Жизнь во имя любви

Глава 15

С приветливой улыбкой я неторопливо шла по резиденции Гиримского Наместника. Портал открыла без предупреждения и не ждала пышной встречи. Хотелось просто пройтись по дому. Пора уже признать, что Багчасарайский дворец – дом для моих мужа и детей. И если я не хочу противопоставлять себя им, то не надо каждую свободную минуту сбегать в любимое поместье; наоборот, необходимо научиться понимать и полюбить это место. Пора уже меньше думать о том, как могла бы сложиться наша с Таиром жизнь, не случись взрыва в вечер объявления нашей помолвки, а безропотно принять реальное положение вещей, как данность.

Встреченные мною придворные реагировали на моё появление по-разному. Кто-то, как ни старался, не смог скрыть удивления, кто-то искренне – это-то я могла понять – радовался моему возращению, кто-то отвешивал равнодушный поклон и дальше спешил по своим делам.

Я улыбалась, вежливо кивала в ответ на глубокие поклоны, пару раз даже останавливалась и заговаривала с теми, кого знала много лет. Спрашивала о здоровье, делах и семье, передавала наилучшие пожелания жёнам, если была с ними знакома.

Наместник, следуя требованиям Великорусского царского двора, тоже устраивал в своей резиденции большие приёмы. Однако национальные и религиозные традиции накладывали свой отпечаток на эти мероприятия. Мало кто из придворных гиримского происхождения осмеливался, нарушив вековые уклады, привести на приём своих жён – и то для них создавались особые условия.

Отдельный угол зала, огороженный решетчатыми ширмами, пусть и условно, но дарил некое уединение; войти туда могли только женщины. Обслуживали их специально приглашённые девушки, а не юноши-подавальщики, разносившие напитки и угощения.

Жёны придворных и чиновников других национальностей редко заглядывали на женскую половину, предпочитая танцевать, сплетничать и флиртовать, а не сидеть с постным видом, разглядывая веселье через крупные ромбовидные ячейки ограждения. Мне же, как хозяйке праздника, необходимо было уделять внимание всем гостям, и часть времени я проводила, знакомясь и беседуя с дамами, из гаремов, набравшимися смелости упросить мужей вывести их на приём к наместнику.

И сейчас в разговорах с придворными я ссылалась на те встречи хвалила собеседников за прогрессивность и широкие взгляды.

Доброе слово и кошке приятно, улыбалась я про себя, глядя на то, как раздуваются от гордости главы кланов. Так, глядишь, скоро и дочерей начнут вывозить на приёмы во дворец, чтобы заслужить ещё больше внимания со стороны жены Наместника.

– Мамочка! – звонкий голосок Глафиры и топот её башмачков по мраморному полу зала отвлёк меня от очередного разговора.

Презрев правила этикета, я резко прервала беседу, отвернулась от собеседника и присела, чтобы поймать в объятия дочь, тоску по которой загоняла в глубины своей души всё это время. Но сдерживаемые эмоции в мгновение вырвались, стоило услышать одно-единственное слово.

– Девочка моя, – прошептала я, уткнувшись носом в шею дочери и прижимая к себе её стройное тельце. – Как же я по тебе соскучилась. По тебе, по мальчишкам и по вашему отцу.

– Почему же ты так долго не возвращалась? – немного отстранилась Глаша, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Не могла, родная. Прости меня за это. Но теперь мы всегда-всегда будем вместе.

– Всегда не получится, – по-взрослому рассудительно вздохнула девочка. – Мне надо учиться, тебе заниматься делами, но я очень-очень рада, что ты вернулась, мамочка.

– Какая же ты у меня умная и здравомыслящая, – вновь прижала я к себе Глафиру.

– Так есть в кого… – раздался над головой голос Таира. – Добро пожаловать домой, песнь сердца моего. Я безмерно рад, что ты вернулась.

И муж подал мне руку, чтобы я могла опереться на неё. Только сейчас я вспомнила, что мы не в личных покоях, а в одном из открытых для общего доступа зале, и вокруг нас, скорее всего, толпа зевак, жадных до редкого зрелища. Поэтому, поднимаясь на ноги, я незаметно постаралась осмотреться.

Но в помещении никого постороннего не было. Все двери плотно закрыты, и это дало мне возможность немного расслабиться.

Всё же правила поведения, внушённые бабушкой, оставили неизгладимый след в моём сознании. Залезла в кузов – обязана соответствовать.

Глафира, крепко ухватив меня за ладонь, поочерёдно заглядывала в наши с Таиром лица, силясь прочитать в них что-то, интересующее её. Чтобы немного отвлечь дочь, я спросила:

– А где твой братец Азат, лапушка?

– Там… – небрежно махнула девочка куда-то в сторону. – В мастерской, краской холсты мажет.

Мы с Таиром переглянулись, и я удивлённо переспросила:

– Вы поссорились? Помнится, тебе нравились картины брата.

– Я тогда была маленькой и ничего не понимала в искусстве, – задрала носик ценительница живописи.

– А сейчас? – не отступала я, желая понять причину смены мнения на противоположное.

– А сейчас Азат сказал, что я ещё мала для портрета, – губки Глафиры надулись, а глаза подозрительно блеснули влагой.

– Может быть, наш художник ещё не уверен в своём мастерстве и не хочет огорчить тебя неудачной работой? – я искала доводы для того, чтобы успокоить дочь и помирить её с братом.

Но упрямица, хоть и не позволив себе расплакаться, капризно топнула ножкой:

– Я видела, что он пишет чей-то портрет. Пусть и скрывает это, но я знаю.

Таир не вмешивался в наш разговор, но слушал с видимым удовольствием. Похоже, ему нравилась эта небольшая семейная разборка. Собственно, как и мне самой. Я так соскучилась по детям, что готова была мирить их, смазывать сбитые колени целебными настойками и дуть на ранки, заговаривая боль.

– Гульфия, мне кажется, что нам пора выпить чаю. Распорядишься накрыть стол на террасе? – попросил хан дочь.

– Да, папенька, – беспрекословно согласилась Глафира и присела перед нами в безупречном книксене, после чего отправилась выполнять поручение.

А Таир вдруг неожиданно ухватил меня за руку, увлёк в какую-то нишу за тяжёлой портьерой и, прижав к стене, впился в губы долгим, страстным поцелуем. Это было так внезапно, что я даже пискнуть не успела, а потом уже было поздно. Страсть мужа была столь заразительна, что я с жаром ответила на поцелуй, обвила руками шею Таира и отринула все мысли о приличиях и неуместности происходящего.