Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2

Глава 17

Я откинул голову на холодную кафельную стену, чувствуя, как по телу пробегает неприятный холодок, не имеющий ничего общего с температурой в ванной. Слова Пака, брошенные с такой легкой, почти веселой небрежностью, были страшны.

Если это действительно покушение, спланированное кем-то из его конкурентов, то я, ввязываясь в это расследование, из простого свидетеля и жертвы ДТП превращаюсь в прямого участника. Во врага. А что делают с врагами в мире большого бизнеса? Я видел достаточно фильмов и читал достаточно новостей, чтобы понимать: им не просто грозят пальчиком. Их уничтожают.

В мозг сразу вонзилась мысль о семье. Тетушка Фуми, тетушка Хару, Хината, Юки, близнецы, Макото, даже этот поганец Кайто. Они все тоже были в опасности. И эти люди, которые играют жизнями, как фишками в казино, не остановятся ни перед чем. Если они узнают, что я что-то копаю, что я помогаю Паку, они доберутся до них. И тогда… Я даже боялся представить, что тогда может случиться. Небольшой пожар в старом деревянном доме, несчастный случай на дороге, внезапное отравление… В их мире это делалось просто, чисто и без лишних свидетелей.

С другой стороны, что я мог сделать? Просто закрыть глаза? Сказать Паку: «Извините, это не мои проблемы, я тут просто мимо проходил»? Сказать Мей: «Простите, профессор, но ваша карьера и, возможно, жизнь не стоят такого риска»? Я знал, что не смогу. Мой дурацкий, въевшийся в подкорку врачебный долг, моя совесть, мой упрямый характер, который Шпаков так и не смог оставить в прошлой жизни, — все это кричало, что я не могу просто так отступить. Я уже был в этом. По самую макушку. И единственный способ выбраться — это идти вперед, прорываясь сквозь эту поганую тьму.

Я посмотрел на Пака.

— Хорошо, — наконец сказал я, и мой голос прозвучал на удивление твердо. — Я помогу вам.

На его лице не дрогнул ни один мускул, но я увидел, как в его глазах блеснул огонек холодного триумфа. Он уже собирался что-то сказать, но я поднял руку, останавливая его.

— Но, — продолжил я, глядя ему прямо в глаза, стараясь вложить в свой взгляд всю серьезность момента. — На моих условиях.

Господин Пак удивленно приподнял бровь. Видимо, он не привык, чтобы ему ставили условия.

— Я помогаю вам по своей воле. По доброте душевной, если хотите. Потому что то, что с вами сделали, — это преступление. Но я не ваш цепной пес и не мальчик на побегушках. Я не буду выполнять приказы, которые сочту слишком рискованными или аморальными. Моя главная задача — лечить людей, а не участвовать в войнах. И если я почувствую, что мои действия могут втянуть меня или, что важнее, мою семью в серьезные неприятности, я тут же сверну лавочку. Без предупреждения. Вы меня поняли?

Пак смотрел на меня долго, изучающе. Я выдержал его взгляд, не моргнув. Сейчас я тут был силой. И Пак Чун Хо оставалось либо согласиться и смириться, либо отказаться и остаться у разбитого корыта. Третьего не дано.

— Я вас понял, доктор, — наконец сказал он, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на искреннее уважение. — Ваши условия приняты. Я ценю людей, которые знают себе цену и понимают риски. Это признак профессионализма.

— Отлично, — я выдохнул с облегчением, чувствуя, как немного отпускает напряжение. — Тогда вот мой первый совет как вашего… партнера. Я лежу в этой палате. Если что-то узнаете, приходите сюда. Не нужно ловить меня в коридорах или в столовой, к примеру. Это привлекает лишнее внимание и плохо сказывается на моей нервной системе.

Господин Пак кивнул, и на его губах промелькнула тень усмешки.

— И еще, — я задумался. — Мне нужно познакомиться с другими обитателями этого места. С призраками. Если это возможно. Нам нужна информация, а они, как вы сказали, многое видят и слышат.

— Это можно устроить, — согласился Пак. — Я представлю вас. Однако имейте ввиду: не все из них так же уравновешены, как я.

— Но, — тут же добавил я, — пока пусть никто из них не знает, что я их вижу. Никто, кроме вас.

Я понимал, что если об этом станет известно, то ко мне выстроится целая очередь из бушующих душ со своими просьбами, проблемами и переживаниями. Я не был готов становиться штатным психотерапевтом для призраков, решающим их проблемы. У меня и с живыми-то дел по горло.

— И последнее, — сказал я. — Нам нужно будет встретиться еще раз. Всем вместе. Я, вы и профессор Теруми. Нужно обсудить план действий, скоординировать наши усилия. Мы должны работать как одна команда.

Пак нахмурился, его губы сжались в тонкую линию. Я видел, что мысль о сотрудничестве с женщиной, которую он еще час назад считал виновницей своего положения, ему не по душе. Но он был бизнесменом. И понимал, что сейчас личные антипатии нужно отбросить в сторону ради достижения главной цели.

— Хорошо, — коротко бросил он. — Организуйте встречу.

— Вот и договорились, — я подошел к двери и приоткрыл ее, выглянув в палату. Мия-сан все так же читал, не обращая ни на что внимания. — Можете идти.

Пак беззвучно выскользнул из ванной и растворился в коридоре. Я вышел следом, намеренно оставив дверь в палату приоткрытой, чтобы Мей, если она где-то поблизости, могла войти. Затем я рухнул на свою кровать и взял в руки тот самый дыхательный тренажер.

Мне нужен был перерыв. Мне нужно было просто посидеть и подуть в дурацкую трубочку, поднимая пластиковые шарики. Это было единственное простое и понятное действие в этом безумном, перевернутом с ног на голову мире. Вдох. Выдох. Синий шарик. Желтый. Красный. Все было так просто. И так далеко от призраков, заговоров и корпоративных войн. Я сосредоточился на своем дыхании, на боли в ребрах, на движении шариков, пытаясь отогнать рой мыслей, жужжавших в голове. Но они не уходили.

Вечер опускался на Токио медленно, неохотно, словно старый, уставший кот, сворачивающийся клубком на теплом подоконнике. Небо, еще час назад бывшее пронзительно-голубым, окрасилось в нежные акварельные оттенки розового, лилового и оранжевого. Город зажигал свои огни, и небоскребы на горизонте, еще недавно бывшие серыми бетонными гигантами, превращались в гигантские, мерцающие кристаллы, пронзающие бархатную ткань наступающей ночи.

Я успел немного вздремнуть. Сон был коротким и рваным, полным бессвязных образов и обрывков диалогов, но он принес хоть какое-то облегчение. Проснувшись, я первым делом, подчиняясь какому-то внутреннему долгу, схватился за телефон и набрал домашний номер приюта. Трубку, после нескольких долгих, мучительных гудков, взяла Хана.

— Алло, — прозвучал в трубке ее серьезный, не по-детски деловой голос, словно я позвонил не в детский дом, а в штаб-квартиру какой-то секретной организации. — Хана слушает. Чем могу помочь?

— Привет, Хана, — улыбнулся я. — Это братец.

— А, это ты, — в ее голосе не было и тени удивления. — Как ты там, не умер еще от больничной скуки и безвкусной еды?

— Пока держусь, — усмехнулся я. — Хотя местная каша, кажется, всерьез намерена меня доконать. Как вы там? Все в порядке?

— Все в порядке, — отчеканила она. — Относительно. Карупин сегодня поймал мышь и принес ее в подарок тетушке Фуми. Прямо на подушку. Видимо, в качестве знака высшего кошачьего расположения. Тетушка была в восторге. Кажется, она до сих пор пытается отмыть подушку. А наш сосед, Исаяма-сан, решил заняться бонсаем. Купил себе крошечную сосну в горшке и теперь разговаривает с ней по три часа в день. Говорит, обсуждает с ней проблемы мировой экономики и скачков на фондовом рынке.

Я рассмеялся, и смех эхом отразился от стерильных стен палаты. Картина была настолько живой, что я почти видел, как тетушка Фуми с веником гоняется за гордым Карупином, а старик Исаяма, нахмурив брови, читает лекцию по макроэкономике маленькому, беззащитному деревцу. Мия-сан удивленно на меня посмотрел, и я взглядом извинился за шум. Затем мы еще немного поболтали о том, о сем. Трубка, как горячая картошка, переходила от одного ребенка к другому, так что наговориться я смог со всеми. И в конечно счете телефон снова вернулся к Хане.

— Передавай всем еще раз привет, — сказал я, чувствуя, как на душе становится теплее от этих простых, домашних новостей. — Я скоро приеду.

— Давай, не задерживайся, — буркнула она, но я слышал в ее голосе улыбку. — У нас тут без тебя слишком скучно. Некому даже язвить в ответ на гениальные мысли Кайто.

Потом я списался с Танакой. Он тут же завалил меня серией смешных стикеров с котами и коротким, но очень содержательным сообщением: «Братец, тут такое! Кенджи пытался подкатить к медсестре из интенсивки, помнишь, той, что похожа на модель с обложки журнала. Сказал ей, что ее глаза напоминают ему идеально проведенную торакоскопию. Они такие же ясные и без лишних деталей. Она спросила, не хочет ли он, чтобы она провела ему трепанацию черепа тупой ложкой, чтобы добавить его мозгам немного деталей. Весь этаж ржал, а Тайга-сенсей, проходивший мимо как раз, был в ярости. Он сказал, что уровень интеллекта в отделении упал до отрицательных значений».

Я улыбнулся и отложил телефон. Сходив на ужин, где меня снова накормили чем-то серым, безвкусным и подозрительно напоминающим клейстер, я решил зайти проведать Ино. Ее перевели в другую палату, но внутрь меня, конечно же, не пустили. Стерильность, послеоперационный период — все дела. Но у двери я встретил ее маму. Она выглядела совсем по-другому. Усталость на ее лице никуда не делась, но в глазах сияла настоящая радость и облегчение.

— Херовато-сан, — она улыбнулась мне. — Спасибо, что зашли.

— Как она? — спросил я, и сердце мое невольно сжалось в ожидании ответа.

— Хорошо, — кивнула она, и в ее голосе зазвенели слезы, но на этот раз — слезы счастья. — Врачи говорят, все прошло хорошо. Она еще слабенькая, почти все время спит, но она… она будет жить.

Я кивнул, чувствуя, как с плеч падает еще один невидимый груз.

— Я очень рад. Поздравляю вас. Это замечательная новость.

— Это вы… вы ее спасли, — прошептала она, и ее глаза наполнились такой благодарностью, что мне стало неловко. — Не только тем, что нашли. Но и тем, что поговорили с ней. Она сказала мне, что вы обещали, что все будет хорошо. Она поверила вам. И это дало ей сил. Спасибо вам.

Она низко, почти до земли, поклонилась. Я смущенно пробормотал, что не сделал ничего особенного, и, пожелав им скорейшего выздоровления, поспешил ретироваться, чувствуя себя самозванцем, присвоившим чужие заслуги.

Вернувшись в свою палату, я взял один из учебников, которые притащил мне Савамура. Я листал тяжелые, глянцевые страницы, рассматривая подробные иллюстрации разрезов, швов, анатомических структур. Но буквы расплывались перед глазами, а мысли были далеко.

Мей все не было.

С того момента, как мы вышли из лифта после консилиума, она не появлялась. Я сам того не замечая начал волноваться. Куда она могла деться? Я не мог сидеть на месте. Беспокойство, смешанное с любопытством, гнало меня из палаты. Я бродил по пустым вечерним коридорам, заглядывал в темные процедурные, проходил мимо сестринского поста, где дремала дежурная медсестра. Ее нигде не было.

И тут мне в голову пришла мысль. Крыша.

Я нашел служебную лестницу, которая была не заперта. Поднявшись по ступеням, я толкнул тяжелую металлическую дверь и вышел наружу.

Ветер тут же ударил в лицо, холодный, порывистый, пахнущий дождем и озоном. Я оказался на плоской крыше шестнадцатиэтажного здания. Отсюда, с высоты птичьего полета, Токио выглядел как гигантская, мерцающая драгоценность, раскинувшаяся до самого горизонта. Бесконечное море огней: белых, желтых, красных, синих— пульсировало в ночной темноте, словно живой, дышащий организм. Это было завораживающее и немного пугающее зрелище.

А затем я увидел ее.

Мей стояла у самого края, у бетонного парапета, что был ей чуть выше пояса, и смотрела вниз. Ее платиново-белые волосы и легкая больничная пижама развевались на ветру. Она была так неподвижна, что на секунду мне стало страшно.

Я медленно, стараясь не шуметь, подошел и встал рядом, тоже посмотрев вниз. Высота была головокружительной. Машины внизу казались крошечными светлячками, ползущими по черным лентам дорог. Люди — муравьями, спешащими по своим никому не ведомым делам. Бррр. От этого зрелища у меня неприятно засосало под ложечкой, и я инстинктивно сделал маленький шаг назад от края.

Мы стояли и молчали минут десять. И эта тишина не была гнетущей или неловкой. Наконец, Мей заговорила. Ее голос был тихим, почти унесенным вдаль ветром и лишенным привычной язвительности.

— Знаешь, Херовато, — она горько усмехнулась, не поворачивая головы. — Если бы мне еще пару недель назад кто-нибудь сказал, что я буду стоять на крыше больницы в виде призрака и вести беседы с зеленоволосым ординатором, я бы, наверное, лично оплатила тому дураку психотерапевта. В качестве гуманитарной помощи.

Я молчал, давая ей выговориться. Я чувствовал, что ей это было нужно.

— Я была на вершине, — продолжала Мей, и в ее голосе звучала нескрываемая горечь. — Заведующая отделением. Лучшие клиники мира приглашали меня на конференции. Мое имя было в каждом профильном журнале. Я строила свою карьеру, как крепость. Кирпичик за кирпичиком. Не спала ночами, жертвовала всем: личной жизнью, друзьями, здоровьем. Я думала, что контролирую все. Свою жизнь, свою работу, свои эмоции. И ради чего?

Она обвела своей полупрозрачной рукой раскинувшийся внизу город, словно хотела обнять его или, наоборот, стереть с лица земли.

— Чтобы сейчас оказаться здесь. В коме. Не зная, очнусь ли я вообще. А моя карьера, все, ради чего я работала, все, что я построила, рушится на глазах, как карточный домик. Меня обвиняют в халатности, в преступлении. Еще немного, и они отберут у меня лицензию. И я стану никем. Просто еще одной историей о том, как высоко взлетела и как больно упала.

Я слушал ее, и мне было искренне ее жаль. Я, как никто другой, понимал, что такое — положить всю свою жизнь на алтарь медицины. Отказаться от всего ради одной-единственной цели. И как больно, когда эта цель ускользает из рук.

— Мы справимся, — тихо сказал я. — Мы найдем того, кто это сделал. И вы вернете себе все. Свое имя, свою карьеру, свою жизнь.

Я видел, как ее плечи мелко, судорожно дрогнули. Я слышал тихие, сдавленные всхлипы, которые она так отчаянно пыталась скрыть за шумом ветра. Но я не двигался. Не пытался ее утешить, обнять, сказать банальные слова поддержки. Я понимал, что такой человек, как Мей Теруми, не простит, если кто-то увидит ее уязвимой, слабой. Ей нужно было просто выплакаться. Выпустить всю ту боль, страх и отчаяние, что накопились в ней за эти дни.

Когда ее всхлипы затихли, и она снова стала похожа на саму себя, я сказал:

— Я видел Пак Чун Хо.

Мей замерла. Она медленно повернула ко мне свое лицо, мокрое от слез, и в ее глазах блеснуло недоверие.

— Что?

Я кратко пересказал ей все, что произошло в коридоре у автомата и в ванной. О том, что он тоже призрак. О нашем договоре. Мей слушала, и с каждым моим словом ее лицо менялось. Отчаяние уступало место шоку, шок — изумлению, а изумление — холодной решимости. Когда я закончил, она вытерла слезы тыльной стороной ладони и посмотрела на меня своими изумрудными глазами. В них снова горел огонь.

— Это… — выдохнула она. — Это все меняет.

Я лишь кивнул.

— Завтра, — сказал я, глядя на мерцающий город. — Завтра мы можем встретиться все вместе. Я, вы и Пак. Нужно будет найти укромное место, где нам никто не помешает. И обсудить все.

— Да, — Мей выпрямилась, и в ее голосе снова зазвучала сталь. — Нужно объединить силы.

В этот момент тяжелая металлическая дверь, ведущая на крышу, со скрипом отворилась, издав громкий, режущий слух хлопок, который заставил нас обоих вздрогнуть. Мы инстинктивно обернулись.

На крышу вышел мужчина. Он был одет в идеально скроенный темный деловой костюм, который сидел на нем так, будто он в нем родился. Высокий, стройный, лет тридцати пяти на вид, с темными, аккуратно уложенными волосами и лицом, которое могло бы принадлежать кинозвезде или модели. Правильные, почти аристократические черты, четко очерченная линия подбородка и темные, почти черные глаза с каким-то глубоким, затаенным блеском.

Он прошел несколько шагов, достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и, щелкнув, извлек одну. Заметив меня, стоящего у парапета, он на секунду замер, а потом на его губах появилась легкая, вежливая улыбка.

— Прошу прощения, — низким голосом проговорил он. — Не помешал?

— Нет, что вы.

— Просто хотел выкурить сигарету, — пояснил он, поднося к губам сигарету, но не зажигая ее. — Здесь, кажется, единственное место в этой больнице, где можно это сделать, не нарушая десяток правил.

— Понимаю, — кивнул я. — Я как раз собирался уходить. Не буду вам мешать.

Я бросил взгляд на Мей, чтобы жестом показать ей, что нам пора, но она не двигалась. Она застыла и смотрела на этого мужчину. Ее лицо было белым, а в глазах плескался шок.

— Мей? — шепотом позвал я, но она не слышала.

Она смотрела на него, и ее губы беззвучно шевелились:

— Акира…