Чёрный ратник

Глава 9

Светлые стены лазарета остались за спиной. Мы с Олафом шагали по Цитадели.

— Держи, — Олаф протянул мне свёрнутую в трубочку бумагу.

Я принял её и заглянул внутрь. Это оказалась нарисованная от руки карта цитадели с бастионами, казармами, плацем и многим другим.

— Спасибо, — коротко кивнул я.

В реальности, в отличие от рисунков, цитадель была суровой. Мы шли мимо тренировочных площадок, где подмастерья глухо били по тренировочным манекенам, а ратники сходились друг с другом под аккомпанемент звенящей стали. Свистели тетивы, а на земле красовались мокрые следы сапог. Всё сливалось в ровное рычание огромного зверя: Ордена.

Олаф нёс свой мешок одной рукой, на лице застыло привычное спокойствие.

Мы прошли под аркой, где на чернеющем камне красовался знак: скрещённые клинки над волчьей головой. На воротах были свежие вмятины.

Внутренний двор жил своей жизнью. На помосте тренировались подмастерья, кто-то падал, кто-то орал. Наставники мелькали между ними, как волки среди щенков, проверяя, кто был крепче. Я вдруг поймал себя на мысли, что так и должно быть, а слова Пантелеймона обрели смысл. Орден — не храм, а кузня. И мне это чертовски нравилось.

Казарма, куда меня определили, стояла у стены. Это было длинное здание из тёмного камня с узкими окнами. Здесь же, у порога, ждали двое ратников в латах, с лицами, скрытыми под забралами. Только глаза были видны, тёмные и усталые.

— Ну, добро пожаловать в новую жизнь, — усмехнулся Олаф и хлопнул меня по плечу. — Мне сюда не положено.

Было логично, что оруженосцы и слуги жили в другом месте, отдельно от будущих ратников.

— Так с кем меня заселили? — спросил я.

— Сам узнаешь, — махнул рукой Олаф. — Когда освоишься, начнём тренировки.

Олаф развернулся и зашагал прочь.

Я согласно кивнул. Сам понимал, что мою ауру здесь рано или поздно обнаружат, а мне нужно было, чтобы это произошло именно поздно.

Я подождал, пока широкая спина Олафа удалится, и шагнул внутрь.

В полумраке коридора меня встретил дежурный «Ворон». Он выдал мне сверток с бельем и махнул рукой в конец коридора.

— Восьмая комната. По списку, ты и Громов. Не деритесь пока, — бросил он, уже отворачиваясь.

Я лишь усмехнулся про себя. Олаф мог бы и сказать, что мне придётся жить с недавним противником.

Внутри казармы царил гул разговоров и смех. Я прошёл к своей комнате и толкнул дверь. Внутри было не особенно просторно, но места хватало. Стояло две койки, два стула, у кроватей был ящик для вещей, а ещё под узким окном красовался крепкий стол.

В общем, комфортное жильё по сравнению с некоторыми местами, где мне приходилось оставаться в прошлой жизни. Громов уже был внутри, он сидел на своей кровати и куском тряпки оттирал грязь с сапога.

Вот только он был не один. Напротив, на свободной койке и на табуретах развалились трое. Те самые дворянчики, которые бросали камни в помощницу лекаря. Они оживлённо болтали, разложив на моей постели карты и явно чувствуя себя хозяевами положения. При моём появлении их разговор резко оборвался, а шестеро глаз уставились на меня с немым вызовом.

Я остановился на пороге, медленно перевёл взгляд со всех лиц на свою, заставленную чужими вещами кровать, а затем на Громова.

— Кажется, кто-то ошибся дверью, — произнёс я спокойно.

Главарь, парень с бородкой и хвостом, лениво приподнялся на локте и оскалился.

— О, а вот и наш герой-победитель. Мы в гости к соседу зашли, а тут, видишь ли, свободно было.

Я смотрел на этот детский сад с лёгким удивлением. Уж слишком сильно контрастировали спокойный и серьёзный Громов с тремя раздолбаями. А вроде и один, и другие были аристократами.

— Теперь занято, — я сделал шаг вперёд. — Убирайте своё барахло.

Один из прихвостней, невысокий детина, фыркнул.

— А ты кто такой, чтобы приказывать?

Отвечать я не стал, просто подошёл к кровати, взял простыню за край и встряхнул её. В итоге карты разлетелись по всей комнате, и большая часть оказалась на полу. Повисла гробовая тишина. Даже Громов перестал тереть сапог.

Главарь аристократов медленно поднялся. Он больше не скалился, лишь крепко сжал зубы.

— Ты сейчас сам в грязи ползать будешь, — прошипел он.

И тут раздался низкий, похожий на раскат грома, голос.

— Соловьёв, вали отсюда.

— Чего? — взорвался главарь, которого назвали Соловьёвым. — Мы же…

— Твоя келья где? — Громов наконец поднял голову. Его тёмные глаза были спокойны. — Вот и неси своё дерьмо туда. Мешаете.

Громов не вставал, не сжимал кулаки. Ему не нужно было бросать громких слов или угроз. Он просто констатировал факт. И Соловьёв понял, что силы изменились. Его взгляд метнулся от неподвижного Громова ко мне, стоящему с видом полного безразличия. Соловьёв сам загнал себя в ловушку. Уйти было унизительно, а остаться значило начать конфликт с Громовым, что было откровенно глупо.

— Ладно, — сипло выдохнул он, с ненавистью глядя на меня. — Но это не конец. Ты у нас попляшешь, особенно на испытаниях. Обещаю.

Он грубо толкнул своих приятелей. Те, пробормотав ругательства, стали собирать свои вещи. Через минуту они вышли, хлопнув дверью. В комнате, которую Громов назвал кельей, снова стало тихо. Я снял с плеча вещевой мешок и принялся обустраиваться.

— Я бы и сам справился, — сказал я Громову то, что на мужском языке означало «спасибо».

Громов лишь что-то неразборчиво хмыкнул в ответ.

— Да достали, — после паузы пробурчал он. — А ты хоть драться умеешь.

Я ожидал в этот день построения или инструктажа, но, похоже, водоворот орденской жизни начинал втягивать подмастерьев медленно и методично. Поэтому я по большому счету остаток дня изучал карту и бродил по цитадели. Точнее там, где подмастерьям было разрешено бродить. Больше провокаций ни от дворян, ни от простолюдинов не было, и день закончился спокойно.

Я лёг спать в боевой готовности, с клинком под рукой. Громов несколько раз косился на меня, но говорить ничего не стал.

А утром пронзительный резкий звон колокола молотом ударил в виски, разрывая остатки сна. Я открыл глаза, всё ещё не видя ничего в предрассветной тьме казармы, но я уже был напряжён. Тело отозвалось на звон древним инстинктом воина, и я тут же вскочил. Вокруг поднимался грохот и сопение, я слышал из-за двери сдержанную ругань.

Громов уже сидел на койке, массируя переносицу, переломанную моим лбом. Пантелеймон, похоже, здорово его подлатал с момента нашего знакомства на смотре. И после вчерашней схватки у нас с ним установился неозвученный нейтралитет.

Мы молча, почти синхронно, начали облачаться в одежду подмастерьев: простые тёмные штаны и рубаху, поверх них простёганный поддоспешник и кожаный нагрудник. Громов двигался медленно, по-медвежьи, я же быстро и экономно.

За дверью раздался топот шагов, но и мы собрались быстро.

— Ты всегда с клинком спишь? — неожиданно раздался глухой вопрос.

— Нет, — усмехнулся я, проверяя ножны. — Чаще с женщинами.

Ответом мне был короткий смешок Громова. Больше слов не было. Мы выскочили из комнаты и влились в поток сонных, но собранных подмастерьев, устремившихся на плац. Холодный утренний воздух обжёг лёгкие. Здесь, вокруг, везде был камень, и зубчатые стены цитадели были окрашены в свинцовый цвет.

На плацу царил организованный хаос. Молодые люди и девушки строились в шеренги под отрывистые команды инструкторов с нашивками волков. Я занял место, инстинктивно проверяя дистанцию до соседей. Громов встал рядом, и его массивная фигура бросала вызов самому понятию строя.

Так вышло, что я с Громовом оказался в группе вместе с белобрысым простолюдином и рыжей дворянкой. Я видел ещё несколько знакомых лиц со смотра. А перед нами был инструктор Савелий, сухощавый ратник с обветренным лицом, что судил мой с Громовым бой. Он обходил строй, недовольно бормоча что-то под нос, его взгляд, быстрый и холодный, выхватывал каждую мелочь.

— Пряжку застегни! — зарычал он на белобрысого простолюдина.

Внезапно он остановился, и плац замер.

— Долго. Очень долго, — его спокойный голос нарушил утреннюю тишину. — Поздравляю, вы все мертвы.

Савелий окинул строй презрительным взглядом и поморщился.

— Ворота цитадели сейчас выносят взрывом, и орда кошмаров рвётся внутрь! — неожиданно громко зарычал он. — Ваша задача — добраться до арсенала у северной башни, взять щит и вернуться на место. Последняя десятка будет отрабатывать с лопатами до заката! Вперёд!

Строй взорвался движением и шумом. Кто-то рванул с места, кто-то замер в нерешительности. Я же не стал присоединяться к общей группе и бросился в сторону казармы.

Толкаться с другими подмастерьями значило проиграть. Добраться до северной башни было удобнее всего вдоль стены. Краем глаза я увидел, как Громов, ревя как бык, просто понёсся вперёд, снося всё на своём пути и полагаясь на чистую мощь.

Я мчался по каменным плитам, нырял в тени зданий. Один раз чуть не влетел в неожиданно выскочившего мне навстречу слугу.

Вот только я был не один. За спиной была тень. Рыжая дворянка не бежала, а скользила, её шаги были отточены. Я понял, что стал для неё ориентиром, и теперь она неотрывно следовала за мной.

Я ускорился, нырнул под арку и срезал угол через учебный двор. За спиной всё ещё слышался стук шагов. Рыжая не сбавила темп. Мы неслись по узкому проходу между казармами.

Я резко дёрнул вправо, на крутую лестницу, ведущую на стену. Холодный камень захрустел под сапогами. Я взлетел вверх в два прыжка, услышав позади себя одобрительный возглас кого-то из наблюдающих. Рыжая, не сбавляя скорости, метнулась вдоль стены, ища свой собственный путь.

С площадки, где я оказался, открылся вид на весь внутренний двор цитадели. Где-то внизу копошились маленькие фигурки соперников. Я прыгнул на узкий помост, служивший переходом, и побежал по нему, балансируя на приличной высоте. Ветер засвистел в ушах.

Мне удалось срезать, но я увидел, как рыжая выскочила из какой-то калитки снизу. До оружейной оставалось не больше пятидесяти шагов.

Но спускаться я не стал. С последних метров помоста я просто сиганул вперёд через низко нависающую балку и приземлился на мягкую гору песка. Я был в паре десятков шагов от входа в арсенал. Удар был мягким, но я всё равно почувствовал отдачу в ещё не зажившем плече. Я вскочил и рванул к дверям. Мы с рыжей влетели в прохладный полумрак оружейной почти одновременно, с разницей в полвздоха.

— Щит, — выдохнул я дежурному ратнику и, не дождавшись ответа, схватил первый попавшийся со стойки.

— Щит! — прозвучал звонкий победный голос рыжей.

Она стояла рядом. Её грудь вздымалась, рубашка промокла насквозь и прилипла к телу, щёки раскраснелись. Рыжая была хороша. На её лице сияла улыбка. Она считала, что выиграла эту гонку.

Я рванул обратно. На этот раз я не пытался её обогнать, бежал чуть позади. Я бы, пожалуй, насладился моментом, глядя на стройную фигурку рыжей, но, в отличие от неё, моё тело держалось из последних сил. Во рту было сухо, как в пустыне, сердце бешено колотилось, так ещё и левый бок болел.

Вот только оторваться рыжей я всё равно не давал. Мы влетели на плац в числе первых и швырнули щиты в общую кучу.

Глаза застилал пот, и я не знал, кто из нас победил. Я лишь занял своё место в строю, тяжело хватая воздух ртом.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я отдышался, но дело было сделано. Я оказался в первой пятёрке. Громов прибежал позже, в середине, сокрушая всё вокруг. Он дышал так же, как и я некоторое время назад, и мы обменялись коротким понимающим взглядом.

А вот простолюдин оказался в последней десятке.

В итоге Савелий с лицом, не выражающим ничего, кроме профессиональной усталости, принялся зачитывать список, тыкая пальцем в подмастерьев. Он распределял дневные обязанности в соответствии с местом в гонке. На незнакомые имена я внимания не обращал.

— Иван, отвратительно, — Савелий ткнул пальцем в белобрысого простолюдина. — В конюшни.

Через некоторое время он назвал имя рыжей.

— Ярослава, в канцелярию к писарям.

Ярослава посмотрела на меня и победно улыбнулась.

— Громов, на разгрузку припасов.

Через какое-то время прозвучало моё имя. И, судя по всему, инструктор все-таки назначал работу Подмастерьям не только на основе результатов забега.

— Тим, — взгляд Савелия задержался на мне чуть дольше, чем на других. — В оружейную, к мастеру Кузьме.

Дальше звучали ещё имена.

В оружейной я оказался только после завтрака. Простого, состоящего из каши с редкими кусочками мяса и из хлеба с водой.

Солнце уже говорило о полудне, хотя внутри оружейной царил полумрак, нарушаемый лишь ярким светом горнов. Воздух дрожал от ритмичных ударов молотов. Ко мне, покачав головой, подошёл низкорослый, но широченный в плечах мужик с чёрной, опалённой огнём бородой и руками, покрытыми старыми ожогами и шрамами.

— Мастер Кузьма? — спросил я.

— Кто же ещё, — буркнул он, оглядывая меня с ног до головы.

Кузьма махнул рукой в сторону груды неотполированных клинков.

— Начни с этого. Подавай, что скажут, и не мешайся под ногами.

Я кивнул и взял первый попавшийся клинок. Он лежал в руке плохо, баланс был смещён к гарде. Я, не задумываясь, крутанул его в руке и отложил в сторону, взяв следующий.

— Эй, юноша, — раздался голос Кузьмы.

Я обернулся. Он стоял и с любопытством смотрел на отложенный мной клинок.

— Что это за танцы с бубном? Не понравился?

— Тяжеловат, — пожал плечами я. — Для рубящих ударов с коня пойдёт, а для фехтования в строю нет.

Кузьма медленно приблизился, его маленькие глаза сузились.

— Допустим. А из какой стали он сказать сможешь?

Вокруг на секунду затихли даже молоты. Подмастерья и ученики-оружейники смотрели на нас.

— Нет, — честно ответил я.

Всё-таки в оружии я разбирался с практической точки зрения. Успел, конечно, в своё время и в алхимической лаборатории побывать, и в оружейной поработать. Но ратник это боевая единица, а оружейник, такой как мастер Кузьма, обеспечивал боевую единицу смертоносным оружием и делал его более эффективным.

— Но плохой клинок запросто определю, — добавил я.

— Болтун, — выдохнул Кузьма и, развернувшись, пошёл к своему горну. Но через несколько шагов обернулся. — Как там тебя?

— Тим, — быстро ответил я.

— Тим, тащи-ка вон ту заготовку для полуторника, — он ткнул пальцем на ящик с заготовками. — Посмотрим, какой из тебя знаток.

В итоге время в оружейной пролетело незаметно. В основном я занимался простой работой и помогал, где требовалось. Но от подмастерья большего и не ожидалось. Зато моё понимание баланса и качества оружия пришлось мастеру Кузьме по вкусу, так что, когда я закончил работать, он хлопнул меня по больному плечу так, что чуть не сломал его.

— Если будут направлять на работу — приходи. Я Савелию скажу, что ты толковый.

После работы в распорядке Ордена шёл ужин. Зал гудел, как растревоженный улей: сотни голосов, звон мисок, скрип скамеек. Воздух был густым от ароматного пара похлёбки и запаха тушёного мяса с травами. Я взял свою порцию и окинул взглядом зал, выбирая место. Островки аристократов, кучки простолюдинов, одиночки. Громов сидел один за дальним столом, методично уплетая мясо.

Я направился к свободному краю стола, где уже сидел парень с выгоревшими на солнце волосами. Тот самый, что уложил Ярославу на смотре. Иван, кажется.

Я поставил миску напротив. Он на секунду поднял взгляд, кивнул и снова ткнулся в еду. Мы ели молча несколько минут.

— Видел, как ты Громова уложил, — сказал Иван без предисловий. Говор у него был немного деревенский. — Дворянин, а драться могёшь. Уважаю.

Я хмыкнул, разламывая хлеб.

— А кто сказал, что я дворянин?

Иван на некоторое время остолбенел. Он не совсем понимал, была ли это шутка или правда. Светло-голубые глаза смотрели на меня с недоверием.

— Иван, — коротко представился он, ткнув в себя пальцем.

— Тим, — ответил я, так и не поняв, к какому выводу он пришёл.

На этом разговор мог бы и закончиться, но его прервал голос из-за соседнего стола.

— Да ну, безродный? Или просто стесняешься?

Я даже не стал оборачиваться. Я знал, чей это был голос. Одного из подпевал Соловьёва. Всё никак не унимался.

— Может, просто имя своё не помнит? У крестьянских детишек с памятью плохо.

Иван медленно положил ложку, его плечи напряглись, но он только молча наблюдал. Я же, не спеша, обернулся и окинул дворянчиков тем же оценивающим взглядом, что бросал на бракованные клинки у Кузьмы.

— Зато я помню, как вы трое бросали камни в девчонку, — спокойно сказал я. — Славная вышла битва. Победили, я надеюсь?

Лицо у дворянина покраснело, он крепко сжал зубы.

— Ты хочешь проблем?

— Я хочу доесть свой обед, — отмахнулся я от дворянчика. — А ты мешаешь. Убирайся.

Он замер. Его наглость споткнулась о холодную абсолютную уверенность. Не знаю, что он там искал во мне: страх, гнев, заискивание, но не нашёл ничего.

— Ладно, потом разберёмся, — раздался второй голос.

— Нарываешься на неприятности, — по-простецки заявил Иван.

— Не особо, — пожал плечами я. — Если нападут на меня вне стен Ордена, то умрут.

Иван начал было улыбаться, приняв мои слова за шутку, но, встретившись с моим холодным колючим взглядом, лишь коротко кивнул. На его лице больше не было ни тени веселья.

Мы доели в тишине и в тишине же разошлись.

Вечером, после дневной работы, у подмастерьев было свободное время. Но вместо того чтобы читать, отдыхать или рубиться в карты, я бил основанием ладони в толстый, вкопанный в землю столб, обшитый кожей. Каждый удар отдавался глухой болью в запястье. Но это была не главная задача.

— Сжимай, — раздался сзади низкий голос Олафа.

Он сидел на перевёрнутом ящике, прислонившись спиной к бревенчатой стене, и казался частью наступающих сумерек.

— Не прячь, а концентрируй. Сделай плотной, как сталь.

Я выдохнул и представил, как чёрная, бушующая внутри меня аура сжимается в тонкий, невидимый глазу клинок. Воздух у пальцев затрепетал. На секунду, мне показалось, что удар стал тише, а боль приглушённой. Затем в висках застучало, и из носа потекла тёплая струйка крови. Мир поплыл перед глазами, и я тяжело опёрся на деревянный столб.

— Три удара сердца, — прокомментировал Олаф. В его голосе не было ни одобрения, ни разочарования. — Пойдёт.

Я стёр кровь рукавом.

— Это тяжелее, чем кажется, — выдохнул я.

Мышцы горели. Но не от физической усталости, а от ментального напряжения.

— Потому что ты не гасишь силу, — Олаф поднялся с ящика и подошёл ко мне. — Чтобы сжать ауру, нужно потратить в десять раз больше сил, и ты будешь выглядеть в десять раз слабее. Вот только сила твоей ауры от этого не пропадёт, не исчезнет. Ты ударишь так, как никто не будет ожидать. Контроль, вот что отличает мастера от подмастерья.

Я поморщился. Собственные техники я мог восстановить сам. В конце концов, никто не владел чёрной аурой лучше меня. Громкое заявление для того, кто остался последним чёрным ратником. Но я когда-то был и первым. Мои техники можно будет отработать в бою.

А вот сокрытие ауры для меня оставалось неподвластно, да и зачем мне была эта техника в моё время? Поэтому теперь без тренировок и помощи Олафа не обойтись. Я не собирался отлынивать или сдаваться, даже если на освоение этой техники уйдут месяцы. Хотя их-то у меня и не было.

— Дворяне тут крутят носом, — сменил тему Олаф, глядя на темнеющее небо. — Считают тебя выскочкой.

— Да ну, — усмехнулся я, вытирая лицо. — Соловьёв что ли? Или Ярослава?

Олаф лишь пожал плечами.

— Сейчас твоя главная задача научиться не светиться как сигнальный костёр при применении ауры. От тебя зависит слишком многое.

В обычно спокойном тоне Олафа прозвучали серьёзные нотки.

— Попробуй вот что: не сжимать ауру, а придать ей цвет, изменить. Обычно чтобы аура изменилась, нужны изменения в самом ратнике. Но вдруг у тебя получится.

Я кивнул и снова принялся за свой изнурительный танец с самым опасным противником. С самим собой. С каждым ударом я пытался вплести в движение не силу, а контроль. Убеждал самого себя, что чёрное сияние может потускнеть, приобрести другой, неприметный оттенок. Это был первый шаг, самый важный.

Моя жизнь в Ордене на несколько недель превратилась в рутину: подъём, тренировка, завтрак, работа, обед, ещё одна тренировка, ужин и свободное время. Его я всегда проводил в ещё одной тренировке, иногда с Олафом, иногда без него. Медленно, но верно я начал замечать, как чёрная аура слегка тускнеет. Совсем чуть-чуть, но это обнадёживало. Я не знал, какой точный оттенок она примет, но что-то мне подсказывало, что легче всего было окрасить свою ауру в тёмно-серый.

Несколько раз за эти недели в Ордене меня поднимал тревожный звон колоколов. Савелий придумывал новые задачи и испытания, изощрённее и сложнее.

Потому я не удивился, когда в один из вечеров после тренировки с Олафом раздался громкий, тревожный набат.

Мы с Громовым быстро вскочили и переглянулись. Что-то было не так. Обычно колокол звенел всего пару раз, сейчас же он бил часто, яростно, разрывая ночную тишину в клочья.

— Это не учебная, — проговорил я, хватая меч.

Громов нахмурился.

Мы высыпали на плац прямо посреди ночи. Открывшаяся мне картина выбила из головы весь сон. Мимо, в сторону лазарета, волокли людей. Это были не подмастерья, это были настоящие ратники: Вороны, Волки и Медведи в разодранной, почерневшей броне. Их лица были залиты кровью, покрыты инеем. Один из Воронов с огромной рваной раной на боку кричал, закатив глаза. Ещё двое несли своего соратника, у которого вместо кисти левой руки был сине-чёрный обрубок.

Воздух был пропитан железным привкусом крови. Увиденного мне было достаточно, чтобы понять, что произошло.

Строй подмастерьев стоял, словно окаменев.

Мимо нас всё ещё несли людей. Вперёд вышел Савелий, но вместо спокойного и холодного инструктора перед нами стоял яростный ратник. Его фигура в ночи казалась высеченной из камня.

— Молчать в строю! — голос Савелия прорвался сквозь гул.

Он обвёл нас горящим взглядом.

— Был прорван заслон у Чёрного ручья.

Он сделал паузу, давая этим словам уложиться в головах у всех.

— Целый отряд ратников был разбит почти полностью. Раненых два десятка. Погибших ещё считают.

По строю пронеслись шёпотки. Разбить отряд ратников, среди которых были не только Вороны и Волки, но и Медведи, могла только особенная угроза. Медведи это элита, ветераны. А теперь их волокли в лазарет, изуродованных и мёртвых.

Савелий шагнул вперёд. Его взгляд, полный холодной ненависти, обжёг каждого в строю.

— Кошмары спустились с гор. Это значит одно: испытания для вас начинаются прямо сейчас.