Жизнь во имя любви

Глава 13

Настроение было на удивление если не хорошим, то сносным. Скинула пижаму и, не глядя в зеркало, натянула шальвары и тунику. Не найдя сшитую для пробежек обувь, позвонила в колокольчик.

По лестнице торопливо прошлёпали босые ноги. Приоткрылась дверь, и через узкую щель я услышала:

– Ась?

Девушка побоялась войти в комнату к «страшной» хозяйке. Удивительное дело – никогда ничего плохого я ей не делала и до моего возвращения из злополучного путешествия страха в ней не было, а вот поди ж ты…

– Хайят, где мои туфли, в которых я по утрам бегала?

За дверью послышалась возня и сопение:

– На месте должны быть, – наконец-то решилась на ответ служанка.

– Нет их здесь, а они мне очень нужны.

– Никак бегать собрались?! – любопытство оказалось сильнее страха, и девушка выглянула из-за двери. Потоптавшись несколько секунд на пороге, она метнулась к шкафу и не глядя вытащила со дна мешочек с потерянной обувью. – Вот же они! Вы, эльти, как дитя малое прям… Давайте ножку, помогу обуться.

Пока служанка, стоя на коленях, завязывала шнурки, я осторожно, глядя в окно, чтобы даже случайным взглядом не спугнуть девушку, спросила:

– Хайят, почему меня слуги боятся?

– С чего вы это придумали, госпожа? Никто не боится. А то, что на глаза не лезут, так потревожить не хотят. Вы вон какая задумчивая стали… – закончив шнуровать башмачок, девушка поднялась с колен. – Вот и всё. Бегите себе, а я пока в комнатах приберу.

Вдо-о-о-о-ох, четыре шага выдох, вдо-о-о-о-ох – привычное размеренное дыхание, шуршание мелкого гравия под ногами, две лохматые тени скользят рядом, и мысли выстраиваются стройными рядами, а не кружатся сломавшейся каруселью.

Почему я решила, что спрятаться от всех – это лучший вариант?

Вдо-о-о-ох, четыре шага, выдох… Всегда считала лишение человека жизни самым страшным грехом и в прошлом, и в настоящем воплощении. Никогда, какой бы сложной ни была ситуация, даже не рассматривала настолько радикальный метод решения проблемы. И когда, защищая детей и себя, я переступила черту, то без стороннего суда, следствия и пусть даже плохонького адвоката взяла на себя вину за каждую жизнь прерванную и вынесла суровый приговор – одиночество. А для того, чтобы отпугнуть желающих нарушить моё добровольное заточение, усугубила наказание страхолюдной внешностью. Понятно, что сделано было всё неосознанно, но легче от этого не становилось.

Осознав это, я резко остановилась, согнулась, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться. Задумавшись, нечаянно на эмоциях сорвалась с размеренного бега, сбила дыхание и едва не задохнулась от внезапного вывода: «Сама! Сама себя наказала». А значит, и выбираться из этого состояния мне следует самой.

Отдышавшись, я выпрямилась и осмотрелась. Надо же! Даже не заметила, когда и как поднялась на плато, разделяющее моё поместье и деревню. Над головой, ежеминутно меняя причудливые формы, в ярко-голубом небе по воле ветра плыли белоснежные облака. Под ногами, на сколько хватало взгляда, растёкся простор морской бирюзы с «барашками» сероватой пены, венчающей редкие волны. Свежий бриз охлаждал лицо, трепал выбившиеся из простой косы пряди волос, настраивал на жизнь.

Хорошо!

Хорошо чувствовать желание жить в полную силу. Вернуться в артефактную лабораторию и придумать что-то новенькое и полезное для всех, поэкспериментировать с Прасковьей и обогатить ассортимент косметического цеха новым интересным средством. Кондитерский цех тоже требует внимания. Да и мою общественную работу никто вместо меня не сделает.

От этих бодрых мыслей захотелось встряхнуться всем телом, как делают мои собаки после купания, сбросить наносное, чуждое моей деятельной натуре, сковавшее меня унынием и отчаянием, и вернуться к себе прежней.

Но одного желания мало. Знать бы ещё, как это сделать.

Поёжившись от прохлады, я шагнула с тропы в своё давнишнее укрытие между большими валунами. Здесь, в затишке, подальше от людской суеты, под охраной моих верных псов, хорошо медитировать, соединяясь с природой душой и телом.

Даже не поняла, что это было. Сон ли, явь или забытое прошлое… Словно живая, присела рядом со мной Галия-битай. Только глаза её не пугали мутными бельмами, а сверкали тёмно-карими спелыми вишнями.

– Забыла мои уроки, маленькая эльти? Вспомни, чему я тебя учила. Что необходимо сделать, чтобы победить зло?

– Искренне поблагодарить Триединого и духов за всё, что у меня есть, – вспоминала я давний урок. – Потом наполнить душу и мысли любовью ко всему, что меня окружает: к людям, животным, растениям, земле, на которой я живу. И, в-третьих, простить всех, кто меня обидел. – Сказала и тут же заметила, как поменялось выражение глаз наставницы. Недовольна она была моим ответом. Правда, не сказала ничего, дав мне возможность самой понять ошибку. И я поправилась: – Вернее сказать, простить, тех, на кого я обиделась.

Старушка улыбнулась, довольно кивнула и исчезла. Только отголосок последнего наставления эхом остался:

– Начни с себя, маленькая эльти!

И вновь, как много лет назад, я сижу на полу гостиной, прислонившись спиной к дивану. За окном сгущаются сумерки, а я настраиваюсь на борьбу с собственными демонами. С теми самыми, о которых забыла.

Постепенно дом затих. Слуг я отпустила, а собаки остались на улице. Я уже не девятилетняя девочка, нуждающаяся в защите и поддержке. Мне необходимо справиться самой. В камине алым тлели угли, создавая помимо уютного тепла густые тени по углам.

– Благодарю тебя, милостивый Триединый, за… – губы выговаривали слова неуверенно, словно на чужом языке говорила.

Когда я перестала быть благодарной? Я же помню, как едва ли не ежедневно возносила благодарственную молитву местному Создателю за всё, что было мне дано в новой жизни. В какой момент приняла всё как должное?

Осознав это, я истово стала вспоминать и перечислять всё, что случилось со мной с того самого момента, как очнулась в теле маленькой девочки Роксаны Верхосвятской. Благодарила за хорошее, пережитое мной, как за награду, и за плохое, произошедшее в жизни, как за науку.

А потом вдруг подумала, что неправильно только за текущее благодарить. Прошлое, давшее мне знания, навыки и опыт, помогло обустроиться в новом мире, и благодаря ему я стала здесь тем, кем стала.

Странная это была медитация, неожиданно глубокая, наполненная эмоциями и воспоминаниями. Я чувствовала, как по лицу текли слёзы, но не отвлекалась на то, чтобы промокнуть их или попросту смахнуть ладошкой. Казалось, будто с каждым повторенным «благодарю», с каждой слезинкой с меня сползало нечто чужеродное, ненужное, сделавшее меня чудовищем.

На рассвете, борясь с искушением посмотреть на себя в зеркало, я поднялась в свою комнату и проспала почти до вечера без сновидений и тревожных дум.

Разбудила меня Хайят.

– Госпожа? – шептала она над головой. – Госпожа, у вас всё в порядке? Вы хотя бы покушать встали, госпожа.

На её предложение желудок отозвался с радостной готовностью голодным урчанием и лёгкими спазмами разбудить безалаберную хозяйку, рьяно взявшуюся за духовное, но забывшую о потребностях тела. Пришлось вставать…

– Я люблю…

Список тех, кого хотелось бы упомянуть в сегодняшнем ночном бдении, был давно готов, но вдруг вспомнились слова: «Начни с себя!»

– … себя. – Неожиданно произнесла я.

Сказала и задумалась: а в чём проявляется столь высокое чувство по отношению к самой себе?

Ведь мало сказать «люблю» — надо бы это явить себе и миру. Вот я люблю детей. В чём это выражается помимо того, что я с удовольствием и радостью обнимаю их, вдыхая непередаваемый аромат пушистых макушек? Забочусь об их здоровье, безопасности, физическом и интеллектуальном развитии, об умении вести себя в обществе, общаться со сверстниками; надеюсь, что помогаю определиться с данным им свыше предназначением, и в меру балую.

Если провести параллель, то что из всего перечисленного я делаю для себя? Продолжаю развиваться или замерла в росте, удовлетворившись достигнутым? С другой стороны, не завышаю ли я требования к себе? Чем радую и поощряю себя за успехи?

Такие простые вопросы, но они поставили меня в тупик настолько, что я, забыв о намерении сообщить о своей любви немалому количеству людей, размышляла только об этом.