Кошмар на улице Зелёных драконов

Свиток 6 — Смех учителя —10

Я Ню

Когда от трупа мертвого полубога, на котором я отрабатывала броски режущих полумесяцев, осталось сплошное кровавое месиво, демон, учивший меня, сбил кровавые ошметки и последнюю уцелевшую длинную прядь волос с обломка скалы пинком. Новый труп водрузил — хотел положить полудемоницу полную, что лежала поближе, но наткнувшись на мой ненавидящий взгляд, опять притащил мужчину, постарше и вообще премерзкого демона — ухмыльнулся и ушел. Им все равно кого жрать и крошить?! Но тренировки в жалкие крохи времени до визита очередного наглого Эн Лэя, а также покуда из выживших в этой части Бездонного ущелья были только я и мой чудовищный учитель… мое содрогание при виде кровавых ошметков. оставшихся от прежней мишени, местами прекрасного даже сверженного бога. растаяли.

А потом я вообще перестала смотреть, что лежит под моею ногой. To, что лежит, опасным уже больше быть не может. To, что движется, может прийти и меня убить. Держись, полудохлый воробей! Пусть подыхают они!

Не помню, на каком ударе это случилось. Не помню, куда улетел полумесяц с левой руки — я потом долга искала его — и даже удара обмякшего тела о каменную поверхность не помню.

Сон… это был красивый сон…

По ветке огромного дерева, росшего пятьсот тысяч лет, шли дух— соловей и прекрасный феникс — оба в своем птичьем обличье. За деревом падало древнее вечное солнце, окрашивая небо в кровяной цвет. Близко к слепящему глаза диску — сегодня свет его был воистину невыносим — небо спекалось, будто кровавое полотно внезапно превращалась в растапливаемый пламенем металл.

Прекрасный, мощный феникс поднял огромные, мощные крылья. А дух— соловей запел. Приятная стать сильного хищника и красивая долгая трель блеклого серовато—коричневого комка, казавшегося мокрым комком, жалким птенцом на фоне его.

Небо кровавое и палящий диск… удивительно спокойный и нежный вечерний воздух, медленно холодящий, остужающий мир и жар в маленьком раненом сердце… робкий трепет маленькой птицы и сильное божество…

Окончание этого дня было воистину прекрасно!

Знаешь…

To ли голос шел откуда—то сбоку, то ли просто звучал в моей голове.

Знаешь, что ты не можешь умереть, маленький соловей?

Маленький соловей устал.

Я хотела это сказать, но не смогла.

Маленький соловей очень устал.

Маленький соловей больше не поет.

Разве что в этом сне.

В этом последнем сне.

Дать усталому сознанию померкнуть в последнем, прекрасном бреду — не это ли благородства торжество? Люди Поднебесной топят свои горести в вине, но у маленького соловья с обрубленным горлом и сломанными крыльями больше не осталось ничего.

Только эта песня.

Только эта песня, спетая во сне.

— Знаешь, — голос сказал уже резко — и он точно не был мой, — что я не могу позволить тебе умереть.

Полупрозрачная рука уперлась в камень, покрытый кровью.

Много же ее с меня натекло!

Странно, но мое тело, что лежит у моих ног, совсем не ранено.

Мое тело?..

Завопив, я вскочила.

Но этот вопль эхо не разнесло меж бесчисленных скальных утесов и обломков, затянутых кое—где плотным туманом.

Этот голос вообще не звучал.

Его просто не было.

Я… потеряла голос? Но для маленького соловья потерять свой голос — еще страшнее, чем потерять свои крылья! Соловьи с подрезанными крыльями могут жить в неволе. Люди думают, от того, что самое важное для поддержания жизни — это поспать и поесть. Нет. Соловьи живут, только пока они могут петь.

Но моего голоса больше не было!

— Знаешь, я слишком долго молила богов, чтоб хранили тебя! — укоризненно сказала нищенка, стоявшая за неподвижной мной.

И я с полупрозрачными ладонями и ступнями, почему—то ставшими вдруг босыми, в ужасе смотрела на нее.

— Покуда я не умерла от горячки, покуда я еще помнила, я повторяла только, чтоб боги хранили тебя, — укоризненно сказала старуха, сегодня почему—то распрямившаяся. — Как ты можешь умереть?

— Знаешь же, что я птица? — вскричала я.

Эхо опять не подхватило моего голоса, но старуха отчего—то кивнула, смотря мне в глаза: в глаза невидимой мне, почему—то ставшей второй.

— Знаю, — ответила нищенка глухо. — Но я столько дней молилась за тебя. Ты не можешь умереть.

— Знаешь же, что для меня самое ценное — моя песня?! Но что делать соловью. у которого больше не осталось песен?

— Живи! — прошептала старуха с мольбой. — У меня тоже не было песни. У меня много лет ничего не было. А потом пришла девочка. которая хотела отдать мне что—то свое. Я хотела отдать ей мое сердце, если б от этого была какая—то ценность. Много дней, покуда ноги носили меня, а в подаянии или в разлохмаченной земле еще находилась какая—то еда, я молилась о тебе, Я Ню! Когда я умерла. я узнала, что тебя зовут Я Ню! Я узнала, что ты дух—соловей! Несколько лет я слонялась по миру людей, помня о тебе! Слишком грешная, чтоб вознестись к небесам. Слишком пламенною объята мечтой, чтобы провалиться под землю! Ии наконец душа моя потянулась повыше, застряла средь страшных темных скал… но я однажды нашла твое мертвое тело здесь. Живи. Я Ню! — она сложила сухие, костлявые руки и даже… опустилась предо мной на колени, с мольбой прошептала: — Живи!

— Как может жить соловей без песни? — устало я от нее отвернулась.

— Но если ты так отчаянно цепляешься за жизнь, значит, какая—то песня с тобою есть?

— Уснула, поганка! — заржали надо мной. — Вспотела, согрелась. Жаль, поджарить себя не додумалась! Люди сырое мясо не жрут, а поджаривают… ха—ха… такою девка даже лучше!

Мое тело пнули. Пнули так ощутимо.

— Эй! — погрустнел чей—то хриплый громкий голос надо мной. — С тобою так скучно, малявка! Ты обещала мне петь! Хотя бы пошевелись, чтоб я мог запихнуть в тебя кое—что! Тоскливо, когда ты трупом тут лежишь!

С трудом разлепила глаза. Надо мной склонилось чудовище.

С визгом я отшатнулась.

Демон заржал торжествующе.

Песня… старуха сказала, что у меня осталась какая—то песня, но это точно был не он!

Демон ржал, поддерживая поднос с какими—то поганками. Не поднос даже, просто отщепленный тонкий кусок скалы.

— Бледная, как они, — прибавил. — Даже поиметь тебя, кажется, грешно. Бледная такая, полудохлая. Глядишь, и переломишься пополам, как я в тебя войду!

Рука упала безвольно вниз, сползла по бедру окровавленному. Наткнулась на круглое лезвие.

— Эй! — демон возмутился, отодвинув руку со своими поганками.

Но страх мелькнул в его глазах на миг.

Страх… это так сладко, когда очередной мужчина, отзывающийся обо мне грубо и жаждущий меня поиметь, внезапно смотрит на меня с ужасом!

И я почему—то ступила вперед, а не от него.

— Эй! — возмутился мой учитель, сбросив поганки. — Нечего так на меня зыркать! Я учу тебя! Я принес тебе поесть! А ты на меня замахиваешься?

Страх в его глазах сменился гневом. Жаль, куда лучше было, когда он был напуган. Таким он нравился мне намного больше. Хотя он бы нравился мне больше, если б лежал кровавым мякишом как тот изгнанный бог в стороне!

— Я тебя этим подносом по заднице отлуплю! — демон взмахнул грозно.

И, кажется, собирался исполнить.

Глупые мужчины, мнящие себя императорами небес и земли! Думаете, даже полудохлый соловей не имеет права иметь свое мнение? Думаете, даже полудохлый воробей всегда будет трястись и позволять вам делать с ним все, что вздумается?

Вопль…

Вопль, долго рвущийся из худой груди и из шеи, покрытой толстым и длинным шрамом, совсем не был похожим на песню.

Но это жалкое, рванувшееся вперед тело заставило огромного мужчину впереди на миг замереть.

Страх… я снова видела страх в глазах этого уродливого демона!

Тело пошло туда, куда вела его ненависть. Рука ушла туда, куда ненависть ее рвала.

Гневно заревев, он отшатнулся, рукою накрыл пораненное плечо.

— Я раздеру тебя на клочки! — проревел. — Но сначала… — криво ухмыльнулся. — Сначала раздеру тебя пополам, начиная с ног.

Он сам озверел. Он сам потерял уже способность думать, когда рванулся на меня, выхватывая из—за спины огромную секиру. Это как—то поняло мое полудохлое ослабшее тело.

Оно все же сумело увернуться. Вместо обрубка запястья просто кровавое пятно из распоротой руки.

Нет… этот полудохлый соловей вашим не станет ни за что! Лучше просто сдохнуть, чем снова сжаться в слезах под новым извращенцем!

— Я—а—а—а—а—а!!!

Озверевший соловей — это уже не певец. Это больше не певец. Озверелый соловей — это просто чудовище.

Я не знаю, что вело меня. Я не помню, когда перехватила перекладину полумесяца в левую руку. Только несколько кровавых росчерков, его и моих…

Когда он падал — а он наконец—то падал с распоротой накрест грудью — я снова видела в его округлившихся глазах страх.

А потом он наконец—то упал.

И больше ничего.

Кровь журчит у моих ног.

Бьется в агонии огромное тело. Но даже его рога больше не выглядят грозными.

Но меня не радует ничего,

Крылья… птица рождается для неба… а соловей — рождается, чтобы петь.

Боги, что вы со мной сделали?..

Когда в этом мире соловей рождался для того, чтобы стать воином?

Когда не торжество жизни и искусства захватывало его всего, а кровавая месть?..

Но уже поздно.

Ты стала воином, хрупкое злопамятное существо.

Ты даже стала убийцей, уставшая девочка.

Помнишь, ты ужасалась разговорам об обитателях Бездонного ущелья, цепляющихся за жизнь?

Время… только время может рассказать, какими мы сами станем, если нам придется цепляться за жизнь.

Сладкое—сладкое небытие… почему ты оставило меня на растерзание этим уродам, чтобы снова жить?

Говорят, что выживают сильные. Говорят, что выжить всяко сложнее и достойнее, чем умереть. Почему иногда так сложно и так больно жить?..

От меня не осталось ничего.

Горькая—горькая теплая кровь.

Кровь с моих растрескавшихся губ.

Горячая—горячая кровь, растекающаяся у моих ног.

Ты стала воином, Я Ню. Ты внезапно стала воином.

Только он мог в такое время смеяться. Я бы не смогла.

— Поздравляю с первой победой! — сказал феникс, вырастая внезапно у меня за спиной.

Но сейчас меж нами было уже расстояние в несколько шагов.

Он меня боится?..

Нет, он не стал бы подходить со спины, если б боялся меня. Я отчего—то была уверена в этом.

Он и не выглядел напуганным. Спокойно обошел меня, с привычною своей усмешкою. Что—то катал в сжатой руке. Меж его пальцев стекало две тонких, тускло светящихся ниточки. Рукав был в крови.

Странно, для кого—то убийства становятся больше, чем торжество. И даже не пустотой.

Кому—то, кто так спокойно прошел, встал в паре шагов напротив, меж мною и трупом, убийства — это так же естественно, как соловью — петь.

— Что стоишь? — усмехнулся свергнутый бог. — Забери его душу, покуда не отошла. Души демонов такие хрупкие.

— Разве у демонов тоже есть души?

— Души есть у всех, — посерьезнев, он присел и внезапно вдруг удлинившимися когтями свободной правой руки вырвал чудовищу… сердце.

Пусть и черное, но трепещущее, как будто у всех. Кажется, еще теплое.

Мощные пальцы сделали только пару четких и твердых движений, распарывая внутренности. И вот от сердца, нащупав, вытащили нить, а за нею… дрожащую, крохотную, сверкающую искорку, бело—голубую.

— Люди говорят, что у демонов нет ни души, ни сердца, потому что они жрут что угодно, с кем угодно дерутся и… — кривая усмешка. — И что угодно поимеют. Но взгляни.

Он выпрямился, сжимая ту светящуюся нитку и крохотную душу, отчаянно пытавшуюся сорваться. Подбросил — душа отчаянно рванулась к небу, но тут же была будто пришиблена к земле. Играясь, он пальцами ее саму уже подхватил, большим и указательным.

— Взгляни, души богов и чудовищ похожи, — Эн Лэй поднял робко трепещущую душу на уровень моих глаз, насмешливо смотрел сверху вниз, рослый, широкоплечий, могучий мужчина на хрупкую почти девочку. — Отличается только цвет ауры и направление ци.

Сегодня я снова стала убийцей.

Я же убила уже одного свергнутого бога здесь. Зачем я это вспомнила?

И… Эн Лэй сам это видел?.. Раз утверждал, что я должна понять, что души богов и демонов похожи.

— Если люди ужасаются демонами, значит, за дело, — я с презрением отвернулась.

Эн Лэй снова рассмеялся. Дерзко. Резко. Нервно как—то.

— Глупая девочка! — выдохнул он глухо. — Что боги, что демоны — все они людей используют.

— Разве боги?.. — дернулась сердито, но замерла. сраженная твердым, уверенным взглядом темных глаз.

— Боги используют ци людей, которые в них верят. Демоны просто забирают чью—то ци. Мы все так или иначе используем людей.

— Но боги не жрут чьи—то души, как демоны! — сердито сжала кулаки.

С ужасом и тоскою ощутив сжатую окровавленную рукоять оружия в левой руке.

— Боги забирают души своих верующих, в вечное пользование. Если люди разрешат. Но… — странная улыбка—ухмылка исказила прекрасное лицо феникса. — Боги забирают чужие души.

— Что же, — ухмыльнулась, так как мне отчаянно хотелось хоть чем—то, хоть на миг задеть самоуверенного свергнутого бога, — раз демоны и боги так бегают за человеческими душами, выходит, что люди сильнее всех?

Эн Лэй расхохотался. Даже, смеясь. разжал пальцы — душа подохшего чудовища отчаянно юркнула в сторону, но была тотчас же зажата в мощный кулак мускулистой руки, выползшей из замызганного кровью алого рукава ханьфу.

— Люди… — мужчина ухмыльнулся. — Люди так хрупки! Их век недолог. А еще они так шумно мечутся между богами и демонами!

— Если бы боги были самыми сильными, то давно бы истребили всех демонов! — я не желала уступать.

— Боги и демоны равны, — Эн Лэй усмехнулся. — Мы — одно. Разные грани бессмертной силы.

— На Небе тебя бы снова сбросили в Бездонное ущелье за такие речи богохульные!

— Какая беда! — он, играясь, вытаращил глаза. — Я—то уже с Небес свергнут! Эдак им снова придется поймать мою мерзкую и грязную тушку, опять, пыхтя, утащить наверх, чтобы эдак вторично свергнуть! Или… — насмешливо прищурился. — Или ты думаешь им помочь. Я Ню? Ты?1 Твоими—то жалкими, тощими ручонками и сломанными крыльями дотащишь грозного феникса наверх, на светлые и блистательные земли Небес?

Он называл имена Небес без привычного богам трепета. Что уж поделать: совсем иначе видит мир свергнутый бог.

— Душа демона горькая… — он поднес к глазам трепещущий комок. — Но куда вкуснее тех поганок, что он притащил тебе поесть.

— Зачем ты вообще сюда пришел? — не выдержала я, поднимая свой полумесяц в дрожащей руке.

— Зачем… я… пришел? — он изобразил на своем лице пылкую растерянность. — А что, Владыка Бездонного ущелья должен получать разрешение полудохлого воробья, когда вздумает прогуляться здесь?

— Помнится, когда я пришла сюда за господином Минжем, кто—то тобою командовал. А так все передохли, поубивали друг друга — ты выжил каким— то неведомым образом — и внезапно возомнил себя сильным?

— Ты знаешь. откуда тут столько трупов. девочка? — мужчина нахмурился. — Ты. уверен, еще не всех даже увидела. Ты слишком трусливая, чтоб далеко зайти, и слишком брезгливая, чтобы внимательно смотреть. Но твой приятель не успел всех доесть. Может, тебе повезет увидеть еще одну грань бытия.

— Я помню, что кто—то отдавал приказы и шутил над Минжем, покуда ты покорно молчал.

— Приказы отдавал Ло Вэй, — он затряс душу чудовища, а та замерцала еще тускнее, напугано, сжалась в совсем крохотный комочек, но пальцы свергнутого бога сжались за нею, удерживая в плену. — Вообще—то, всю эту орду изгнанников и демонов убили мы с ним вдвоем.

— Ужели слуга оказался сильнее господина? — насмешливо прищурилась. — Или… слуга вовремя ударил господина в спину?

— Ты! — кулак левой руки сжал плотней, оттуда что—то отчаянно блеснуло.

— Я же не видела. Откуда мне знать, кто ты такой есть?

А взглядом стала выискивать второе улетевшее оружие. Ну, мало ли. Он или сожрет эти души, прежде чем напасть — и у меня будет несколько жизненно важных спасительных мгновений — или сразу бросится, посчитав бегство захваченных душ слишком малой каплею невезения по сравнению с убийством одной наглой девочки.

— Что ж… — он внезапно снова ухмыльнулся, меня поразив и заставив отшатнуться — глаза его насмешливо сощурились, когда он приметил мой ужас — и добавил уже глухо: — А маленькая девочка уже научилась взрослых дядей бить!

— Да разве можно сохранить манеры и вежливость, когда тут не с кем по— человечески поговорить?

— О, ты б еще в Преисподнюю сходила, чтобы с кем—то поговорить по— человечески! Там очень любят маленьких наивных девочек! — взгляд скользнул по моей ноге, выглядывающей в длинный вырез отобранного у мертвой ханьфу. — Или не совсем невинных.

— Ты зачем вообще сюда приперся, умудренный сединами дед? Ах да, ваше великолепное божественное величие, дух Феникса? Кстати, а почему императорами столько тысячелетий становятся боги с династии драконов?

Я вроде нахамила ему как могла. Припомнила давнее даже соперничество кланов фениксов и драконов, которым никак не хотелось признавать, что духами четырех направлений выбрали даже не их двоих, а вообще четыре вида богов!

Но Эн Лэй, голову откинув назад, внезапно расхохотался. Долго, громко, искренно. Мощный, здоровый мужчина. Вообще как будто не торопящийся никуда среди скал, забросанных протухающими трупами.

Но… боги, до чего же он был красив! А еще… а еще я же так хотела его разозлить! Совсем не хотела добавлять ему мгновения счастливого смеха!

— Ах да, душа этого демона скоро развеется, — отсмеявшись, он снова посмотрел на сжавшийся и еще даже больше померкнувший комок. — Ты, кажется, слишком малодушна, чтобы отобрать его у меня?

— Ну пусть! — повесив полумесяц единственный — пока единственный, если выживу — на пояс, я руки скрестила на груди. — Пока малодушна!

— Ты быстро учишься, — он внезапно посерьезнев, взглянул на меня дальше с интересом.

— Его величеству Владыке Бездонного ущелья больше заняться нечем, кроме как лаяться здесь с полудохлым воробьем? Или… — ухмыльнулась. — Или прекрасный феникс снизойдет до пары в виде полудохлого воробья общипанного?

— Я просто… — он внезапно очутился у меня за спиною, вплотную почти, заставив задрожать и замереть. — Я просто здесь скучаю, Я Ню. Просто хочу найти другого соперника, с которым смогу танцевать чарующий танец смертельной войны.

— Соперника… — мой голос дрогнул. — И только?..

— А полудохлый воробей общипанный смеет на что—то еще надеяться?

— Я — соловей!!! — сжав кулаки, резко развернулась к нему.

Уткнулась почти лицом в мускулистую грудь. А этот резкий запах пота от недавно подравшегося — не сильно — мужчины… божественный запах пота! Ну… тьфу!

Голову закинув, сердито заглянула в глаза. смотревшие сверху вниз насмешливо.

— Я — соловей!!!

— Ты так часто зовешь себя общипанным воробьем. что я сам забываю. кто ты на самом деле. — насмешливо сощурился мой мучитель.

— Ну… это… — смутилась. — Это чтобы много о себе не мнить. Духи и боги с Небес слишком гордые. До омерзения.

— A ты решила гордо величать себя общипанным воробьем, чтобы на них не походить?

— У вашего императорского величества как—то слишком много интереса к моей жалкой и почти дохлой соловьиной тушке! — сердито сощурилась. — Вы правда думаете, что с меня вам будет что—то поесть? Для такой огромной и хищной птицы?..

— Я просто… — сказал он и застыл, глядя сверху вниз.

Так близко…

Я даже ощущала его дыханье на моем лице и слышала, как бьется его сердце.

Даже у свергнутого бога есть сердце. И оно бьется. Взволнованно бьется. Неровно бьется. Он… что он хочет со мной сделать?..

— Я хотел предложить тебе сделку. Ты отдашь мне душу убитого тобою демона, а я — покажу тебе выход с Бездонного ущелья.

— А он разве есть?! — ему все—таки удалось меня поразить.

Смотрела на него во все глаза, позабыв обо всем на свете! А он, разумеется, целую вечность молчал. Ну да, конечно, мне же так хотелось правду услышать! Естественно, он молчал! Этот жалкий игрок!

— Вообще—то есть, — ухмыльнулся Эн Лэй. — И прежний Владыка Бездонного ущелья — Ло Вэй — ныне утопал покорять мир людей или Преисподнюю со скуки.

— Со скуки? — ухмыльнулась. — Такой орды противников ему не хватило, как тухнут здесь?

— Такая маленькая орда, — Эн Лэй вернул ухмылку.

А в этом дерзком состязании в острословье было что—то заманчивое. По крайней мере, покуда маленький общипанный воробей пыхтел, напрягая умишко в набирании новых, резких и острых слов, огромный хищный феникс стоял, замерев. возле этого мелкого трепещущегося тела и… сердца. Сердце билось как бешенное. Безумной лошадью норовило вырваться из груди. Прижаться… к другой.

— Но даже странно, — я фыркнула, подобрав внезапно новое оружие — эта игра с противостоянием начала даже захватывать меня, — великий феникс и вдруг… боится отобрать какую—то скверную и мерзкую душонку демона у полудохлого воробья?

— Да нет же! — криво усмехнулся мой соперник по словесному поединку. — Для великого воина — униженье у девки из—под носа что—то красть, тем более, мерзкую какую—то грязную душонку какого—то демона.

Душа чудовища возмущенно мигнула. Но под двумя парами острых взглядов замолкла и робко даже потускнела.

— Решай скорей: выходишь или останешься здесь любоваться гниющими трупами? Ты, кстати, еще не видела самых старых стадий разложения. Там червяки обгладывают все вонючее и зеленое — и становится видна твердая основа, которая при жизни все это волочет. У нее своя, особая форма…

Меня вырвало — хотя вроде нечем было — но Эн Лэй хохочущий увернулся.

Но одно я поняла, глядя в глаза смеющиеся: он не хотел, чтоб я осталась здесь, с ним. Но как объяснить это рвущемуся лошадью безумной сердцу?!

Но показать ему, что я на миг — всего лишь на жалкий миг в душе малодушной — захотела остаться с ним, остаться около моего мучителя, я не смогла и не захотела.

— Что ж, я—то выйду, — не жрать же мне тут всякую пакость, становясь подобной демонам. — Но вроде беспокоиться надо кое—кому, дерзнувшему занять место прежнего Владыки Бездонного ущелья.

— Не волнуйся: если б Ло Вэя заботила моя смерть — он бы раскрошил мой труп перед уходом.

— Но не сбежал же великий и могущественный?

— Он просто вышел подышать свежим воздухом. И я, пожалуй, тоже выйду. развеяться.

— А что тебе с моей свободы? — усмехнулась. — Душою прикипел к общипанному воробью. о гордый и могущественный феникс?

— Это скорбь и болезнь лучших воинов, — Эн Лэй нахмурился, — слоняться по миру в поисках достойнейших врагов. И ни жить нельзя спокойно без них. ни красиво умереть.

— Так. значит, — прищурилась, — былой Владыка Бездонного ущелья не счел тебя достойнейшим соперником?

— Он просто вышел свежего воздуха глотнуть, — улыбка мучителя не стала меньше.

— Ну—ну! — изобразила недоверчивое торжество.

Но мы стояли так близко и сердца наши бились так быстро. Так неровно бились!

— Кстати, покуда я убивал одного земного духа… — Эн Лэй занес надо ртом левую руку, пальцы разжал — две тусклых догорающих души отчаянно рванулись вверх, но он заглотил их, подпрыгнув и нагнав — и спокойно опустился возле меня, уже чуть в стороне: ему уже надоело играть. — Он говорил мне, что там сожгли усадьбу ссыльного принца Поднебесной. Этого… как его?.. А, Ян Лина.

— Ян Лина? — сердито смахнула выбившуюся на глаза косичку. — А мне—то что с того?

— Да. говорят. что кроме усадьбы несчастного сгорела и часть бамбукового леса. и лес какой—то еще вокруг. Там эта была… как ее… Соловьиная роща?..

У меня дыханье перехватило от ужаса.

Роща… Соловьиная?.. За местом. где жил ссыльный принц Ян Лин?!

Рванувшись вперед, сжала верхнее ханьфу Эн Лэя, черное. Без рукавов которое.

— Роща… соловьиная?.. — я задыхалась.

— Будь я соловьиным духом, даже полудохлым, я 6 сходил меч свой о чью—то глотку поточить.

— Но они же не могли… все… сгореть?..

— Да откуда же мне знать?..

Он задумчиво поймал губами сопротивляющуюся душу демона, проглотил, не жуя.

— В общем, у нас был уговор, душу демона я доел, так что пойдем, провожу тебя к выходу из Бездонного ущелья.

— Но толку—то тебе мне помогать?

— Напоминаю для слабослышащих и плохо помнящих общипанных воробьев и соловьев… этих…

— Полудохлых, — мрачно напомнила я.

— Для полудохлых соловьев напоминаю особенно: каждый сильный воин страстно ищет себе сильного соперника. Если ты, потренировавшись на убийцах Ян Лина, станешь тем самым соперником, мы с тобой с удовольствием потанцуем танец смертельного поединка.

Это прозвучало двусмысленно. Насмешливо. Или…

Лицо его словно окаменело. Что там думал на самом деле феникс — он не хотел мне говорить.

Но он внезапно предложил показать мне выход отсюда.

И пусть я была назначена какой—то новой — очередной уже — шашкой в его игре, но если родная роща и клан наш сгорел, то я обязана выяснить, кто погубил их всех!

— Если это был ты — твоя смерть станет ужасной! — толкнула его кулаком в грудь.

Твердую и мускулистую. Каменную почти. Кажется, об него можно было б сломать руку, хвати у меня наглости посильнее его толкнуть.

— Прости, но мне как—то больше нравится сражаться с воинами, чем жарить мелких соловьев.

Жарить… соловьев…

У маленького соловья кровь вскипела, как только я подумала…

— Где они?! — заревела я. — Где выход и эти проклятый убийцы принца?!

— А мне неинтересно, — задумчиво шею растер он окровавленной рукою. — Соловьи какие—то, ворюги с факелами. Как бы ни смердели догорающие соловьи, как бы ни пищали напугано пред смертью — мне это не интересно. Вот разве что вернется бродяга Ло Вэй… или из Преисподней притащится поприличнее кто—то, подольше кто выстоит, чем эти туши…

— Где выход из Бездонного ущелья?! — яростно проревела я.

Эн Лэй, снова ухмыльнувшись — в очередной раз по необъяснимой причине — ладонью указал мне на торчавший из чьего—то черепа полумесяц. Изженского. Разлагающегося. Тьфу!

Но я прихватила ставшее моим оружие, чтоб покинуть Бездонное ущелье во всеоружии.

Ну, берегитесь. подлецы! Соловей, ставший убийцей, сделает вашу смерть веселей!