Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2

Глава 2

Монотонный, назойливый пик… пик… пик…

«Кардиомонитор, — лениво подумал мой мозг, еще не до конца решивший, стоит ли ему возвращаться к своим прямым обязанностям. — Вроде синусовый ритм. Неплохо для парня, который, кажется, только что познакомился с бампером автомобиля поближе, чем хотелось бы».

Следующим пришло ощущение. Ощущение того, что я лежу. Лежу на чем-то твердом, застеленном хрустящей, накрахмаленной простыней. И еще — что я не могу пошевелиться. Не потому, что парализован, нет. Скорее, потому, что к моему телу была подключена целая вселенная проводов, трубок и катетеров. А еще ощущение чужеродного предмета во рту и в горле.

«Итак, что мы имеем? — начал я свой внутренний консилиум. — Пациент Акомуто Херовато. Жалобы: вторжение инородных тел в организм, боль в груди при попытке дышать и тупая, ноющая боль, сосредоточенная где-то в районе виска. Объективно: интубирован, на ИВЛ, справа — дренаж по Бюлау. Сознание… ну, скажем так, в процессе загрузки. Руки-ноги вроде на месте, по крайней мере, я их чувствую. Это уже радует».

Все это время надо мной нависало лицо молодой медсестры.

— Не пытайтесь говорить. Я знаю, что трубка мешает. Мы скоро ее уберем. Вы меня слышите? Если да, просто моргните два раза.

Я моргнул. Раз. Два.

— Отлично, — на ее лице, точнее, в глазах, появилась тень улыбки. — Вы перенесли операцию, сейчас восстанавливаетесь. Меня зовут Мацуока Сакура, я ваша медсестра. Вы были без сознания два дня.

Целых два дня жизни. А диалог с богиней, кажется, продлился всего несколько минут.

— Вы помните, как вас зовут? — голос медсестры был как колыбельная, убаюкивающий и успокаивающий.

Два моргания. Я прекрасно помнил, как меня зовут. Даже два имени помнил. Но решил пока не хвастаться.

— Очень хорошо, Херовато-сан, — она с облегчением выдохнула. — Вы знаете, где находитесь?

Снова два моргания.

— Вы в университетской клинике Шова, — пояснила она, видимо, на всякий случай.

И тут она задала самый каверзный вопрос.

— Вы знаете, какой сейчас год?

Я замер. А вот это была задачка со звездочкой. Я-то, конечно, знал. Но мой мозг, переживший встречу с богиней и откровение о своей новой жизни, тут же подкинул пару ехидных вариантов, по типу «Год первый от моего „нового“ рождения». Я решил не умничать и просто моргнул два раза.

— Всё нормально, — мягко сказала Сакура, видимо, заметив мою заминку. — Это бывает после седации, сознание скоро прояснится.

Она проверила капельницу, поправила мне одеяло и снова заглянула мне в глаза.

— Сейчас я на несколько минут уберу трубку, чтобы вы могли прокашляться и сказать пару слов, — ее голос вернул меня к реальности. — Не пугайтесь, я буду рядом. Дышите спокойно, я помогу.

Сакура что-то сделала с аппаратом, затем ловким, отточенным движением сняла маску. Я чуть дернулся и тут же закашлялся, и каждый кашель отдавался в груди взрывом боли. Ребра, определенно ребра.

— Тише, тише, — Сакура придерживала меня за плечо. — Вот так. Глубокий вдох.

Я сделал вдох. Первый самостоятельный вдох за два дня.

— Вы попали в аварию, но сейчас всё хорошо, — наконец сообщила она то, что я и так знал. — Вам сделали операцию, удалили небольшую гематому из головы. У вас также несколько сломанных ребер, отсюда и дренаж, и боль при дыхании. Легкие, к счастью, целы. Немного будет болеть при вдохе — это нормально. Вы под круглосуточным наблюдением.

Я кивнул, жадно глотая воздух.

— Сейчас я верну трубку на место. Дышать самостоятельно вам пока тяжело. Мы будем отучать вас от аппарата постепенно, хорошо?

Сакура снова так же ловко и быстро вернула все на место.

«Итак, что в итоге? — подвел я мысленный итог. — Гематому убрали, ребра собрали, дышу через аппарат. В общем, жив. И даже, кажется, в своем уме.».

Я лежал и смотрел в потолок. В голове, как на старой кинопленке, снова и снова прокручивался тот момент. Свет фар. Визг тормозов. И ее глаза.

Мей.

Она была за рулем. Это я помнил отчетливо. Ее широко раскрытые от ужаса глаза, в которых отражался свет фар и мое собственное, ошарашенное лицо.

И тут дверь палаты распахнулась с таким грохотом, будто ее вынесли с ноги.

— БРАТЕЦ! ТЫ ЖИВОЙ!

В палату, запыхавшись, влетел Нишиноя. За ним, пытаясь сохранять серьезное лицо, но с горящими от волнения глазами, вошел Савамура. Рю, споткнувшись о порог, чуть не растянулся на полу, но удержал равновесие и, размахивая каким-то оранжевым шариком, подскочил к моей кровати.

— Мы так волновались! Я тебе тут это… мандарин принесли! Целебный!

Он поднес к моему лицу мандарин, на котором черным маркером была нарисована кривая, но очень жизнерадостная рожица.

— Нишиноя-сан! Савамура-сан! Тише! — тут же материализовалась рядом Сакура. Ее голос был тихим, но в нем звучала сталь. — Пациенту нужен покой.

Парни тут же сникли, как проколотые воздушные шарики.

— Ой, простите, Сакура-сан! — Рю тут же сжался и спрятал мандарин за спину. — Мы… мы тихо.

— Очень тихо, — подтвердил Савамура, виновато улыбаясь. — Простите, мы просто очень обрадовались.

Сакура вздохнула, но, видимо, поняв, что выгнать этих двоих будет сложно, просто покачала головой.

— Я понимаю, — смягчилась медсестра. — Но ваше волнение не должно вредить ему.

Нишиноя и Савамура тут же закивали так усердно, что, казалось, головы вот-вот отвалятся.

— Я сниму маску на пять минут, — сказала она, обращаясь ко мне. — Но потом — отдых.

Сакура снова сняла маску. Я сделал глубокий вдох.

— Привет, — прохрипел я.

— Мы тебе тут витаминов принесли, — Савамура положил на тумбочку сетку с мандаринами

А Нишиноя с самым серьезным видом водрузил рядом… резиновую курицу. Желтую, пищащую и с безумными глазами.

Я уставился на курицу. Потом на Нишиною.

— Это для поднятия боевого духа, — пояснил он. — Когда ее сжимаешь, она так уморительно орет. Помогает от плохих мыслей.

Я не выдержал и хрипло рассмеялся, тут же согнувшись от боли в ребрах.

— Тихо! — шикнула на меня Сакура, но в ее глазах плясали смешинки.

— Простите, — выдохнул я, отсмеявшись.

Мы помолчали. Они смотрели на меня с таким искренним беспокойством, что мне стало даже как-то неловко.

— Как дела, Херовато-кун? — уже серьезнее спросил Савамура, садясь на стул у кровати. — Ты нас напугал.

— Как будто меня переехал каток, — я попытался усмехнуться, но получилось что-то вроде болезненной гримасы. Голос потихоньку возвращался. — А потом для верности еще и назад проехал.

Мы помолчали. Я видел, что они хотят что-то спросить, но не решаются. И я решил помочь им.

— Ребят, — сказал я, и мой голос стал серьезным. — Кто был за рулем?

Они переглянулись. Нишиноя вдруг начал с огромным интересом изучать свой целебный мандарин. Савамура откашлялся и посмотрел в окно.

— Там… там было темно, — начал он неуверенно. — Все так быстро произошло. Полиция разбирается.

— Мне показалось, — я смотрел прямо на Савамуру, — что это была Мей… то есть Теруми-сенсей.

Лица парней мгновенно изменились. Радость и веселье улетучились, сменившись растерянностью и… чем-то еще. Похожим на страх. Они переглянулись.

— Херовато, ты… — начал Савамура, но запнулся.

— Что? — настойчиво спросил я, чувствуя, как холодная змейка тревоги поползла по позвоночнику. — Это же она? Что с ней?

Савамура опустил глаза. Нишиноя отвернулся, разглядывая пищащий кардиомонитор.

— Говорите же! — проговорил я, закашлявшись.

— Она… — наконец выдавил из себя Савамура, не поднимая на меня глаз. — Она была за рулем. Теруми-сенсей попыталась избежать столкновения с тобой и выкрутила в руль, в итоге врезавшись в столб. У нее тяжелая травма головы. Врачи… они сделали все, что могли.

Он замолчал, подбирая слова. А я уже все понял. Я видел это выражение лиц сотни раз. Когда сообщаешь родственникам плохие новости.

— Профессор Теруми… — голос Савамуры дрогнул. — Она впала в кому.

Эти слова почему-то ударили меня под дых сильнее, чем тот автомобиль. Мей. В коме.

— Как? Почему? Какие травмы? — я засыпал его вопросами, пытаясь приподняться, но острая боль в груди тут же вернула меня на место.

— А ну-ка, лежать! — тут же подскочила ко мне медсестра Сакура. Ее голос, до этого мягкий и убаюкивающий, приобрел стальные нотки. — Посетители, время вышло! Пациенту нужен полный покой!

— Но мы только пришли! — возмутился Нишиноя.

— Вон, — коротко и ясно сказала Сакура, указывая на дверь. Спорить с ней было бесполезно.

— Мы еще зайдем, братец! — крикнул мне Рю, которого Савамура уже тащил к выходу. — Держись!

Дверь за ними закрылась. Сакура снова надела мне на лицо кислородную маску.

— Отдыхайте, Херовато-сан, — сказала она. — Вам нужно набираться сил.

Она поправила мне одеяло и бесшумно вышла, оставив меня наедине с писком монитора, болью и мыслями, которые роились в голове, как встревоженные пчелы.

Кома. Это слово, такое знакомое мне с профессиональной точки зрения, теперь звучало иначе. Я попытался анализировать, как врач. Удар, видимо, был сильный. Черепно-мозговая травма, скорее всего. Субдуральная гематома? Отек мозга? Я перебирал в уме возможные варианты, пытаясь выстроить логическую цепочку, но все мысли разбивались о глухую стену тревоги.

И я не мог понять, откуда она взялась, эта тревога. Почему мне так не все равно? Мей Теруми. Холодная, язвительная, циничная. Мы были соперниками в этой негласной войне за правоту. Так почему новость о ее состоянии выбила у меня почву из-под ног?

Может, это просто профессиональное сочувствие? Эмпатия к коллеге, попавшему в беду? Нет. Было что-то еще. Что-то иррациональное, что не поддавалось логике.

Я вспомнил ее в ту ночь. Пьяную, босую, с туфлями в руке. Невероятно красивую и уязвимую в своей пьяной элегантности. А потом — яростную, отчитывающую двух придурков, с глазами, мечущими молнии. Я вспомнил наш спор о пациенте, ее безжалостную, но по-своему честную логику. Теруми была сложной. Непонятной.

«Скоро ты встретишь ее. Ту, что станет твоим штормом и твоим штилем».

Слова той странной старухи, точнее, уже богини, отчетливо всплыли в памяти. Шторм? Ну, с этим я, пожалуй, соглашусь. А штиль? Где же штиль? В коме? Бред какой-то.

Но мои мысли перебивала боль. Она словно жила в груди, и каждый раз, когда аппарат ИВЛ вдувал в меня порцию воздуха, она злорадно хихикала и втыкала в мои ребра пару-тройку невидимых, но очень острых спиц. Иногда она затихала, убаюканная очередной дозой обезболивающего, которое капало в мою вену, но я знал, что она здесь, рядом, просто притаилась и ждет своего часа.

Сознание тоже вело себя как капризная примадонна. То оно было ясным и острым, как скальпель, и я мог часами разглядывать узоры на потолке, пытаясь найти в них скрытый смысл. То оно вдруг становилось мутным и вязким, как больничный кисель, и я проваливался в короткие, рваные сны.

Я открыл глаза. За окном шел дождь. Мелкий, он барабанил по стеклу, создавая меланхоличный аккомпанемент писку кардиомонитора. В палате было тихо. Медсестры, похожие на бесшумных белых мотыльков, периодически влетали, проверяли показатели, меняли капельницы и так же бесшумно исчезали.

Я смотрел на них и думал о той богине, Ясуко.

«Подождите-ка, — вдруг осенило меня. — А где же тот самый подарочек от нее? И харизма, которую она обещала мне добавить? Может, у меня на лбу третий глаз вырос? Или я теперь могу силой мысли гнуть ложки?»

Я попытался мысленно согнуть капельницу, висевшую надо мной. Капельница проигнорировала мои ментальные усилия. Жаль, а было бы эффектно.

Видимо, вместо харизмы я получил полный набор травм. Отличный подарочек, ничего не скажешь. Маркетинг у богов, видимо, на том же уровне, что и у производителей больничного кофе. Обещают нектар, а наливают грязь.