Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2

Глава 7

— Хорошо, — выдохнул я, потирая переносицу. — Допустим. Я помогу. Но сначала…

Я сделал паузу, подбирая слова.

— Мне нужно доказательство, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Неопровержимое. Что вы — не плод моего воображения.

— И что мне сделать? — Мей вопросительно подняла бровь.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне что-то. Что-то, чего я не могу знать. Что-то, что знаете только вы.

Мей на секунду задумалась, а потом криво усмехнулась.

— Какой умный ты, Херовато, аж страшно. А как ты, гений, поймешь, что это не твой же мозг тебе сейчас байку подгонит, чтобы ты в этот развод поверил? Это же замкнутый круг.

Она была права. Эта женщина умна до неприличия. Но у меня был план.

— Мой мозг вполне мог придумать и это. Он вообще парень с фантазией, — я улыбнулся. — Я проверю. Расскажите мне что-нибудь. Какой-нибудь случай из жизни отделения. Что-то, что я смогу потом переспросить у Савамуры. Если ваши показания совпадут с его, я вам поверю.

На ее лице промелькнуло понимание.

— Неплохо, — кивнула она. — Логично. Научный подход. Я согласна.

На следующий день, ровно в девять утра, дверь моей палаты распахнулась, и в комнату вошел Савамура. В руках у него был пакет с фруктами, а на лице сияла его фирменная улыбка. Мей, до этого момента меланхолично стоящая у окна и смотревшая вдаль, тут же обернулась и замерла, с интересом наблюдая.

— Доброе утро, — бодро сказал Савамура, ставя пакет на тумбочку. — Как самочувствие? Готов сегодня побить свой рекорд по безделью?

— Привет, — я улыбнулся в ответ. — Даа, безделье — не то слово…

Зато преследующие галлюцинации в виде одной нашей дорогой профессорши — то.

Мы поболтали о всякой ерунде. О погоде, о том, что профессор Томимо снова проиграл какому-то особо богатому пациенту в гольф и теперь ходит злой, как сто чертей. Я краем глаза поглядывал на Мей. Она молча слушала, скрестив руки на груди, и на ее лице было написано нетерпение.

— Слушай, Савамура-сан, — начал я как можно более непринужденно. — Скучно тут до одури. Расскажи какую-нибудь байку из жизни отделения. Ну, знаешь, что-нибудь забавное. Как кого-нибудь из профессоров разыграли, или как кто-то где-то накосячил.

Савамура хитро улыбнулся.

— О, этого добра у нас навалом, — он потер руки. — Историй у меня полно. Ну, например, говорят, что наш дорогой профессор Томимо, однажды, на своем первом году в роли самостоятельного хирурга так боялся идти на свою первую самостоятельную операцию, что решил симулировать приступ…

— … пищевого отравления, — закончила за него Мей, усмехаясь. — Он сожрал три просроченных бенто, которые надыбал в холодильнике в ординаторской, и полночи провел в обнимку с фаянсовым другом. Операцию в итоге провел другой хирург.

Я уставился на Мей, потом на Савамуру, который сказал все то же самое.

— Но самое смешное, — продолжал Савамура, — что пациент, которого он должен был оперировать, оказался сыном бывшего главврача. И когда все вскрылось, Томимо-сенсея заставили месяц драить полы во всем отделении.

История в точности совпадала. До последней детали.

— А… а что насчет Теруми-сенсей? — спросил я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Неужто…?

— О, с Демонессой все гораздо интереснее, — Савамура подался вперед. Видимо, настолько увлеченный рассказом, он наконец-то не стал вздрагивать, когда я назвал ее имя. — Это почти легенда. Когда она была на втором году ординатуры, в больницу привезли какого-то важного политика с инфарктом. Все бегали, суетились, профессора совещались. А она…

— … просто взяла и вхреначила ему стент, — снова вмешалась Мей, подходя ближе. Она остановилась за спиной Савамуры и заглянула мне прямо в глаза. — Пока эти старые пердуны рассуждали о тактике лечения, я смекнула, что у нас есть окно в пятнадцать минут, пока у дядьки не разовьется необратимый некроз миокарда. Я подмахнула подпись заведующего на разрешении на операцию и сделала все сама.

Я слушал ее, и у меня волосы на голове шевелились. Подделать подпись. Провести стентирование в одиночку, будучи ординатором. Это было не просто смело. Это было ужас как смело.

— Она спасла ему жизнь, — закончил Савамумура. — Политик выжил и потом стал чуть ли не министром. Но скандал был жуткий. Ее чуть не уволили. Говорят, ее спас профессор Ишикава. Он взял всю вину на себя, сказал, что это он дал устное распоряжение.

Мей сказала все в точности, как Савамура, но все же мне нужно было еще.

— А еще что-нибудь?

— Ну, например, была одна нашумевшая история. Года два назад. Этого в официальных отчетах точно нет.

Я напрягся. Мей тоже заинтересованно подалась вперед.

— У нас тогда лежал один очень важный пациент. Национальное достояние, знаменитый каллиграф, мастер Хорикава. Старик был упрямый, как осел, и с характером, как у разъяренного шершня. Ему нужна была срочная операция на сердце, а он в отказ. Говорил, что «предпочитает умереть с кистью в руке, а не под ножом мясника». Все профессора вокруг него на цыпочках ходили, уговаривали, а он ни в какую.

— Этот старый хрыч решил, что красиво умереть — это его magnum opus. Идиотизм в чистом виде. Его каллиграфия была гениальна, а вот мозги, видимо, все ушли в тушь, — раздался тихий, язвительный голос Мей.

Я замер, глядя на Савамуру.

— И что дальше? — поторопил я его.

— А дальше, — Савамура понизил голос до шепота, — в его палату вошла Мей-сенсей. Одна, без медсестер или других хирургов. Пробыла там минут пять. Мы за дверью слышали только грохот. А потом она вышла с абсолютно невозмутимым лицом, а следом вылетел взбешенный мастер Хорикава и заорал на весь коридор, что он согласен на операцию, но только для того, чтобы выжить и лично придушить «эту наглую девчонку».

— Я взяла его драгоценный чернильный камень, которому было лет триста, и уронила камень на пол. Случайно, конечно, — прошелестел голос Мей, полный самодовольства.

— … никто так и не знает, что она ему сказала, — продолжал Савамура, его глаза блестели от воспоминаний. — Но ходят слухи, что она разбила какую-то фамильную реликвию.

— И что, сработало? — переспросил я, чтобы убедиться.

— Еще как! — закивал Савамура. — Операция прошла успешно. А через полгода мастер Хорикава создал свой лучший шедевр. Назвал его «Ярость и Возрождение». И прислал Мей-сенсей экземляр.

— Я его в туалете повесила, — добавила Мей с ехидством.

Савамура еще немного посидел, рассказал пару новостей и, сославшись на дела, ушел. Дверь за ним закрылась. Я остался наедине с Мей.

Я медленно повернул к ней голову. Она снова стояла у окна и смотрела на меня с победной, чуть насмешливой ухмылкой.

— Ну что, Херовато-сан? — протянула она. — Диагноз подтвердился? Или нужны еще доказательства? Может, рассказать, какого цвета у Савамуры-сана трусы?

Я смотрел на нее и понимал, что моя жизнь только что сделала еще один крутой, совершенно непредсказуемый вираж. Игнорировать ее больше не получится. За что мне это все…

— Ладно, — выдохнул я. — Теперь верю.

Игнорировать ее больше не получится. Мой мозг отчаянно скрипел, протестовал и грозился отказать в работе. Но факты — упрямая вещь, даже если они противоречат всему, что ты знаешь о мире. Хотя это буду говорить я, человек, который попал в кому, недопереродился, окончательно умер и повстречался с богиней?

— Ну и что теперь будем делать? — спросил я, устало потирая виски. — Ваши предложения? Сидеть и ждать, пока ваше тело чудесным образом очнется, или у вас есть какой-то более конструктивный план?

— Во-первых, — Мей подошла и села на край моей кровати. Интересно, будучи призраком, она проходит сквозь предметы, но зато садиться может. — Мне нужна информация. История болезни. Результаты всех анализов, снимки КТ, МРТ, протокол операции. Все.

Я удивленно поднял на нее бровь. Заявила она это так, будто просила принести ей чашку кофе. Я не выдержал и хрипло рассмеялся.

— Гениально. Просто гениально, — я даже поаплодировал. — И как вы себе это представляете? Я, ординатор первого года с сомнительной репутацией, подойду к вашему хирургу и скажу: «Простите, сенсей, не одолжите историю болезни вашей коллеги в коме? А то мы тут с ее „астральной проекцией“ хотим консилиум провести, свериться с анализами». Меня же в тот же день, без суда и следствия, отправят в палату с мягкими стенами, где моим соседом будет Наполеон с питомцев в виде покемона Пикачу.

— У вас есть идеи получше? — Мей поморщилась. — Сидеть и ждать, пока мое тело, подключенное к аппаратам, превратится в красивый, но абсолютно бесполезный овощ? Я предпочитаю действовать.

— Мы кардиохирурги, Мей-сенсей! — я вскочил с кровати, забывшись. — Ваша проблема, насколько я понял, находится несколько выше — в черепной коробке. Мы в этом разбираемся примерно так же, как свинья в апельсинах. Что мы там надеемся найти? Опечатку в диагнозе?

Мей закатила глаза, но я продолжил:

— Допустим, я каким-то чудом, рискуя карьерой, свободой и остатками здравого смысла, добуду вашу историю болезни. И что мы там увидим? Стопку снимков МРТ, графики ЭЭГ, данные по внутричерепному давлению… Что вы там отыщите такого, чего не увидела целая бригада лучших нейрохирургов этой клиники?

— Специалисты иногда страдают от туннельного зрения, — парировала она, не моргнув и глазом. — Они ищут то, что привыкли искать, следуя протоколу. А свежий взгляд, даже взгляд из другой области, может заметить аномалию. Нестыковку. Что-то, что не укладывается в общую картину.

Она была невыносима. И чертовски убедительна. Она апеллировала к моей профессиональной гордости и к раздолбайству, которое заставляло меня лезть на рожон.

— Делать хоть что-то — это всегда лучше, чем не делать ничего, — отрезала Мей.

— Хорошо, — выдохнул я, снова опускаясь на кровать. Боль в ребрах напомнила о себе тупым ноющим уколом. — Допустим. Я попробую что-нибудь придумать.

— Вот и отлично, — Мей снова вернула себе свой обычный самоуверенный вид. — А теперь, раз уж мы разобрались с делами насущными, позволь удовлетворить мое любопытство.

Мей склонила голову набок и смерила меня долгим, изучающим взглядом.

— Когда успел перекраситься, Херовато? После аварии? Должна признать, выбор цвета… весьма экстравагантный.

Я замер. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с удвоенной силой.

— Что? — переспросил я, боясь поверить своим ушам.

— Я говорю, — медленно, с расстановкой, повторила она, — когда покрасил волосы в зеленый цвет?

Я уставился на нее, и в моей голове взорвался фейерверк. Она видит. Она тоже видит!

— Ты видишь? — вырвалось у меня.

— А что, я похожа на слепую? — она саркастически приподняла бровь. — Конечно, вижу. Такой ядовито-зеленый оттенок трудно не заметить.

Значит, я не сошел с ума. Точнее, сошел, но не в одиночку. Теперь у меня есть компания. Это было самое большое облегчение за последние несколько недель.

И тут до меня дошло.

— Кто бы говорил, — хмыкнул я.

Мей удивленно подняла бровь.

— О чем ты?

— О волосах ваших, — я небрежно махнул рукой в ее сторону. — В смысле, вы тоже, знаете ли, не всегда были блондинкой с зелеными глазами.

Я чуть не подпрыгнул на кровати. Не один я такой тут «харизматичный». И в этот момент я почувствовал прилив злорадного, почти детского веселья. Мей же нахмурилась. Она медленно, почти недоверчиво, провела рукой по своим волосам, посмотрела на прозрачную ладонь, потом снова на меня. В ее глазах читалось искреннее недоумение.

— Херовато, ты уверен, что нужна тебе все-таки консультация психиатра? Или, возможно, офтальмолога? Мои волосы всегда были иссиня-черными.

— А вы подойдите к зеркалу, профессор, — я кивнул в сторону ванной. — И посмотрите сами.

Она смерила меня подозрительным взглядом, но любопытство, видимо, взяло верх. Мей прошла сквозь стену в ванную. Секунду спустя оттуда донесся сдавленный вскрик.

Я вошел следом. Мей стояла перед зеркалом, вцепившись в раковину, и смотрела на свое отражение с выражением такого ужаса, какой я видел на ее лице лишь однажды — в ту ночь, за секунду до аварии.

Ее волосы, которые я помнил темными, теперь были платиново-белыми. А глаза цвета горького шоколада,теперь светились ярким, неестественным зеленым цветом. Цветом изумруда. Ну или же молодой плесени, я не решил.

— Что… что это такое? — прошептала она, касаясь своих призрачных волос. — Это… это не мои…

— Добро пожаловать в клуб, — пробормотал я, подходя и становясь рядом с ней.

Мы стояли и смотрели на наши отражения. Зеленовласый ординатор и белокурая зеленоглазая профессор. Цирк уехал. Клоуны остались.

Вдруг за дверью раздался голос.

— Херовато-сан? Вы там? — это была медсестра. — Через десять минут у вас лечебная гимнастика. Не опаздывайте.

Голос медсестры, словно удар гонга, вырвал меня из оцепенения. Я бросил последний взгляд на Мей. Она все так же стояла у зеркала.

— Я сейчас выйду, — крикнул я медсестре, а затем, понизив голос до шепота, обратился к Мей. — Мне нужно идти. Поговорим позже.

Она не ответила. Даже не шелохнулась. Я тихо прикрыл дверь ванной, оставив ее наедине со своим новым отражением, и вышел из палаты. Медсестра окинула меня строгим взглядом.

— Простите, Такаги-сан, — в этот момент к нам подошла другая медсестра. — Там… к Херовато-сану посетитель. Ждет в холле на первом этаже у лифтов.

«Посетитель?» — я удивленно поднял бровь. Кто бы это мог быть? Савамура и Нишиноя предупредили, что у них сегодня сложная операция, и они вряд ли смогут заскочить. Семья… семья уехала домой еще пару дней назад. Я сам на этом настоял.

Они приходили ко мне еще несколько раз. Тетушка Хару привезла мне такой запас еды, что им можно было бы накормить небольшую африканскую страну. Тетушка Фуми, убедившись, что я действительно иду на поправку и не собираюсь умирать в ближайшие пару часов, вручила мне новый телефон. Простенькую, не самую последнюю модель, но вполне рабочую. Я видел, как им было неловко жить в этом роскошном поместье Ямада. Они скучали по своему дому. И я буквально заставил их поехать домой.

Так кто же тогда? Неужели Танака решил совершить паломничество из Кунитати, чтобы лично рассказать мне о новой главе своей любимой манги? Или, может, Кенджи пришел поглумиться над моим жалким состоянием? Нет, вряд ли. У него не хватило бы смелости.

— Я сейчас, — сказал я медсестрам и медленно побрел по коридору, чувствуя, как к усталости добавилось еще и любопытство.

Холл был почти пуст. Несколько человек в больничных пижамах сонно смотрели в окно. И у автомата с напитками, спиной ко мне, стояла Аяме.

Высокая стройная фигура в идеально скроенном деловом костюме цвета слоновой кости. Черные волосы, уложенные в безупречный гладкий пучок, открывали длинную, изящную шею. Она держала в руке баночку с холодным зеленым чаем и смотрела на проносящиеся за окном облака.

Аяме, словно почувствовав мой взгляд, медленно обернулась. На ее лице не было ни тени удивления. Только спокойная вежливая маска. Но я заметил, как ее глаза на долю секунды сузились, оценивая мой вид. А выглядел я, наверное, не очень: мятая больничная пижама, растрепанные волосы (которые для нее, к счастью, были просто черными) и общая помятость человека после аварии.

— Добрый день, Херовато-сан, — ее голос прозвучал в тишине холла. — Надеюсь, я не слишком вас отвлекаю.

— Ямада-сан, — я слегка поклонился, чувствуя себя неловко. — Что вы здесь делаете? С вашим братом все в порядке?

— С Кайто все хорошо, спасибо, — она сделала маленький глоток чая. — Он идет на поправку. Процесс реабилитации будет долгим, но врачи дают оптимистичные прогнозы. Я приехала навестить его. И… — она сделала паузу, и ее взгляд стал более внимательным, — заодно хотела узнать, как ваше самочувствие.

— Как видите, жив, — я развел руками, демонстрируя свою пижаму.

— Рада это слышать, — кивнула она. На ее лице не отразилось ни единой эмоции. — Но я по другому поводу.

Я вопросительно поднял бровь.

— Семья Ямада, как вы, возможно, уже поняли, имеет определенное влияние, в медицинских кругах тоже. Мы финансируем несколько исследовательских программ, поддерживаем клиники, спонсируем талантливых врачей.

Она сделала паузу.

— Мы готовы поддержать вас. Оплатить любую стажировку, в любой клинике мира. Гарвард, Джонс Хопкинс, Кембридж — назовите любую. Мы покроем все расходы. Взамен… — она посмотрела на меня в упор, — взамен мы хотим получить вашу лояльность.

— Лояльность? — переспросил я. — Что вы имеете в виду?

— Это значит, что когда нам понадобится лучший кардиохирург, мы будем знать, кому позвонить, — ее голос стал тише. — Это значит, что вы станете нашим врачом. Врачом семьи Ямада. Это очень выгодное предложение, Херовато-сан. Подумайте.

Она протянула мне свою визитку. Тонкий картон с золотым тиснением.

— Позвоните, когда примете решение.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла к лифту, оставив меня одного посреди холла с набором для каллиграфии в одной руке, визиткой в другой и полным хаосом в голове.

Справка:

Туннельное зрение — болезненное состояние зрения, при котором человек теряет способность к периферическому обзору.