Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2

Глава 1

Сознание — забавная штука. Особенно сознание врача, попавшего в переплет. Оно не отключается по щелчку, как свет в прихожей. Нет, оно угасает медленно, неохотно, расслаивается, цепляясь за реальность, превращается в дурной, липкий кисель из обрывков звуков, вспышек света и совершенно неуместных мыслей.

Сознание ко мне возвращалось нехотя, кусками, словно старая, заедающая кинопленка. Я лежал на чем-то твердом и холодном. Асфальт. Пахло бензином, пылью и чем-то еще, до тошноты знакомым и металлическим. Кровью. Моей. Отлично. Кажется, мой «перерыв» плавно перетекал в «похороны».

Я попытался пошевелиться. Не вышло. Тело, еще час назад принадлежавшее мне, теперь превратилось в чужой, непослушный мешок с костями, который категорически отказывался выполнять команды. «Без паники, — прозвучал в голове хриплый голос. — Ты хирург. Ты знаешь, что делать. Оценка состояния. Первичный осмотр».

Я попробовал открыть глаза. Веки, казалось, налились свинцом. С титаническим усилием мне удалось приподнять одно. Мир был размытым, смазанным пятном света и тени. Он качался, как палуба корабля в девятибалльный шторм. Из этой какофонии звуков и образов начали медленно выкристаллизовываться детали.

Крики. Женский плач. Чьи-то взволнованные голоса, говорящие на быстром, нервном японском. И ноги. Много ног, что суетливо бегали туда-сюда. А еще десятки лиц, склонившихся надо мной, как стая любопытных грифов.

И тут случилось странное.

Одно из лиц в толпе вдруг обрело резкость. Оно выделилось из общего размытого фона, словно кто-то навел на него фокус. Это была женщина. Лет сорока пяти, с усталыми, но строгими глазами и плотно сжатыми губами. На ней был больничный халат, слегка помятый, застиранный. И я узнал ее.

«Наталья Львовна?» — пронеслось в моей голове.

Старшая медсестра нашего торакального отделения в России. Она стояла и смотрела на меня с удивленным лицом.

— Александр Николаевич, вы проснулись?

И вдруг вокруг снова сменился пейзаж: больница, вот только не клиника Шова, а моя родная больница, палата интенсивной терапии и лицо Натальи Львовны. Я попытался что-то сказать, поднять руку, но не смог. Сознание снова поплыло, утягивая меня в теплую, вязкую темноту. И оставался лишь какой-то странный монотонный писк, который с каждой секундой становился все тише.

И тут новый рывок. Новая вспышка.

Я снова открыл глаза. Картина немного прояснилась. Я опять лежал на асфальте. Толпа вокруг меня, кажется, стала плотнее.

— … парень вроде очнулся!

— … женщина без сознания! Пульс слабый, нитевидный!

Голоса доносились как из-под толщи воды.

И тут мой взгляд скользнул в сторону. Там, в нескольких метрах от меня, лежал искореженный кусок металла, который еще недавно был капотом дорогого красного автомобиля. А сам автомобиль был чуть дальше, буквальной вжатый в фонарный столб. Дверь со стороны водителя была распахнута. И из этой самой двери, из этого смятого железа, двое мужчин в форме пытались вытащить человека.

Женщину.

Она была без сознания. Ее голова безвольно свесилась набок, а длинные темные волосы рассыпались по плечам, смешиваясь с осколками лобового стекла. И идеально чистый белый халат был испачкан чем-то темным. Кровью.

Мей.

Это была она.

Один из спасателей осторожно придерживал ее голову, пока второй пытался вынуть ее из машины. Тело Мей обмякло, как тряпичная кукла. Я не видел, дышит ли она. Я не мог разглядеть ее лица. Но я отчетливо видел, как с ее пальцев на асфальт капает кровь. Кап. Кап. Кап.

И в этот момент я почувствовал, как чьи-то руки осторожно, но настойчиво приподнимают мою голову.

— Осторожно, возможна травма шейного отдела позвоночника, — прозвучал рядом до боли знакомый голос.

Я повернул голову, насколько это было возможно. И увидел его.

Савамура.

Он стоял на коленях рядом со мной, и его лицо было таким, каким я его еще никогда не видел. Никакой добродушной улыбки. Никакого веселья в глазах. Только ледяная, профессиональная сосредоточенность. И еще — тревога. Неподдельная, глубокая тревога.

— Нишиноя, давай носилки! Быстрее! — крикнул Савамура куда-то в сторону. Затем он что-то говорил мне, но я не разбирал слов. Я смотрел мимо него, на соседние носилки. На бледное, неподвижное лицо Мей.

«Держись, пьяная богиня, — прошептал я одними губами. — Не время отправляться на встречу с предками. У нас с тобой еще не закончен спор, у кого перья длиннее в этом курятнике».

А потом снова темнота.

Следующий проблеск сознания был уже другим. Я лежал на каталке, и меня куда-то стремительно везли. Мимо проносились белые стены, потолочные светильники сливались в одну сплошную световую полосу. Отличный ракурс. Потолок. Люблю потолки. Колеса каталки с грохотом отбивали по плитке безумный ритм.

— Давление падает! — кричал кто-то.

— Готовьте операционную!

Я чувствовал, как в вену впивается игла. Холодная струйка побежала по руке. Двери распахнулись. Яркий, ослепляющий свет ударил в глаза. Операционная. Надо же. Как быстро я вернулся на работу.

Сознание снова начало уходить. Я пытался зацепиться за что-то, за любой образ, за любую мысль. И я снова увидел ее. Акико. Она стояла у окна своего дома, смотрела мне вслед, и в ее глазах были слезы. «Друзья ведь делятся такими вещами…»

Прости, Акико. Кажется, я снова тебя подвел. Опять не попрощался.

Двери распахнулись. Яркий, ослепляющий свет ударил в глаза. Операционная. Надо же. Как быстро я вернулся на работу. Только сегодня я по другую сторону баррикад.

Надо мной склонились лица. В масках. Зеленые, синие. Как у инопланетян.

— Держись, Херовато-кун, — голос Савамуры звучал откуда-то издалека, словно из-под толщи воды. — Мы тебя вытащим. Слышишь?

Я хотел ему улыбнуться. Сказать что-нибудь, но губы не слушались. Язык превратился в кусок ваты.

Анестезиолог надел мне на лицо маску. Сладковатый, химический запах ударил в нос.

— Считай до десяти, — прозвучал его голос.

«Один… — подумал я. — Кажется, я не успею дописать сегодня отчет…»

«Два… Интересно, кто же главный хирург…»

«Три… Тетушка Фуми меня убьет, когда узнает…»

«Четыре… Мей…»

А потом яркий свет операционных ламп ударил в глаза, и мир окончательно погас. И тьма, на этот раз теплая и ласковая, окончательно приняла меня в свои объятия.

Я снова очнулся.

Вокруг было белым-бело. Не ослепительно, а мягко, как будто я оказался внутри облака или гигантского шара из сахарной ваты. Пол, если это был пол, был таким же белым, уходя в бесконечную молочную дымку. Стен не было. Потолка — тоже.

«Ну вот, приехали, — пронеслось в голове. — Зал ожидания. Интересно, это приемный покой у рая или предбанник ада?»

Почему-то я сразу понял, что умер. Не было ни отрицания, ни принятия. Просто осознание.

Я сделал шаг. Тишина. Ни скрипа, ни эха. Мои ноги просто утопали в этой белизне, не оставляя следов.

— Эй! — крикнул я, и мой голос прозвучал глухо, будто я орал в подушку. — Ау! Есть тут кто-нибудь? Тур-оператор? Администратор? Дежурный ангел?

Тишина.

— Ладно, — пробормотал я себе под нос. — Пойдем по классике. Ангелы? Архангелы? Кто-нибудь из отдела доставки душ?

Снова ничего. Кажется, у них там обеденный перерыв.

Я побрел наугад в эту бесконечную белизну, засунув руки в карманы. Идти было бессмысленно, пейзаж не менялся. Я мог бы идти так вечность. И, возможно, мне это и предстояло. Но тут я ее увидел.

Она не появилась из ниоткуда. Она просто… была. Стояла в нескольких метрах от меня, словно ждала, пока я нагуляюсь. Все та же старушка. Сморщенное, как печеное яблоко, лицо, хитрая улыбка и глаза, в которых, казалось, отражались все звезды Вселенной.

— Потерялся, внучок? — проскрипел ее голос, нарушая мертвую тишину. — Или нашел то, что не искал?

Я остановился и уставился на нее. Вся моя усталость, вся моя растерянность мгновенно сменились раздражением.

— Опять вы, — выдохнул я. — Знаете, я уже устал от ваших загадок. У меня тут, между прочим, экзистенциальный кризис, а вы со своими ребусами. Давайте начистоту. Я умер?

Она усмехнулась, и морщинки у ее глаз собрались в затейливый узор.

— «Умер» — какое громкое, окончательное слово, — протянула она. — Слишком простое для такого сложного процесса. Ты скорее… на паузе.

— На паузе, — повторил я, чувствуя, как начинаю закипать. — Отлично. А теперь объясните мне, что это за пауза такая? Я думал, все это — кома. Сон. Что после того, как меня сбила машина, я либо проснусь в реанимации в своей родной больнице Александром Николаевичем Шпаковым. А я где?

Я почти кричал, и мой голос, казалось, вяз в этой ватной тишине. Я был на пределе. Мне нужны были ответы.

— Нить не рвется, внучок, она лишь меняет узор, — спокойно ответила старуха. — Ты все еще держишь ее конец. А где ты… ты там, где и должен быть. На перекрестке.

— К черту перекрестки! — я сделал шаг к ней. — Да кто вы такая, в конце концов⁈ Ангел? Демон?

Она посмотрела на меня, и в ее глазах на долю секунды промелькнула тень то ли грусти, то ли сочувствия.

— У меня много имен, — тихо сказала старушка. — Люди называют меня по-разному. Богиня. Повелительница. Ками. Можешь звать меня так, как тебе удобнее.

Я замер.

— Богиня? — недоверчиво переспросил я. Я оглядел ее с ног до головы. Старенький платок, поношенная кофта, стоптанные башмаки. — В образе… простите, конечно, но вылитой бабы Мани с нашего дачного поселка, которая вечно самогонкой приторговывала? Не слишком… солидно для божества.

Она рассмеялась. Не проскрипела, а именно рассмеялась. Звонко, почти по-девичьи.

— Глупый внучок, — сказала она, и смех ее затих. — Этот облик тебе привычнее. Он не пугает. Не заставляет падать ниц. С ним проще говорить. Я всегда принимаю ту форму, которую твое сознание готово принять. Но если тебе так будет проще…

И в этот момент она начала меняться.

Это было похоже на рябь на воде. Ее фигура задрожала, поплыла, теряя очертания. Старушечьи морщины разгладились, словно их стерли невидимым ластиком. Сгорбленная спина выпрямилась. Седые волосы, еще секунду назад спрятанные под платком, хлынули вниз сияющим водопадом.

Она словно соткалась заново из этого белого света.

Когда видение обрело четкость, я остолбенел.

Передо мной стояла девочка. Маленькая, хрупкая, лет четырнадцати на вид.

Ее волосы, длинные, невероятно густые и волнистые, желтовато-русого оттенка, водопадом ниспадали до самых ее босых ног, лежа на белом полу, словно сотканный из лунного света ковер. Кожа ее была нежной, персикового цвета, и, казалось, светилась изнутри. А глаза… Глаза были огромными, цвета летнего неба, но в них не было зрачков. Они были как два чистых, бездонных озера, в которых можно было утонуть.

На ней было вычурное, многослойное одеяние нежно-розового цвета, украшенное бесчисленными оборками, кружевами и лентами. А вокруг тонкой шеи была повязана широкая алая лента, завязанная сбоку пышным бантом.

Она стояла и смотрела на меня. И в ее бездонных глазах не было ни возраста, ни эмоций. Только вечность. Я стоял, как вкопанный, с открытым ртом. Такого я ж точно не ожидал.

— Так… лучше? — прозвенел ее голос. Он был тонким, но в нем будто слышались отголоски тысяч других голосов: мужских, женских, старческих. — Или этот образ смущает тебя еще больше, дитя человеческое?

«Дитя человеческое». Вот так, просто и без затей. Она смотрела на меня с легким, почти незаметным любопытством.

— Отставить загадки! — наконец выдавил я, и мой собственный голос прозвучал на удивление твердо. Возможно, это был последний рубеж обороны моего рассудка. — Я устал. Я хирург, а не чертов разгадыватель ребусов. А вы… вы… — я махнул рукой в ее сторону, — в общем, будьте добры, объясните мне все. Нормальным, человеческим языком. Без метафор про птиц, клетки и красные нити. Что происходит?

Ками склонила голову набок, и на ее губах, впервые за все время нашего знакомства, появилась живая, настоящая эмоция. Это была озорная, чуть насмешливая ухмылка.

— Эх, — вздохнула она, и ее голос вдруг потерял свою многослойность, став просто голосом веселой, чуть капризной девчонки. — Говорила я Эмма, что этот образ «непостижимой и загадочной богини» — полная чушь. Слишком пафосно. Слишком скучно. Но он уперся: «Все богини должны быть необъяснимыми, это создает нужный флер таинственности!». Тьфу! — она забавно надула губки.

Она щелкнула пальцами, и рядом с ней из белой пустоты соткались два изящных кресла. Одно для нее, другое — для меня.

— Присаживайся, — она плюхнулась в кресло, закинув ногу на ногу. Ее вычурное многослойное платье при этом забавно подпрыгнуло. — Разговор будет долгим.

Я с недоверием опустился в кресло. Оно оказалось на удивление удобным. Девочка-богиня устроилась напротив и посмотрела на меня своими невероятными глазами.

— Ладно, отмотаем пленку назад, — начала богиня деловым тоном. — Помнишь тот чудесный день, когда ты, профессор Шпаков, светоч российской торакальной хирургии и по совместительству ходячий плакат на тему «Как умереть от переутомления», решил, что спать — это для слабаков?

Я кивнул.

— Так вот, — она откинулась на спинку кресла. — Ты тогда не просто упал в обморок. Ты вроде как… умер. Ну, почти. Клиническая смерть, все дела. Сердечко твое, уставшее от кофеина и отсутствия сна, сказало: 'Ариведерчи! и остановилось. И вот тут на сцену выхожу я.

Богиня сделала театральную паузу, явно наслаждаясь моментом.

— Понимаешь, ты мне понравился. Давно я не видела таких упертых идиотов, которые с таким упорством гробят себя ради других. В этом было что-то… очаровательное. — она хлопнула в ладоши. — В общем, решила я тебе подсобить. Дать второй шанс. Перерождение. Новая жизнь, новые возможности, все дела. Я уже подобрала тебе отличное тело, в хорошей стране, с неплохими стартовыми условиями…

— Тело Херовато, — догадался я.

— Бинго! — Богиня щелкнула пальцами. — Этот паренек, Акомуто Херовато, как раз той ночью тихо и мирно умер во сне от врожденного порока сердца, о котором никто и не догадывался. Идеальный кандидат! Тело молодое, здоровое, почти не использованное. Я уже начала процесс переноса твоей души, как вдруг…

Она снова вздохнула, на этот раз с досадой.

— Как вдруг выяснилось, что твои доблестные коллеги тебя откачали. Ты не умер. Ты впал в кому. Понимаешь? В КО-МУ! — она произнесла это слово по слогам, с таким возмущением, будто ее обманули в лучшем магазине игрушек. — А я уже запустила процесс! Отменить его было нельзя.

Я слушал ее, и в моей голове постепенно начинала вырисовываться картина. Дикая, абсурдная, но на удивление логичная.

— И вот что получилось, — продолжала богиня, жестикулируя. — Твоя душа застряла. Она уже покинула тело Шпакова, но еще не до конца прижилась в теле Херовато. Душенька твоя была все еще привязана к старому телу этой нитью жизни. И поэтому ты не потерял память. Ты помнил, кто ты такой. Но в то же время ты не мог полностью осознать новую реальность.

— Вот почему… — прошептал я. — Вот почему все это казалось мне сном.

— Именно! — она радостно хлопнула в ладоши, будто я был ее самым способным учеником. — Твой мозг, пытаясь справиться с этим когнитивным диссонансом, просто решил, что все вокруг — это очень реалистичный, детализированный, но все же сон. Так ему было проще. Но с каждым днем нить, связывающая тебя с телом Шпакова, становилась все тоньше. Ты все реже вспоминал о своей прошлой жизни, все глубже погружаясь в новую. Твой мозг начал адаптироваться. Он начал принимать эту жизнь за настоящую. Потому что она и становилась твоей настоящей жизнью.

Я сидел, оглушенный этой информацией. Все встало на свои места. Моя забывчивость. Мое странное принятие японского языка и культуры. То, как я начал привязываться к людям из этого «сна». Это был не сон. Это была моя новая реальность, в которую я медленно, но верно врастал.

— И вот теперь, — девочка-богиня подалась вперед, и ее беззрачковые глаза заглянули мне, что иронично, в самую душу, — когда тебя сбила машина… этот толчок. Он окончательно оборвал ту тонкую нить, что связывала тебя с тем телом. Профессор Шпаков умер. Окончательно. А ты, — она ткнула в меня своим изящным пальчиком, — теперь на сто процентов Акомуто Херовато. Душой и телом. Безвозвратно.

В белой пустоте повисла тишина. Я сидел в этом нелепом кресле рококо, напротив девчонки, которая называла себя богиней, и пытался переварить услышанное.

Шпаков умер.

Я умер.

Нет, не я. Он. Тот, кем я был.

— Значит, это… все? — тихо спросил я, и мой голос прозвучал чужим. — Шпаков окончательно мертв?

— Как гвоздь, — жизнерадостно подтвердила богиня. — Твое старое сердцебиение зарегистрировано как нулевое. Мои соболезнования и поздравления в одном флаконе.

— Мда… — проговорил я свои мысли вслух.

— Ладно, — сказала она, и в ее голосе проскользнули нотки смущения. — Должна признать, ситуация получилась немного… неловкая. Я тут, можно сказать, напортачила. Создала прецедент. В небесной канцелярии уже замучали меня. Так что, — она замялась, перебирая в руках ткан платья, — в качестве компенсации за причиненные неудобства, я, пожалуй, сделаю тебе небольшой подарочек.

— Подарочек? — я с недоверием посмотрел на нее. — Какой еще подарочек? Только не говорите, что это пожизненный абонемент в лучший морг Токио.

Кто знает? Может я им такой «сломанный» перерожденец не нужен.

Богиня фыркнула.

— Очень смешно. Нет. Это будет кое-что получше. Скажем так, небольшой бонус к твоей новой жизни. Чтобы тебе было не так скучно.

Она подошла вплотную и заглянула мне в глаза. Я почувствовал, как ее взгляд проникает куда-то вглубь, сканируя, изучая.

— И еще, — богиня вдруг нахмурилась, оглядывая меня с ног до головы. — Нужно кое-что поправить. А то ты, знаешь ли, скучный.

Я даже поперхнулся воздухом.

— В смысле — скучный?

— Ну, симпатичный, конечно, — она окинула меня оценивающим взглядом, словно лошадь на ярмарке. — Но какой-то… пресный. Ни изюминки, ни перчинки. Просто стандартный японский красавчик. Надо это исправить. Добавить немного… харизмы.

— Эй, я не просил меня тюнинговать! Что вы име…

Она подняла свою крошечную ручку, и ее палец коснулся моего лба. Я почувствовал легкий, едва ощутимый укол холода. Договорить я не успел.

— Кстати, — перебила богиня, становясь серьезной и снова чуть-чуть загадочной. — Тот сон про птицу в клетке и встречу с… ну, ты понял… Это не просто так. Но объяснить все сейчас — не время и не место. Пришлось все-таки быть немного загадочной. Разберешься.

Она подмигнула мне, и прежде чем я успел выдать еще хоть одну возмущенную тираду, щелкнула тонкими пальцами.

— И все-таки, ты мне нравишься. Так что скажу тебе свое имя, — быстро проговорила богиня. — Запомни его. Я Ясуко.

Пустота вокруг меня дрогнула. Кресло исчезло. Идеальное лицо богини растворилось, сменившись ослепительно-ярким светом.

Свет. Он бил прямо в глаза. Не тот мягкий, рассеянный свет из ниоткуда. А резкий, направленный, бьющий прямо в глаза. Я зажмурился, инстинктивно пытаясь отвернуться.

— Зрачок реагирует. Отлично.

Голос был женским, спокойным и незнакомым. Я моргнул раз, другой, пытаясь сфокусировать зрение. Яркое пятно оказалось круглым фонариком, который тут же отстранили от моего лица.

Картинка медленно обретала резкость. Белый потолок. Стойка с капельницей. Писк монитора, отмеряющего ритм моего сердца. Я лежал в больничной палате. И надо мной склонилась молодая медсестра в голубой форме и маске.

— Херовато-сан? Вы меня слышите? — спросила она мягко. — Вы в университетской клинике Шова. Операция прошла успешно.

Справка:

Эмма (яп. 閻魔) — в японской мифологии бог-властитель и судья мёртвых, который правит подземным адом — дзигоку. Так же его часто называют Великий царь Эмма. Можно сказать, бог смерти (синигами).

Имя Ясуко (康子) состоит из двух частей: «ясу» (康) и «ко» (子).

Ясу (康): Этот иероглиф может иметь несколько значений, включая «здоровье», «спокойствие» и «долголетие». Он часто ассоциируется с благополучием и гармонией, что делает имя Ясуко символом хорошего здоровья и мирного существования. Ко (子): Этот иероглиф переводится как «ребёнок» или «дочь»\

Ясуко — ребенок мира.