Хозяйка Его Виноградников-2

Глава 42

Глава 42

– Я на кухню, готовить отвар шиповника… – сказала Элла, как только за целителем закрылась дверь.

Рэй, к которому, собственно, и были обращены её слова, кивнул.

– А я перенесу Викторию в её комнату.

Удовлетворенная ответом экономка, сочувствующе улыбнулась продолжающей кашлять больной и покинула комнату.

– Ты меня напугала, – прошептал Рэй, наклоняясь над Викторией и беря её на руки. – Я когда тебя увидел, подумал… – он осёкся, не договорив. – Ты как? Голова болит?

Отвратнейший вкус споенной ей мерзости все еще превалировал над всеми ощущениями, но в остальном…

– Нет, – совершенно искренне ответила она. С удивлением отмечая, что и головокружения, и тошноты она тоже не чувствует.

– И рана больше не кровоточит, – словно бы подводя итог, отметил Рэй.

– Ладно, пусть тогда живет, – великодушно решила и постановила Виктория.

– Кто? – не понял её Рэй. Он нес её осторожно, крепко прижимая к груди. Настолько крепко, что она слышала биение его сердца.

– Целитель, – улыбнулась она. – Методы у него, конечно, изуверские, но они работают.

– Ах вот ты о чем! – рассмеялся Рэй. – Да зелья у него убойные!

– Во-во! – смеясь, согласилась Виктория. – Из разряда: все, что нас не убивает, делает нас сильнее!

«И счастливее», – добавил она мысленно, поймав себя на мысли, что давно ей не было так хорошо, и легко.

Голова её все еще была слегка ватной, но теперь то, что мысли в ней тянулись неторопливо, её не раздражало. Эта их замедленность, наоборот, казалась ей… безопасной и уютной, а сами мысли все до единой – приятными и забавными – например, воспоминание о падении с лестнице, о жгучей мази и мерзком вкусе адского зелья теперь воспринимались ею как анекдотические приключения.

Боль, тревога, раздражение – всё постепенно отступало, мягко растворяясь где-то на периферии сознания. Словно кто-то вдруг распустил тугой узел, в которой до этой минуты были завязаны её нервы, мышцы и мысли.

Она чувствовала, как приятное тепло разливается по телу, пробираясь от головы к пальцам ног, и все её конечности становились на удивление невесомыми и исполненными неги.

Само же ощущение тела немного притупилось, словно его накрыли мягким, пушистым одеялом.

Она парила…

Ощущая крепкие, бережно сжимающие её мужские руки, рельефную грудь и исходящие от них тепло, силу и надежность.

– Боже, как хорошо! – пробормотала она, устраиваясь удобнее в его руках.

– Что? – переспросил едва не споткнувшийся на ровном месте Рэй.

– Ничего, – хихикнула блаженствующая девушка и закрыла глаза. – Под ноги смотри! А то еще уронишь!

– Ясно, – открывая дверь ногой, усмехнулся Рэй.

Виктория приоткрыла один глаз.

– Что тебе ясно? – кокетливо поинтересовалась она, совершенно не смущаясь того, что подобное заигрывание с предметом обожания было скорее в характере пятилетней обольстительницы, а не двадцатипятилетней.

Рэй покосился на неё, сдерживая улыбку.

– Что целебный настой и выпитое тобой вино нашли друг друга.

Как ни медленно соображала Виктория, но «оскорбительный», как ей показалось, подтекст этой фразы она все же уловила.

– Ты это на что намекаешь? – обиженно надула она губки.

Рэй положил её на кровать и хотел было укрыть одеялом, но тут взгляд его упал на её туфли, и он спросил на свою голову.

– Ты не против, если я тебя разую?

– Разуюсь я и сама, – тут же ответили ему, – а вот с платьем, помоги!

– С платьем? – озадаченно переспросил мужчина, почесав затылок.

Виктория залилась смехом.

– Закатай губу, красавчик! Это не приглашение, мне просто дышать нечем! Помоги со шнуровкой корсета, – объяснила она, скидывая с ног туфли.

Рэй был наслышан о корсетах достаточно, чтобы относиться к ним с почтением, которое люди обычно испытывают по отношению к орудию пыток. И, поскольку человеком он был благородным и великодушным, то, сами понимаете…

Не мог (ПРОСТО ВООБЩЕ НИКАК НЕ МОГ) он – отказать страдалице в сим акте милосердия.

Посему демонстративно облегчённо вздохнув, предложил:

– Ну тогда переверчивайся на живот, что ли...

Виктория широко улыбнулась и посмотрела на Рэя так, словно он только что предложил ей что-то неприлично романтичное.

– Ммм, какая соблазнительная прелюдия: «перевернись на живот». Мужчина, вы случайно не поэт? – протянула она, игриво изгибая бровь и не двигаясь при этом с места.

– Тори, тебе помощь нужна?! – нарочито строго прикрикнул Рэй. Эффект от этой фразы был бы куда убедительнее, если бы он при этом смог скрыть улыбку.

– Как же я люблю когда ты командуешь! Это звучит так сексуально! – хихикнула Виктория и, томно вздохнув, перекатилась со спины на живот. – Командуй, о властелин… шнурков…

Рэй закатил глаза и покачал головой.

– Гмм… Гмм… – начав расстегивать пуговки, прочистил он горло, в котором неожиданно возник комок.

– Что «гмм-гмм»? – тут же поинтересовались у него и съязвили: – Мы не женаты и это не наша первая брачная ночь, поэтому не переигрывай! Не надо изображать, что это твой первый в жизни корсет!

– Не первый! – огрызнулся Рэй. Раздражение его, однако, было вызвано не столько её ёрничанием, сколько осознанием, что он, взрослый и опытный мужчина, чувствует себя, словно мальчишка на первом свидании: горло пересохло, ладони вспотели, мысли разбегаются. – Просто ты дергаешься и мешаешь мне сосредоточиться!

– Хорошо, хорошо, лежу смирно, подобно застывшей навеки мадам Рекамье Жака-Луи Давида, – хохотнула Виктория в подушку. – Осталось только табличку из Лувра принести: «Произведение искусства. Руками не трогать».

– И как я тебя расшнурую, если руками не трогать? – проворчал Рэй, который как раз приступил к расшнуровке. Точнее, пытался приступить, потому как у него никак не получалось ни конец шнура нащупать, ни найти петлю затяжки.

Чего, к слову, прежде с ним ни разу не случалось!

И что, ясное дело, его порядком раздражало! Что как следствие, отнюдь не помогало ему справиться со зловредным корсетом, шнур которого был спрятан где-то между слоями, а не выведен наружу, как положено!

И еще Виктория! Ну кто, кто так дышит! Так часто и глубоко! Она что не понимает, что ему это мешает?! Очень-очень мешает сосредоточиться!!! И не скажи ж ничего! Вернее, сказать-то, конечно, можно, но себе ж дороже будет! И потому он сказал, точнее спросил нейтральное:

– И кто такая эта мадам Рекамье Жака-Луи Давида? Или ты её сама только что придумала?

– Придумала?! – возмутилась Виктория, приподнимаясь на локтях, но тут же, под легким нажимом мужских ладоней, снова плюхнулась в подушку. – Ну ты и деревня! «Мадам Рекамье»[1] – портрет, написанный Жаком-Луи Давидом! Полотно изображает полулежащей на кушетке хозяйку парижского салона Жюли Рекамье! Эта картина – один из самых известных образов женской утончённости и женственности!

Интересуйся Рэй живописью, после такого ответа у него наверняка бы появились новые вопросы, но он не интересовался. Даже на йоту.

– Угу, деревня! И горжусь этим! – закрыл он тему, нащупав наконец долго прятавшийся от него шнурок. Ещё бы ему после такого и собой не гордится!

Он аккуратно поддел одну из петель ногтем и начал понемногу вытягивать шнур, ослабляя натяжение. Это требовало терпения: каждый шаг – вытянуть, потянуть, расправить – нужно было делать осторожно, чтобы не перекрутить, не затянуть сильнее.

Он наклонился ниже, почти прижавшись щекой к её спине – нет-нет, не удовольствия ради, а чтобы рассмотреть, как именно шнур проходит между люверсами: ткань была плотной, тёмной, в тусклом свете сумеречного неба перед глазами всё сливалось, и только так он мог разглядеть, где переплетение затянуто сильнее всего.

Он так увлекся, что не услышал, как распахнулась дверь.

Справедливости ради, Виктория тоже не услышала, а увидела как она распахнулась и потому дернулась.

– Лежи смирно, ты мне мешаешь! – рыкнул на неё Рэй и замер…

– Тори… Рэ-эээй?.. – ворвавшийся в комнату Дэвид остановился как вкопанный и уставился на свою дочь и приемного сына, который, к слову, лежал на ней и пыхтел.

– Папа, это не то, что ты думаешь! – дружно заверили его Виктория и Рэй.

– Мне просто дышать было нечем! – объяснила первая. – И я попросила его помочь, – кивнула она на Рэя.

– Дышать? – саркастически уточнил Дэвид, еще не решивший, как ему относится к увиденному.

– Нет, всего лишь ослабить шнуровку на корсете, – честно ответил Рэй.

– Всего лишь? – иронично переспросил Дэвид.

– Ничего больше! Даже и в мыслях не было! – заверил Рэй, предательски при этом покраснев.

– Угу. Конечно, ни-че-го! Просто лежал на ней и пыхтел… – не поверил ему названный отец.

– Ничего я не лежал! – праведно возмутился Рэй. – Все же остальное… – перешел он в нападение, ибо именно оно, как известно, является лучшей защитой: – Сначала сам попробуй расшнуровать эту штуку и не запыхтеть при этом, а потом наезжай!

– Да, папа! – поддакнула Виктория и тоже перешла в нападение: – И даже не думай! Даже не думай, что тебе удастся загнать нас под венец из-за этого!

И… попала в точку.

Если первую атаку Дэвид, как отец, заботящийся о добродетели своей дочери, ещё знал как отбить, то вот эту…

Он бы, конечно, и эту отбил бы, если бы ему позволили прийти в себя после буквально секундного, может двухсекундного замешательства, но кто ж ему позволил!

– Да, папа! Я тебя раскусила! Я знаю, для чего ты затеял всю эту аферу с наследством! Ты сделал это для того, чтобы нас свести!

– Я кстати тоже это сразу же понял! – поддакнул Рэй. – Но ничего не сказал из уважения к тебе, Дэвид!

Уличенный в сводничестве глава семейства почесал затылок, размышляя над тем, что изображать гнев, пожалуй было лишнее. Все ж и так отлично шло. А посему, пусть и дальше идет само по себе, без его активного участия, решил и постановил он и… вспомнил, что вообще-то он пришел узнать, как себя чувствует Виктория.

Не то, чтобы у него всё еще были сомнения в её добром здравии, но все же…

– Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь… Элла сказала, что ты упала с лестницы и ударилась головой о перила?.. – вопросительно посмотрел он на дочь.

Виктория кивнула.

– Да, было дело.

– Как же ты так, неосторожно, солнышко, – покачал головой Дэвид.

Виктория нахмурилась, как это обычно делают люди, которые что-то помнят, но очень смутно.

– Мне кажется… – задумчиво проговорила она. – Мне кажется я на чем-то поскользнулась. И еще… за мгновение до падения я слышала что-то вроде постукивания…

– Хммм… схожу, пожалуй, посмотрю, – сочтя данный повод приемлемым, дабы ретироваться, озвучил свое намерение старый сводник и тут же развернулся и пошел. Ну почти… Сделав два шага, он обернулся и посоветовал: – Я бы на вашем месте, пока вы не закончите с корсетом, все же запер бы дверь. На ключ, я имею в виду.

Рэй и Виктория дружно закатили глаза и цокнули языками.

Дверь, закрывшись, негромко щелкнула.

Витория прыснула смехом в подушку и заметила:

– Я бы на твоём месте последовала его совету. Потому что, если тебя лежащем и пыхтящем на мне застанет еще и Элла, тебе точно придется на мне жениться! – и снова залилась смехом.

Рэй мрачно посмотрел на неё исподлобья. С полминуты подумал и решил, от греха, точнее, от женитьбы подальше, поступить максимально безопасно – перепоручить корсет кому-то из горничных.

[1] Картина была приобретена из мастерской Давида в 1826 году и в настоящее время экспонируется в Лувре, в 75-м зале на 1-м этаже галереи Денон. Картина является частью постоянной «бесценной» коллекции Лувра и не подлежит продаже.