Хозяйка Его Виноградников-2

Глава 26

Глава 26

– Гав-гав-гав! Ррр-гав! – объявила Диди о своем появлении. Шерсть её стояла дыбом, уши были прижаты к голове.

Поняв, что дело принимает опасный оборот и, еще мгновение, и Диди бросится на Розалину, Михеле, не раздумывая ни секунды, закрыл её и корзину собой.

– Диди! Ну чего ты?! Ты же видишь, что твоих деток никто не обижает! Наоборот, им хорошо! Сама посмотри! Диди, ну чего ты? Ну успокойся!

Ага! Щчас! Злой, испуганной и расстроенной матери больше делать было нечего, кроме как доверять словам вора, подлеца и лицемера!

Даже несмотря на то, что щенки и в самом деле были в безопасности и, более того, совершенно счастливы. Их маленькие розовые язычки старательно вылизывали пальцы девочек, а их мягкие, пушистые тельца с урчанием прижимались к их ладошкам.

Если кто и был несчастлив и не считал себя в безопасности, это бедняга котенок. Очарованная щенками Розалина не заметила, как он спрыгнул с её коленей, когда она присела на корточки, рядом с корзиной с щенками. И теперь всеми забытый он, выгнув спину и вздыбив шерсть, тихо шипя, пятился подальше от злобно и громко рычащей псины.

– Рррррры! Рррррры! Рррррры! Гав-гав-гав! Ррр-гав! – «Ага! Щчас! Щчас, как успокоюсь! Отдай детей, сволочь! Или я за себя не отвечаю!» – требовала пышущая праведным гневом мать. – Рррррры! Рррррры! Рррррры! Гав-гав-гав! Ррр-гав! – «И это тебе еще повезло, что я кормящая мать и, поэтому не ем, что попало! А то б от тебя и твоих девок остались бы только бантики и шнурки!»

– Сеньориты, прошу прощения, но Диди только недавно родила и поэтому очень нервно реагирует, когда чужие трогают её щенков, а вы пока ей чужие, – извиняющимся тоном объяснил девочкам Михеле.

Сеньориты дурами не были, понимали, что с нервными собаками шутки плохи. Бережно, положив щенков в корзину, они как были лицом к Диди, так на полусогнутых и стали отступать от корзины.

И всё бы, возможно, на этом и закончилось, но…

Как ни медленно пятились сеньориты, котенок с его маленькими ножками и, соответственно, шажками пятился еще медленнее. И всё их внимание при этом (и котенка, и сеньорит) было сосредоточенно на по-прежнему грозно рычащей Диди, с той лишь разницей, что рычала она уже из корзины. Не говоря уже о том, что у людей глаза, в принципе, имеются только на лице.

К сожалению, да, столкновение было неизбежно.

И если Розалина просто испуганно вскрикнула, то для несчастного, уже и так зашуганного крохи-пушистика это нервное потрясение стало последней каплей и он, возмущенно-испуганно, возопив, сам не понял как, взлетел на ближайшее дерево.

– Принц! – впервые за всё время переполоха подал голос кузен Фабио. О нет, не думайте о нем хорошо, он молчал не потому, что щенки и на него тоже произвели неизгладимое впечатление, он обдумывал наиболее выигрышную стратегию реванша. Но вот беда, события развивались так быстро, что он за ними просто не поспевал. – Принц! – вскинул он вверх руки. – Маленький мой! Кис-кис-кис!

– Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! – «Ты что совсем рехнулся! Сам прыгай с такой высоты!» – жалобно заплакал кроха. И это он еще не знал, что его никто не собирался ловить. Точнее, его определенно не собирался ловить Фабио.

Быстро развивались события и для притаившихся в кустах маленьких шпионов. Быстро и страшно интересно! Настолько быстро и интересно, что они никак не могли подобрать подходящий момент, чтобы отправиться за матерью и сообщить ей о вопиюще безответственном поведении старшего братца. Вначале им было просто интересно, куда он тащит корзину с щенятами, и поэтому они решили, пока не сдавать его маме. Затем они задержались, чтобы рассмотреть Розалину, затем примчалась Диди, теперь вот котенок… Ну вот как тут ставишь пост и побежишь за мамой? А вдруг, еще что-то интересное пропустишь?

– Но что же делать?! – меж тем причитала чувствующая себя очень виноватой Розалина. Это она была виновата! Очень виновата! Она не должна была забывать о котенке, а забыла. И, словно этого мало, она именно она, еще и чуть не раздавила кроху! – Его нельзя там оставлять! – всплеснув руками. – Он может упасть! Он может быть ранен! И он так напуган! Святая Эржина, прости меня, это я виновата!

Ну вот и что было делать Михеле?

Он, конечно же, был страшно виноват перед Диди. И просто обязан был отнести корзину с ней и щенками назад в дом. Он понимал это и еще пару секунд назад именно так и собирался сделать, но…

Поступи он так, и это означало бы бросить в беде маленькое беззащитное существо и отказать в помощи любимой.

А герои так не поступают!

– Нет, сеньорита! Вы ни в чем не виноваты! Если кто и виноват, то это я! – решительно взял он всю ответственность на себя. – Затем со словами, произнесёнными, разумеется, тоном, которым приносятся клятвы (причем, исключительно кровные): «Не плачьте, я спасу его!» снял с себя сначала парадный сюртук, затем шейный платок и хотел было небрежно бросить их на траву, но… кто ж ему позволил! После таких-то слов, произнесенных таким-то тоном!

– Я подержу! – подбежав к нему и протянув руки, скорее даже попросила, чем предложила Розалина.

Михеле даже растерялся, настолько удивила его проявленная гордой и неприступной красавицей забота.

– Спасибо, – смущённо пробормотал он.

– Мне не сложно, – с нежной улыбкой заверили его.

– Ну я пошел? – испросил он «высочайшего» соизволения.

– Идите, – благословили его на подвиг.

Стоявшие чуть поодаль подруги переглянулись и, прикрыв ладошками алые губки, захихикали. Их глаза горели восторгом и немного завистью. Одна из подруг Розалины даже мечтательно вздохнула, представляя себя на её месте. А еще одна растроганно заметила:

– Ах! Прям как в романе!

– Не мели чепухи, Эли! – меж тем отстаивала интересы своего кузена Кларисса. – Лина просто хорошо воспитана!

– И поэтому она прижимает его сюртук к груди, а на него смотрит такими восхищенными глазами? – возразили ей.

– Восхищенными?! – фыркнула Кларисса. – И ничего они у неё не восхищенные! Нормальные у неё глаза! Вот, когда она смотрела на Фабио, вот тогда да, у неё были восхищенные глаза!

– Это когда он котенка в руках держал? – усмехнулась Элиза, не произнося вслух, но явно намекая, что восхищение предназначалось совсем не Фабио, а котенку.

Мрачный как туча Фабио, услышав это, помрачнел еще больше. Как же он ненавидел этого мальчишку! Настолько, что чуть было не решился нокаутировать его, дабы самому полезть на дерево за котенком.

К счастью, он вовремя заметил, что самая нижняя из веток располагалась на высоте, до которой он смог бы дотянуться лишь кончиками пальцев и то, лишь только встав на носочки. А то б и от отца на орехи за драку получил бы. И опозорился бы, не сумев забраться на дерево. И этого урода от позора спас бы!

«Ну ничего, сейчас Розалина увидит, каков ты герой!» – предвкушающе думал он, наблюдая за тем, как Михеле подходит к дереву и…

Не оправдывает его ожиданий, сволочь!

Высоко подпрыгнув, Михеле ухватился сильными руками за нижнюю ветку, легко на них подтянулся и уже через пару-тройку секунд взобрался на неё с ногами.

Девочки, до сих пор видевшие подобные этому трюки только в цирке, в очередной раз восторженно ахнули и переглянулись, мол, ты видела. А ты? И Розалина не была исключением.

Фабио готов был рвать и метать. Надо было, надо было набить ему морду!

Далекий же от «земных» забот Михеле тем временем продолжал своё триумфальное восхождение… к жалобно мяукающему котенку, который в качестве самого безопасного для себя места, ЕСТЕСТВЕННО, выбрал самый молодой и, соответственно, тонкий из побегов одной из верхних веток и, теперь цепляясь за него всеми четырьмя лапками качался на нем вверх-вниз, вверх-вниз, верх-вниз.

Взъерошенный и напуганный, он казался трепещущим на ветру маленьким пушистым облачком.

– Кис-кис-кис иди ко мне, – позвал он Михеле.

– Мя-у! Мя-у! Мя-у! – что, судя по упрямой, недоверчивой мордахе означало: «Ага, сейчас! Сам иди ко мне!»

Михеле почесал затылок, оценивая свои варианты. Которых у него был аж… один! И тот совершенно несостоятельный. Не то, чтобы Михеле считал себя не способным договариваться, наоборот, ему и мама, и братья, да много кто ни раз говорили, что «он и мертвого и уговорит». Но взгляд полный панического ужаса, абсолютного недоверия и откровенной враждебности этого конкретного пушистого оппонента говорил ему, что эти переговоры могут затянуться на годы и все равно, закончиться, не в его пользу. В лучшем случае. В худшем же – все могло закончиться уже через несколько секунд, падением этого слишком перепуганного, чтобы разумно мыслить, глупыша.

Словно в подтверждение его мыслей, налетел ветер и ветка, которую котенок избрал в качестве надежного безопасного убежища, вообразив себя норовистым скакуном попыталась сбросить его с себя.

– Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! Мя-у! – истошно завопил бедолага, разрывая Михеле сердце.

И если бы только ему!

Розалина в ужасе прижала его сюртук к груди. Её глаза расширились и, прежде чем она поняла, что говорит, из её дрожащих губ вырвалось:

– Святая Эржина! Сеньор, ну сделайте же что-нибудь! Он же сейчас упадет и разобьется!

В унисон с ней ахнули и воззвали к святой Эржине и подруги. Кто-то из них прикрыл глаза ладонями, решив, что она не может на это смотреть, кто-то, напротив, с интересом тянул шею, боясь хоть что-нибудь пропустить. Кто-то смотрел и либо грыз ногти, либо прижимал дрожащие пальчики к губам. Кто-то молился.

И только Фабио ждал. Ждал, когда это пушистое несчастье, наконец, свалится и он сможет его поймать, и таким образом, продемонстрировать своё превосходство, мол, улыбается судьба не тем, кто лезет на ура! А тем, кто разумом силён, хладнокровен и умён!

Между тем у искренне переживающего за судьбу котенка Михеле на лбу выступила испарина.

– Разобьёшься же дурашка! Иди ко мне, кис-кис-кис-кис! И я с тобой разобьюсь, если полезу к тебе! Пойми ты это!

Но дурашка понимать не хотел. Обезумевший от ужаса он завывал так, что каждое его новое «мяу» буквально выворачивало душу Михеле наизнанку.

– Ну хорошо, на меня тебе плевать, но, что ж ты за мужик такой, если заставляешь женщин переживать! – как только утих ветер и ветка перестала качаться, пристыдил он котенка. – И не стыдно тебе?! А вот мне за тебя стыдно! Настолько стыдно, что ты не оставляешь мне выбора! А потому ты и только ты будешь повинен в моей смерти! – патетично пригрозил он и хотел было уже двинуться вдоль ветки в направлении котенка, как вдруг, увидев, как тот сплевывает пожеванные листья, озарился идеей: – Слушай, а ты ж ведь рыбку любишь!

Как раз успокоившийся к этому моменту котенок, недовольно фыркнув, сплюнул очередной лист дерева, которых он «наелся», пытаясь удержаться на ветке в том числе и зубами.

– Конечно же, любишь, – сделал из этого вывод Михеле и, достав из кармана штанов одно из экспроприированных им в пользу бедных канапе с лососем, принялся выискивать подходящую по длине ветку (благо этого добра было хоть завались)

– Это ты вряд ли оценишь, – пробормотал он, снимая рыбу и сыр с хлеба и накалывая их на ветку, признанную им достойной послужить делу спасения его и котенка жизни.

– Держи, пушистый! От сердца, можно сказать, отрываю! – сказал он, давая понять, сколь велика его жертва!

Котёнок замер, недоверчиво уставившись на ароматное угощение. Его носик приподнялся, принюхиваясь, глазки заинтересовано заблестели, одна из передних лапок потянулась к угощению…

Михеле потянул угощение на себя. Медленно, очень-очень медленно. Но даже и этого оказалось достаточно, чтобы его хвостатый оппонент заподозрил подвох и даже и не подумал двинуться с места.

– Ну же давай, Принц! – вспомнив кличку котенку, нетерпеливо обратился к нему Михеле, вновь поднося угощение к самому его носику. – Поверьте мне, Ваше Высочество, это гораздо лучше, чем листья!

И то ли сработала кличка, то ли лосось настолько одурманивающе пах, чтобы даже самая сильная кошачья воля не смогла сопротивляться соблазну, но уловка всё же сработала и котенок медленно, но верно пополз в нужном Михеле направлении, то есть к нему в руки.

– Молодец! – схватив увлеченно жующую жертву развода на руки и прижав её к груди торжествующе провозгласил он, хваля и себя и жертву.

Ответом ему было в высшей степени возмущенное: «Меаааа-ууу!», что с учетом движения лап и появившихся когтей, явно и однозначно переводилось как: «Сволочь, я те рожу расцарапаю! Дай только дотянусь!»

И дотянулся. Не до рожи, правда, но в грудь когтями вцепился так, что Михеле чуть с дерева не свалился.

И это после лосося и сыра! Знал бы, что эта зараза пушистая такая неблагодарная, сам съел бы!

«Мя-аааау!» – «Я не неблагодарная зараза, а неподкупная и принципиальная!» – оскорбленно возразили ему.

Крепко удерживая, несмотря на боль в груди, отчаянно вырывающуюся и по этой причине извивающуюся всем телом «пленённую, но непокоренную» пушистую заразу, Михеле развернулся лицом к стволу. Точнее, полуразвернулся лицом к стволу и… заинтересовано замер, заметив направляющегося к подвалу молодых вин неделю назад уволенного келаря.

– Хммм, а он что тут делает? – пробормотал он и остановился, дабы понаблюдать за последним и убедиться в своём предположении.