уши!

— Да сами вы… сами вы… хам! — Ли Фэн задыхалась от гнева.

— Мужчинам издавна свойственна напористость, — мой господин внезапно сжал ее щечки, вдобавок к надутым обиженно губкам, да, впрочем, сразу же отпустил, — иначе б и жизни не было на земле. Но дева, сама атакующая мужчину, да еще так грубо — это, да будет вам известно, вообще вселенский ужас!

— О боги, этот жуткий юноша…

— Хотя бы не срывается на визг, как вы! — невозмутимо нанес ответный удар Вэй Мин, как—то нахмурившийся при упоминании богов.

Да странно б было, если б капризный старший господин их чтил!

— Стра—стража!!! — смогла вскричать лишь Ли Фэн, обмякая на крепких руках вышколенных молоденьких служанок.

И мечи повыхватывали не только носильщики паланкина и пятеро шедших с ними воинов. но и вся выбегающая из других лавок охрана. Мой старший господин оскорбил саму старшую дочь чиновника Чжана!

Покупатели, редкие нищие — сегодня их почему—то почти не было на рынке и на улицах — да просто зеваки торопливо шарахнулись в сторону. Нет, побежали, разглядев, как воины бросились на Вэй Мина с разных сторон. мгновенно почти окружили.

О Боги! Я же далеко стою. смотрю! Я добежать до него не успею! А если и добегу. то разве справлюсь я с несколькими десятками обученных бойцов?!

Но он был мой господин. Оплата его — опора моей нищей семьи. Да и не по—человечески было бросать его одного.

И, меч выхватив, я с воплем отчаянным бросилась к толпе ощерившихся оружием воинов.