Чёрный ратник

Глава 8

Я не собирался отрицать своё прошлое. Принимать личину другого человека или жить в чужой шкуре никогда меня не устраивало. Я шёл по своему пути, что в той жизни, что в этой. Даже зная, куда меня это привело.

И раз уж мне пока нельзя было использовать фамилию Темников, а моё имя могло вызвать слишком много ассоциаций у бывших опекунов, то я знал отличный выход. Я медленно выдохнул, смотря прямо в пустые глаза Евграфа.

— Тим, — мой голос прозвучал чётко и уверенно.

Евграф не моргнул, ни один мускул не дрогнул на его истощённом лице. Он чирканул несколько букв пером на листе. А затем просто взял массивную печать, обмакнул в чернильницу и с глухим стуком поставил на пожелтевший пергамент. Звук прозвучал как завершение немого договора.

— Подмастерье Тим, — произнёс он. В его голосе вновь звучала знакомая ледяная усмешка. — Будем знакомы. Добро пожаловать в Орден.

Он протянул мне документ со свежей, ещё влажной печатью. В строке «имя» стояло коротко: «Тим». В строке «происхождение» был прочерк.

— Архив получит приглашение, — Евграф откинулся на спинку стула, сложив костлявые пальцы в замок. — А реальность… будем считать, что ты получил свой шанс. Не заставляй меня пожалеть о нём. Тебе выдадут нашивки, определят в казарму. А теперь…

Евграф скользнул взглядом по моей пыльной и слегка окровавленной одежде.

— Советую посетить лазарет. Вам, как дворянину, наверняка непривычно ходить в грязи.

Я лишь кивнул. Что там думал Евграф о моём происхождении, не особенно важно. Один рубеж был взят. Я принят в орден. Я развернулся и направился к выходу. Олаф молча последовал за мной.

Дверь кабинета Евграфа закрылась за нами с глухим щелчком, отсекая ещё одно поле боя. Мы молча прошли по нескольким каменным коридорам и вышли в солнечный внутренний дворик цитадели. После сумрака и пыли канцелярии и приёмного зала свет бил в глаза, а воздух казался невероятно свежим.

Я остановился в тени арки и прислонился спиной к холодному камню. С каждым мгновением я всё больше ощущал, что мне и правда следовало увидеться с лекарем. Кости ныли, а на теле точно было не меньше десятка синяков. Знатно я напропускал ударов в бою с Громовым.

— Тим, — наконец задумчиво проговорил Олаф, не глядя на меня. Его голос был абсолютно равнодушным, без одобрения или порицания. — Хороший вариант. С фамилией всегда больше вопросов. Дворяне очень любят выяснять, из какой ты ветви рода. Ну а простые люди запросто ненавидят за лишнее слово в имени.

Я лишь кивнул, прислушиваясь к гулу цитадели. Где-то звенели молоты, где-то раздавались команды инструкторов, несколько раз громко ударил колокол.

Это был звук жизни и силы. И мне он казался куда роднее и приятнее, чем скрип перьев.

— Я в лазарет, — коротко бросил я.

— Хорошо, тогда я определюсь с постоем, — ответил мне Олаф, осматриваясь по сторонам. — Нужно же выполнять работу оруженосца.

Наш небольшой план сработал не так, как мы задумывали. Впрочем, даже если Евграф смог разоблачить нашу легенду, это не значило, что у меня не было щита от любопытства молодых подмастерий и ратников. Евграф все-таки слишком… глазастый. Опытный.

В итоге мы с Олафом разошлись в разные стороны. Олаф пошёл искать, где находились казармы, где мы должны были остановиться, а я отправился на поиски лазарета.

Пришлось спросить пару отлынивающих от работы воронов, так как цитадель была уж слишком большой для пока незнакомого с ней меня. Лазарет оказался в отдельном приземистом каменном здании. По белесым камням ползли тёмно-зелёные лозы с неизвестными мне цветами, а широкие стекла больше напоминали оранжерею, чем лекарскую.

Я уже сделал широкий шаг навстречу светлым дверям, когда услышал громкий крик.

— Эй, сестра милосердия, спускайся к нам, скучно же!

Я обернулся на звук.

На высоком крыльце дровяного сарая, пристроившегося прямо рядом с лазаретом, сидела девушка, поджав под себя ноги. Она была в ловушке. Спуститься вниз без помощи ей было сложно. А внизу, на земле, её поджидали трое орденцев.

Нашивки пустые — значит, подмастерья. Уж систему рангов я успел усвоить. А по расслабленным позам, дорогим, хоть и слегка поношенным камзолам и насмешливым улыбкам я мог определить одно. Передо мной аристократия.

Тот подмастерье, что кричал, был кудрявым и невысоким. Он швырнул камешек, который звонко щёлкнул о дерево рядом с ногой девушки.

— Может, споёшь нам? — вторил ему друг. Он был повыше ростом и крепче сложен. — Или волосы распустишь? Говорят, у всех деревенских косы до пят.

Девушка на крыше не плакала и не кричала. Она сидела, обхватив колени. Её лицо было скрыто в тени, но по напряжённой спине и сжатым пальцам было видно — она закипает.

Третий подмастерье, постарше, с бородой и каштановыми волосами, завязанными в хвост, молча, с одобрением наблюдал за происходящим.

Что-то холодное и знакомое шевельнулось у меня внутри. Если ты можешь победить слабость и сдаёшься, то ты не заслуживаешь ни жалости, ни сострадания. Если же ты издеваешься над теми, кто со слабостью ничего поделать не может, то жалости ты от меня не получишь.

Для меня в этой сцене слабостью воняло от дворян, а не от девчонки.

— Пойдём становиться героем, — вздохнул я и направился в сторону сарая.

Я не стал выхватывать меч, просто подошёл поближе к дворянам и замер в паре шагов. Вся моя усталость, вся боль от недавнего боя ушли, сменившись ледяной собранностью.

— Братья подмастерья, — мой голос прозвучал спокойно, но он перекрыл смешки дворян. Все трое мигом обернулись, удивлённые вмешательством со стороны. — Неловкую картину приходится наблюдать мне. Элита ордена, будущие волки и медведи, тратят время на вот это…

Парень с волосами, завязанными в хвост, и бородой оценивающе посмотрел на меня высокомерным взглядом и спросил:

— А тебе какое дело?

Я ещё раз взглянул на девчонку. На ней было простое платье-сарафан из грубой ткани, а поверх него светлая накидка, похожая на фартук.

— Моё дело в том, — я даже не думал повышать голос, — что вы травите помощницу лекаря. Того самого лекаря, который будет сшивать вам кишки после первой же стычки с разбойниками или Кошмарами. Того самого лекаря, кто будет вытаскивать из вас стрелы, лечить лихорадку или отравление.

Я сделал паузу, давая моим словам достичь их дворянского разума.

— Думаете, она забудет, как вы унижали её забавы ради? Или вы надеетесь, что свои раны будете штопать сами? План интересный. Правда. Безрассудный, но интересный.

Лицо самого старшего из подмастерий дрогнуло. Высокомерие начало уступать место смутному осознанию собственной глупости. Он посмотрел на девушку на крыше, затем на своих приятелей.

— Но она же просто служанка, — попытался возразить тот, кто кидал в девушку камни.

— Она стоит между вами и смертью, — серьёзно ответил я. — Лично я предпочитаю, чтобы тот, кто держит в руках мои внутренности, ко мне относился хорошо.

Воцарилась тишина. Моя логика была прагматичной и неопровержимой. Тут у дворян выбор был небольшой — кулаки или отступление.

— Ладно, забирай свою серую мышку, — выдохнув и сжав зубы, проговорил главный из дворян. — Но я запомню твоё лицо. У нас ещё обязательно будет разговор.

Дворяне, нехотя и бурча, развернулись и ушли, стараясь сохранить остатки достоинства.

Я подошёл к сараю и посмотрел наверх. Девушка медленно подняла голову и уставилась на меня. В её хищных серых глазах них не было ни страха, ни благодарности.

— Помочь? — прямо спросил я.

Она покачала головой, затем удивительно легко и грациозно встала и спрыгнула с двухметровой высоты. Я инстинктивно подался вперёд, но она приземлилась бесшумно, как кошка. Её платье-сарафан лишь колыхнулось на миг, обнажив стройные лодыжки.

Девушка оказалась мне по плечо. Её глаза скользнули по моему лицу, задержались на ссадинах на щеке. Она даже не стала говорить спасибо, просто слегка кивнула и ткнула пальцем на дверь в лазарет.

— Пантелеймон внутри. Тебе лучше поспешить, у него скоро обед.

Голос у девушки был тихим, немножко хрипловатым. Она развернулась и бесшумно скрылась за сараем так, что только пятки сверкнули.

— А нахрен я вообще вмешался? — вслух задал я пришедший на ум вопрос, ещё раз взглянув на крышу сарая.

Вряд ли обычной девчонке было бы по плечу сигануть оттуда без раздумий. Уж больно высоко. Особенно, учитывая, что сама эта «обычная девчонка» была мне по плечо.

Но задерживаться я не стал и проследовал к белой двери лазарета и с силой толкнул её.

Резкое движение отдалось болью в плече.

Внутри было прохладно и пахло горьковатыми травами, резким спиртом и чем-то неуловимым, металлическим.

Свет проникал через высокие широкие окна и падал на плотно заставленные полки шкафов. На них ровными рядами стояли глиняные кувшины, банки и прочие склянки с разными надписями и содержимым. Среди содержимого были травы, корни и разноцветные жидкости.

Было тихо, лишь откуда-то из глубины лазарета доносился мерный стук.

Тук-тук.

Я пошёл на звук. Прошёл мимо нескольких закрытых дверей.

Тук-тук.

Звук становился громче и достиг своего пика у небольшой закрытой двери с железным кольцом. Я постучал.

— Входи, — раздался спокойный глубокий голос, как-будто его владелец ждал меня с того момента, как я вошел.

Я открыл дверь. Комната была заставлена приборами, похожими на алхимические, а у умывальника стоял мужчина. Он вытирал руки простым белым полотенцем. На вид лет пятидесяти, с густыми седыми волосами и такой же бородой. Лицо его было изрезано морщинами.

— Вы Пантелеймон? — уточнил я на всякий случай.

Мужчина чуть прищурил карие глаза, едва заметно улыбнувшись.

— Для кого Пантелеймон, а для кого и Пантелеймон Иванович.

На Пантелеймоне была простая светлая одежда и накидка такого же цвета. Он бросил один быстрый взгляд на мои ссадины и синяки.

— Надо же, — вздохнул он, закатывая рукава. — Один день и уже умудрился ввязаться в драку. Садись.

Он указал на табурет рядом с деревянной кушеткой, застеленной чистой, хоть и грубой тканью. Я кивнул и сел.

Пантелеймон подошёл ближе. Его шаги были плавными и какими-то… экономными.

Я снял накидку и рубаху, и он осмотрел моё повреждённое плечо, ловко надавливая на самые больные места.

— Ушиб, частичный надрыв связок. Кости, слава богам, целы, — пробормотал он скорее для себя. — А это что?

Пантелеймон ткнул пальцем в свежий синяк на моих рёбрах, оставленный гардой Громова.

— Тренировочный меч, — коротко ответил я.

— Знакомый след, — усмехнулся Пантелеймон, в уголках его глаз собрались лучики морщин. — А не с Громовым ли ты дрался?

Я чуть пожал плечами и тут же поморщился.

— Ну да. А что, его противники настолько часто приходят в лазарет?

— Приходят не часто, — улыбнулся Пантелеймон. — А вот приносили их за пару дней немало.

Лекарь отошёл к одному из столов, взял склянку с мутно-зеленоватой жидкостью и небольшую кисть.

— Будет немножко жечь, — предупредил он и начал наносить состав на раны.

Он не врал. По коже разлилось жжение, вот только почти сразу его сменила приятная прохлада, а боль начала отступать. Её как рукой сняло. Едва заметное свечение чуть покалывало мою кожу.

— Вы… маг? — отметил я, наблюдая, как синяки на глазах желтеют и рассасываются, а царапины и ссадины затягиваются.

Пантелеймон кивнул, не отрываясь от работы.

— Так уж вышло. Ордену нужны не только кулаки, но и головы. А иногда руки, способные срастить кости и вывести яды. На меня по первости косились, конечно, но только до тех пор, пока сами не оказывались на этой кушетке.

Пантелеймон усмехнулся, явно вспоминая старые времена. Если он был магом и выглядел как старик, то мне было страшно представить, сколько ему на самом деле лет. И насколько он силён. Ведь маги впитывали ману из окружающего мира и с годами становились только сильнее.

— Я дам всего один совет, если позволишь. — Пантелеймон поднял на меня взгляд, в его карих глазах заплясали искорки. — Мир не делится на чёрное и белое. Есть вольные ратники, а есть свободные маги. Или просто люди, которые хотят делать то, к чему лежит сердце. Я лечу. А ты…

Пантелеймон сделал паузу, пока накладывал повязку с мазью, пахнущую мёдом и смолой, на моё плечо.

— А я? — подсказал я, желая услышать окончание фразы.

— Хм… забыл.

Пантелеймон задумчиво почесал густую седую бороду рукой, растирая по ней мазь.

— Точно, вспомнил, — улыбнулся он. — Ты здесь, чтобы сражаться. Вам, нынешним подмастерьям, досталась нелёгкая доля.

Он тяжело вздохнул и вытер руки о светлое полотенце.

— Почему? — спросил я, чувствуя, как магия затягивает раны и отгоняет усталость.

— Ордену всегда нужны сильные бойцы, — сказал он и придирчиво посмотрел на повязку. — В этом году нужны особенно. Князья зашевелились, кошмары все злее и смелее, старые союзы трещат по швам. Вам достанется много испытаний.

Пантелеймон отступил на шаг, оценивая свою работу.

— Готово. Не напрягай руку день-два и приходи послезавтра, сниму повязку.

— А что за испытания? — спросил я, вставая и двигая плечом. Оно почти не болело.

Пантелеймон усмехнулся, убирая кисточку и флакон.

— О, это ты узнаешь вместе со всеми, когда придёт время. — Он взглянул на меня с лёгкой усталой улыбкой. — Помнится, в последний раз такие испытания проводили сотню лет назад. Мир тогда тоже стоял на пороге больших перемен.

Мы немного помолчали, пока я надевал рубаху и плащ. Пантелеймон вывел меня в главный зал.

— Берегись Громова, — предупредил он меня. — Он не злопамятный, но упрямый. Теперь ты для него личный вызов.

Я уже собирался уходить, как он вдруг поднял руку.

— Погоди. С такими синяками да на пустой желудок? Присядь-ка.

Пантелеймон в этот момент больше походил на заботливого дедушку, чем на опытного и умудренного годами мага-лекаря. Он указал на простой деревянный стол в углу, заваленный свитками. Но немного свободного места там было.

Я отказываться не стал и сел. В итоге Пантелеймон разлил горячую воду по двум глиняным кружкам, бросив в каждую по щепотке сушёных листьев с мелкими жёлтыми цветками.

Запах был терпким, травянистым, с лёгкой горчинкой.

— Свой сбор, — пояснил он, ставя кружку передо мной. — Зверобой, душица, немного иван-чая. Успокаивает нервы и заживление ускоряет.

Он положил на льняную салфетку ломоть черного хлеба и кусок сыра с крупными дырками. Я не стал церемониться. После смотра и боя с Громовым есть хотелось сильно. Хлеб оказался чуть черствым, а сыр солёным и немного островатым. Чай обжёг губы, но по телу растеклась волна тепла. Напряжение долгого дня понемногу отпускало.

Пантелеймон сидел напротив, медленно потягивая отвар из своей кружки и наблюдая за мной.

— Орден куёт инструменты, — вдруг заговорил он, — и распоряжается ими так, как захочет. Иногда использует, а иногда губит.

Я взял ещё ломоть хлеба и принялся активно жевать.

Пантелеймон допил свой отвар и поставил кружку на стол с тихим стуком.

— Любая сила, что даётся свыше, будь то аура ратника или моя магия, всегда требует платы. Иногда платишь ты, а иногда те, кто рядом.

Он встал как раз, когда я успел дожевать хлеб. Я допил отвар, чувствуя, как горечь на языке сменяется долгим сладковатым послевкусием.

Он проводил меня до дверей.

В главном зале работала сероглазая девушка. Сестра милосердия, которую загнали на крышу дворяне. Она намывала одно из широких окон. За едой я её и не заметил.

Всё ещё босая.

— Понравилась? — неожиданно спросил Пантелеймон.

— Да хрен его знает, — честно признался я. — Спасибо за помощь.

— Постарайся к нам не частить, — Пантелеймон открыл дверь, и я вышел наружу. — А если зачастишь, то придётся угощать тебя чаем, так что не забудь сладости.

Я кивнул. Пантелеймон закрыл дверь, отрезав меня от приятно пахнущего спокойного пристанища и вернув в суровый жёсткий мир снаружи.

Прислонившись к стене у окна, меня уже ждал Олаф. Видимо, разобравшись с казармой, он решил не оставлять меня одного в незнакомом месте.

— Готов? — спросил его я.

— Я-то готов, — усмехнулся однорукий. — А вот ты не поверишь, с кем тебя жить определили.