Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2

Глава 15

Я вышел из конференц-зала, чувствуя себя так, будто только что отсидел на скучнейшей лекции. Воздух в коридоре показался на удивление свежим и чистым после душного конференц-зала Я медленно побрел в сторону лифтов, а рядом шла Мей.

— Ну и цирк, — пробормотал я себе под нос, засовывая руки в карманы больничной пижамы. — Зачем меня вообще вызывали? Чтобы я подтвердил, что видел, как вы несетесь на меня на всех парах, болтая по телефону? Гениально. А что бы я сказал, если бы не вмешался Ишикава-сенсей? «Да, господа медики и юристы, перед тем как мое бренное тело встретилось с ее бампером, я отчетливо видел, как она отдавала приказы по телефону»? Бред.

Мей молчала, погруженная в свои мысли.

— Кто? — наконец произнесла она. — Кто мог на это решиться? Ввести миорелаксант пациенту в послеоперационной палате… Это не могло быть просто халатностью. Это преднамеренное покушение на убийство. Нужно быть либо полным психопатом, либо… либо иметь очень вескую причину.

— Похоже, вас здесь не очень-то любят, профессор, — хмыкнул я, нажимая на кнопку вызова лифта. — Раз никто даже не удосужился нормально разобраться в ситуации и сразу повесил все на вас. Проще же найти козла отпущения, чем искать настоящего преступника. Особенно когда этот козел отпущения удобно лежит в коме и не может ничего возразить.

— Не любят — это мягко сказано, — Мей горько усмехнулась. — Половина этих седовласых «светил» до сих пор не может простить мне, что я, женщина, да еще и моложе их лет на двадцать, заняла пост заведующей. Они считают, что я украла их законное место, которое они заслужили выслугой лет и умением вовремя кланяться начальству. Но чтобы пойти на такое… Это уже не просто зависть. Это какая-то ненависть.

Она покачала головой, словно отгоняя неприятные мысли.

— Нужно выяснить, кто был в тот день в отделении. Кто имел доступ к палате господина Пака. Кто мог взять сукцинилхолин из анестезиологической укладки. Лучше всего, конечно, просмотреть записи с видеокамер, — задумчиво проговорила Мей.

— И кто нам позволит? Точнее, кто позволит мне? — хмыкнул я. — Я тут не шибко авторитетная фигура. Может, дождемся, пока юристы все уладят?

— Да эти воротнички не будут пытаться меня выгородить, — сжав губы, ответила Мей. — Я вообще с юридическом отделом не в ладах. Не будут они ради меня задницу надрывать.

— Не удивлен, — проговорил себе под нос я, чем заслужил недовольный взгляд Мей. — Но надо же им что-то сказать семье Пака. Он же не просто человек из подворотни. Шишка важная, насколько я понял.

Лифт все не приходил, и я уже начал раздражаться. Такая высокотехнологичная больница, а с лифтами у них что-то проблемы в последнее время.

— В этом-то и проблема, — тяжело вздохнула Мей. — Меня волнует то, как же они решат эту проблему. И как бы решением не стало разрушение моей карьеры. Так что… — она посмотрела на меня со взглядом, полным уверенности, — нам нужно самим выяснить правду.

— Удачи, — скептически бросил я. — Это как искать иголку в стоге сена. Доступ к препаратам есть у десятков людей. Анестезиологи, реаниматологи, старшие медсестры… Любой мог это сделать.

— Значит, будем перебирать каждую соломинку, — отрезала она. — Начнем с самого очевидного. Кто постоянно был в палате? Томимо-младший. Он, конечно, идиот, но не убийца. Томимо бы просто не додумался до такого. Да и смелости бы не хватило. Значит, его использовали. Кто-то вошел в палату в тот десятиминутный промежуток, когда он, скорее всего, отлучился.

Двери лифта с шипением открылись. Я уже собирался шагнуть внутрь, как вдруг за спиной раздался спокойный, чуть скрипучий голос:

— Херовато-сан.

Я вздрогнул и резко обернулся. Передо мной, сложив руки за спиной, стоял профессор Ишикава. Он смотрел на меня с легкой, едва заметной улыбкой, но его глаза, казалось, видели меня насквозь.

— Простите, не хотел вас напугать, — сказал он. — Мне показалось, вы с кем-то разговаривали.

Мое сердце ухнуло куда-то в район пяток. Я выглядел как полный идиот, бормочущий себе под нос в пустом коридоре. Мозг лихорадочно заработал, и я, подчиняясь какому-то инстинкту самосохранения, быстро приложил руку к уху, а затем так же быстро сунул ее в карман, изображая, будто только что вынул невидимый наушник.

— А, да, профессор, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более непринужденно, хотя внутри у меня все сжалось. — Разговаривал по телефону. С семьей. Они волнуются. Знаете, тетушки…

Ишикава на секунду прищурился, его взгляд скользнул по моему пустому уху, но он ничего не сказал. Лишь кивнул, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на понимание.

— Рад наконец-то познакомиться с вами лично, Херовато-сан. Я много о вас слышал. И не только плохого, — добавил он с легкой усмешкой.

— Взаимно, профессор, — я поклонился, чувствуя себя неловко и глупо. — И… спасибо вам. За то, что вы сделали там, в зале.

— Я лишь указал на очевидные факты, — Ишикава пожал плечами. — Любой компетентный врач увидел бы то же самое. К сожалению, компетентность в последнее время становится редким товаром. Мне жаль, что вам пришлось пережить такое. И авария, и это разбирательство… Это слишком большая нагрузка для молодого врача.

— Что поделать, — я криво усмехнулся. — Жизнь — штука непредсказуемая. Иногда она бьет тебя бампером по ногам, а иногда подкидывает шанс поучаствовать в больничном детективе.

— Это точно, — согласился Ишикава. Он помолчал, а потом добавил, и в его голосе прозвучали теплые, почти отеческие нотки: — Не держите зла на мою ученицу. Мей бывает резкой и невыносимой, как зубная боль. Но у нее доброе сердце. Мне очень жаль, что все это произошло.

Я бросил взгляд на Мей. Она стояла рядом с профессором, невидимая и неслышимая для него, и на ее лице было такое выражение, какого я никогда раньше не видел. Смесь удивления, смущения и… какой-то детской, почти забытой благодарности. Она смотрела на своего старого наставника, и в ее изумрудных глазах не было ни льда, ни стали. Только тепло.

— Я не злюсь, профессор, — честно ответил я. И это была правда. Злость ушла, оставив после себя лишь усталость и странное чувство сопричастности к чему-то большому и опасному.

Ишикава удивленно поднял бровь, но потом его лицо снова озарила теплая улыбка.

— Что ж, я рад это слышать. Выздоравливайте, Херовато-сан. Буду рад поскорее увидеть вас снова в нашем отделении. Нам нужны такие врачи, как вы.

Он поклонился и, не дожидаясь ответа, зашагал прочь по коридору, оставив меня наедине с Мей. Я смотрел ему вслед, и в моей голове пронеслась шальная мысль: а ведь он чем-то похож на Тайгу. Только Тайга — это суровая, морозная зима, которая закаляет и заставляет двигаться, чтобы не замерзнуть. А Ишикава — это теплое, осеннее солнце. Оно уже не способно греть так сильно, но его свет дает надежду.

— Ну, — нарушила тишину Мей, когда шаги профессора затихли вдали. Она все еще смотрела ему вслед. — Думаю, у нас появился союзник. Это сильно упрощает задачу.

— Или усложняет, — пробормотал я. — Теперь нам точно нельзя облажаться.

Мы вошли в лифт. Двери бесшумно закрылись, отрезая нас от остального мира, а кабина начала медленно опускаться с четырнадцатого этажа вниз, на уже такой привычный восьмой. Свет ярких лампочек отражался в зеркальных стенах, создавая бесконечный коридор из моего отражения: потрепанный пациент в мятой пижаме и стоящая рядом задумчивая Мей.

Я прислонился к холодной, вибрирующей стене и прикрыл глаза, чувствуя, как гул механизма отдается в затылке. Голова гудела ему в такт. За последние несколько дней на меня вывалили столько информации, что я был удивлен, как мой бедный мозг не взорвался, а сердце не остановилось. Консилиум, обвинения, расследование, таинственный преступник… Этого хватило бы на целый сезон детективного сериала. А ведь это была лишь верхушка айсберга, та его часть, что зловеще поблескивает над темной ледяной водой. А что там, в глубине?

«Так, — начал я свой внутренний монолог, отчаянно пытаясь разложить все по полочкам, как раскладывал бы инструменты перед сложной операцией. — Что мы имеем?»

Первое: Мей Теруми. Гениальный хирург, гроза ординаторов и, по совместительству, ходячая катастрофа на дороге. Сейчас спокойненько лежит в коме, точнее ее тело. Официальная причина комы — тяжелая черепно-мозговая травма. Но почему она не выходит из нее, если операция, судя по всему, прошла успешно? Я прокручивал в голове возможные варианты: скрытые постоперационные осложнения, вторичное кровоизлияние, повреждения, которые не всегда видно на стандартных снимках… Все это было возможно. Но наверняка бы до этого додумался и главный врач нейрохирургического отделения.

Лифт плавно качнулся, проезжая одиннадцатый этаж, где располагалось терапевтическое отделение.

Второе: пациент Пак Чун Хо. Важная шишка, спонсор. Тоже, кстати, в коме. И причина — не анафилактический шок, как все так удобно для себя решили. Кто-то, обладающий медицинскими знаниями, хладнокровием и нехилой смелостью, а также доступом к сильнодействующим препаратам, вколол ему миорелаксант, чтобы имитировать врачебную ошибку и подставить Мей.

Это был вопрос номер два, еще более сложный: кто и, самое главное, зачем? Каков мотив? Просто убрать Мей с должности заведующей? Слишком сложно и рискованно. За такое можно сесть в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Значит, дело в чем-то другом. Возможно, в самом этом Паке? Я вспомнил его фотографию и данные на экране. Может, у него были враги? Может, его хотели убрать, а Мей просто оказалась идеальным козлом отпущения?

Лифт проехал десятый этаж, педиатрию.

Я открыл глаза и посмотрел на Мей. Она стояла, отвернувшись, и смотрела на сменяющийся экран с этажами.

— О чем задумался? — спросила она, не оборачиваясь. Ее голос в замкнутом пространстве лифта звучал глухо. — Придумываешь план нашего гениального расследования? Или уже прикидываешь, как будешь давать показания, когда меня признают виновной?

— Пытаюсь понять, как я вообще докатился до такой жизни, — честно ответил я.

И тут, словно по щелчку, в голове всплыли другие образы. Лицо тетушки Фуми, строгое, изрезанное морщинами, но полное беспокойства. Слезы тетушки Хару. Восторженные крики близнецов, когда они увидели меня в холле. Серьезный, не по-детски взрослый взгляд Ханы.

Я достал из кармана больничной пижамы телефон. Экран загорелся, показав фотографию, которую я поставил на заставку: вся наша семья на пороге приюта. Они все улыбались, щурясь от солнца. Я обещал звонить каждый день, но эта круговерть… она засасывала, как черная дыра, не оставляя времени и сил ни на что другое. Они, наверное, с ума сходят от волнения, но не решаются меня побеспокоить.

А еще вдруг на ум пришли Ямада. Особенно Ямада Аяме. Ее холодные расчетливые глаза и предложение, от которого, по идее, не отказываются. Что-то мне подсказывало, что я уже слишком сильно погряз в эту семейку, что не могло не вызывать недовольства.

Лифт остановился на восьмом этаже. Двери открылись с тихим шипением. Мей вышла следом.

— Знаешь, Херовато, — сказала она, когда мы шли по коридору. Ее голос был задумчивым. — Иногда мне кажется, что я попала в какой-то дурной, очень плохо написанный сон.

— Добро пожаловать в мой мир, профессор, — усмехнулся я. — Я в нем живу уже несколько месяцев. Привыкайте.

Моя жизнь определенно стала слишком сложной. Слишком запутанной. И я понятия не имел, как из всего этого выбираться.

Я доплелся до своей палаты. Мей же словно испарилась, бросив на прощание лишь короткое: «Мне нужно подумать». Куда она отправилась думать: на крышу пугать голубей, в морг медитировать над бренностью бытия или, может, в кабинет главврача, чтобы невидимой рукой начертать на его столе пару ласковых слов, — я не знал, да и, честно говоря, не хотел знать. Мне самому нужно было подумать.

Мой сосед, Мия-сан, уже вернулся со своих процедур и сидел на кровати, укрыв ноги пледом, и читал книгу в потертом кожаном переплете. Он поднял на меня глаза и вежливо кивнул, отложив книгу в сторону.

— Тяжелый день, Херовато-сан? — спросил он своим тихим шелестящим голосом.

— Еще только утро, но можно и так сказать, — вздохнул я, опускаясь на свою кровать, которая жалобно скрипнула под моим весом. — Кажется, в этой больнице слово «покой» используется только в названии одного из отделений, и то, боюсь, с иронией.

Он слабо, одними уголками губ, улыбнулся.

— Да, здесь редко бывает тихо. Но, знаете, иногда именно в этой суете, в этом вечном движении и чувствуешь, что жизнь продолжается. Даже когда кажется, что она замерла.

Я посмотрел на него. На его худые руки с выступающими венами, лежавшие на обложке книги, на его изможденное лицо.

— Вы правы, Мия-сан, — сказал я, и голос мой прозвучал глухо. — Главное, что она продолжается.

Он снова кивнул, словно подтверждая мои слова, и вернулся к своему чтению, давая понять, что не хочет навязывать свое общество. А я, немного посидев и придя в себя, решил, что лучшим лекарством от дурных мыслей будет физическая нагрузка. Тем более, что по расписанию у меня как раз была лечебная гимнастика.

Я спустился на третий этаж. Отделение реабилитации. Здесь смесью пота, резины от эспандеров и какой-то ядреной мази с ментолом. Из-за дверей просторного зала доносились ритмичные скрипы тренажеров, бодрые команды инструкторов и сосредоточенное пыхтение пациентов.

Зал здесь был поистине огромным, залитым светом из панорамных окон. Вдоль одной стены тянулись ряды беговых дорожек и велотренажеров, на которых, словно хомячки в колесе, усердно крутили педали пожилые дамы и господа в спортивных костюмах. В центре зала, на мягких матах, группа пациентов под руководством молоденькой, энергичной девушки-инструктора выполняла упражнения на растяжку, напоминая стайку неуклюжих, но очень старательных фламинго. А в углу двое мужчин с протезами ног, обливаясь потом и сцепив зубы, пытались подтягиваться.

Моим личным тренажером на сегодня был набор легких гантелей. Я сел на скамейку и начал свою рутинную пытку. Поднять, опустить. Снова поднять. Мышцы дрожали от напряжения, как струны расстроенной гитары. Но я упрямо продолжал. Каждое движение было маленькой, но важной победой над собственной слабостью.

Через полчаса я был мокрый, как кот, попавший под тропический ливень, и уставший, но в то же время чувствовал странный прилив сил. Я вышел из зала, вытирая пот с лица рукавом пижамы, и побрел по коридору. Впереди, словно оазис в пустыне, маняще светился автомат с напитками.

Я подошел к нему. Выбор был поистине царским, способным вогнать в ступор даже самого решительного человека. Десятки разноцветных баночек и бутылочек выстроились в ровные ряды, обещая прохладу и избавление от жажды. Холодный зеленый чай нескольких сортов, кофе со льдом, газировка со вкусом дыни, какой-то энергетический напиток с изображением разъяренного дракона на этикетке, соевое молоко, фруктовые соки всех цветов радуги… Я стоял, не в силах сделать выбор между «просто чаем» и «чаем с экстрактом 6-ти летнего корейского красного женьшеня, фруктов, корицы и ягод».

— Возьмите тот, что с зеленой этикеткой, — раздался рядом спокойный мужской голос с легким акцентом. — У него приятный, не слишком сладкий вкус. Хорошо освежает после нагрузки.

Я, не оборачиваясь, машинально нажал на указанную кнопку. Автомат недовольно загудел и с глухим стуком выдал мне холодную баночку. Я открыл ее и сделал большой глоток. Вкус и впрямь был отличным — легкая терпкость зеленого чая с едва уловимой ноткой цитруса и мяты.

— Спасибо за совет, — сказал я, поворачиваясь к своему невидимому помощнику, чтобы поблагодарить. — Действительно освежает.

Мужчина, до этого спокойно прислонившийся к стене, вдруг замер.

— Вы… — прошептал он, и его голос дрогнул. — Вы меня видите? Вы… со мной разговариваете?

Я опешил. Что за странная реакция?

— Конечно, вижу, — я удивленно поднял бровь. — Вы же прямо передо мной стоите. Все в порядке?

Но чем дольше я смотрел на него, на его бледное лицо, немного отличающееся от японского, на глаза, на жесткую линию рта, тем сильнее во мне нарастало странное, назойливое чувство дежавю. Где-то я его уже видел. Совсем недавно.

И тут, словно вспышка, в моей голове пронеслось воспоминание. Холодный свет конференц-зала. Огромный экран. И на нем — официальная фотография.

— Пак… — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать. — Пак Чун Хо.

Холодная волна осознания накрыла меня с головой. Мир качнулся. Баночка с чаем выскользнула из моих пальцев и с громким звоном ударилась о кафельный пол, разлив остатки напитка. Это был он. Тот самый пациент. Человек, который должен был лежать в палате интенсивной терапии в кардиоторакальном отделении, в глубокой коме, подключенный к аппаратам жизнеобеспечения.