Чёрный ратник

Глава 3

Я опустился на корточки перед дверью, прильнув к щели между толстыми прутьями. Пальцы мёртвого стража всё ещё сжимали вожделенную связку железных ключей. Я кое-как протиснул руку между прутьев, но подцепить ключи не вышло. До них было буквально рукой подать, но непреодолимая решётка превращала этот короткий путь в невозможный.

— Чёрт, — выдохнул я, бешено соображая.

И тут же чуть не хлопнул себя по лицу. Пальцы быстро метнулись к голенищу правого сапога, где под потёртой кожей угадывался силуэт кинжала — того самого, который я припрятал после визита Марфы. Тонкий стилет явно подходил для задачи. Никогда не знаешь, когда пригодятся сувениры.

Лезвие блеснуло в скупом свете, пробивавшемся сквозь решётку. Я вновь попытался протиснуться между прутьев, на этот раз используя клинок и стараясь не производить много шума. Металл звякнул о металл. Я замер, прислушиваясь. Снаружи по-прежнему слышались сбивчивые голоса и редкий звон стали. Был шанс, что наёмники уже добивали раненых или обыскивали тела. Нужно спешить.

Я ткнул кончиком кинжала в кольцо, на котором висели ключи. Пришлось немного повозиться, но я смог подцепить кольцо связки, и потянул на себя. Ключи дрогнули, звякнули, но не поддались. Пальцы мертвеца сжимали их слишком крепко.

— Твою же мать, — прошипел я сквозь зубы, прилагая больше силы.

И снова неудача.

Тогда я просто злобно дёрнул связку. Раздался неприятный хруст — несколько пальцев поддались под давлением и высвободили звенящий металл. Связка с лязгом проскользнула по нагруднику стража и упала в грязь в сантиметрах от повозки.

Моя рука и так была выгнута под неестественным углом между прутьев решётки, и каждое движение отдавалось болью в локте. Из глубины телеги донёсся едва слышный хриплый звук. То ли вздох, то ли усмешка. Мой сосед поневоле наблюдал за моей вознёй и, похоже, находил её забавной.

Я снова просунул руку с кинжалом, на этот раз поддевая саму связку. Пальцы дрожали от напряжения. Я, затаив дыхание, медленно, миллиметр за миллиметром, потащил ключи к себе сквозь узкую щель. Железо скреблось о повозку, и каждый звук казался мне оглушительным. Наконец холод металла коснулся моих пальцев. Я ухватил связку второй рукой и отдёрнул руку с кинжалом.

Я плюхнулся на солому, сжимая ключи в потной ладони. Сердце колотилось где-то в горле. Первая часть плана удалась. Впереди меня ждала свобода.

Я бросил взгляд вглубь повозки. Две бледные точки глаз в темноте были устремлены на меня — безразличные и не моргающие.

— Что? — бросил я вполголоса. — Советуешь и дальше не дёргаться?

Ответом мне была лишь гробовая тишина со стороны соседа и приближающийся звук боя снаружи. Кажется, кто-то из конвоиров всё же уцелел и сопротивлялся до последнего. Но моё время утекало сквозь пальцы.

Я перебрал ключи и нашёл самый массивный, похожий на дверной. Вставил его в скважину с той стороны и повернул. Замок с громким, оглушающим щелчком открылся.

Я выдохнул и смахнул пот со лба. Затем приоткрыл дверь, ожидая криков, топота, чего угодно. Но никто снаружи не среагировал. Шум боя теперь доносился откуда-то слева, из-за повозки.

Я медленно, почти бесшумно, приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться наружу. Холодный вечерний воздух ударил в лицо и донёс до меня запах дыма и крови. Я пригнулся и выглянул наружу.

Картина была безрадостной. Двое конвоиров спиной к спине отбивались от пятерых наёмников. Они были ранены, измотаны, двигались медленно. За их спиной, прислонившись к дереву, стоял белобрысый. Лицо подмастерья было бледным как мел.

Одной рукой он сжимал рану на боку, из которой сочилась кровь, а второй рукой держал клинок. Его жёлтая аура погасла, лишь изредка вспыхивая вокруг стали клинка умирающими искрами. Впрочем, это было временно.

Я медленно спрыгнул на сырую землю.

В голове тут же возник единственный разумный план: пока две группы врагов заняты друг другом, мне следовало тактически удалиться в лес. Желательно подальше от мага. Сейчас никто из нас справиться с ним не мог. Да и помогать собственным тюремщикам — дело гиблое. В столице, судя по комментарию Аркадия Захарова, меня ждало либо заключение, либо казнь. А сражаться сначала с наёмниками, а потом с конвоирами мне что-то совсем не хотелось.

Я уже сделал первый шаг к тени деревьев, как подошвы сапог предательски чавкнули.

— Да что ж такое… — едва слышно прошептал я, заметив движение краем глаза.

Один из наёмников, коренастый детина с двумя зазубренными топорами, заметил меня. Его глаза, тупые и жадные, расширились от удивления, а затем загорелись азартом свежей дичи.

— О, — сипло выпалил он. — А ты кто такой?

Не дожидаясь ответа, он ринулся на меня, раскручивая топоры в руках. Мой гениальный план рухнул в одно мгновение. Выбора не оставалось.

Вот только сражаться небольшим кинжалом против топоров — самоубийство. А я собирался ещё пожить. Взгляд сам собой метнулся к телу стражника у повозки. Рядом с ним всё ещё валялось его верное оружие — длинное, неуклюжее, но смертоносное. Алебарда.

Инстинкты сработали быстрее мыслей. Я рванулся вперёд. Пальцы обхватили шершавое древко. Один из топоров наёмника просвистел в воздухе, пролетев прямо над моей макушкой и взъерошив мне волосы.

— Не попал, — удивлённо хмыкнул коренастый наёмник и сделал несколько быстрых шагов мне навстречу.

Я не стал пытаться что-то выдумывать. Просто резко, со всей дури, ударил его алебардой по ногам. И наёмник не ожидал от меня такой прыти. Да, удар получился так себе, но я попал ему по ногам древком, от чего он споткнулся и пошатнулся, заваливаясь назад.

Одного мгновения мне было достаточно. Я рванул алебарду на себя, крутанул её в воздухе и, не целясь, со всей силы ударил его по голове. Раздался кошмарный хруст, больше похожий на треск ломающихся сухих веток. Ещё до того, как тело наёмника рухнуло в грязь, его глаза остекленели. Я выдернул алебарду и опёрся на неё. По древку стекали алые струйки.

Я тяжело вздохнул и вдруг понял, что вокруг было тихо. Удивительно тихо. Вот только звенящая тишина длилась не больше одного удара сердца. Её разорвал хриплый сдавленный возглас одного из конвоиров:

— Да он же за нас!

Мой неловкий, но эффективный удар стал лучом надежды для израненных, загнанных в угол бойцов. Наёмники не стали нарушать строй после потери товарища, лишь новой яростью обрушились на выживших конвоиров. Решение верное — их преимущество теперь было совсем небольшим.

Я скользнул взглядом по земле, выхватывая детали среди грязи и тел. Алебарда была хороша для одного удара, но для настоящей рубки она была мне непривычна и, честно говоря, неудобна. В двух шагах от меня лежал мёртвый наёмник, а рядом с ним — добротная сабля с прямым клинком и простой гардой. Я отбросил окровавленную алебарду и подхватил с земли клинок. Кожаная оплётка легла в ладонь как влитая.

Я рубанул клинком перед собой. Вес, баланс — всё было иным, не таким, как у моего клинка на дуэли. Но это было привычное мне оружие. Инструмент воина.

На меня уже ринулся второй наёмник, разъярённый гибелью напарника. Он обошел меня сбоку и бросился вперёд, зарычав как дикий зверь. Его крик был полон ненависти. Он ударил резко и размашисто. Я успел среагировать и уйти с линии атаки, качнув корпус вправо. Я не стал блокировать удар, пропустил его мимо себя в пустоту, чувствуя, как лезвие опаляет щеку.

Удар был слишком правильным, оттого предсказуемым.

Мой клинок коротко и резко рванулся вперёд. Он вошёл наёмнику подмышку, в щель между кольчугой и нагрудником, как в мягкое масло. Наёмник ахнул, его глаза округлились от шока и непонимания. Меч выпал из ослабевших пальцев. Я выдернул клинок и нанёс ещё один удар — на этот раз смертельный. Второй враг рухнул рядом с первым.

Всё произошло быстро. Я едва успел вздохнуть. Со стороны это, наверное, выглядело как внезапное преображение: из благородного юнца, неловко махающего алебардой, я в мгновение ока превратился в хладнокровную убийцу. Для меня же это было словно возвращением домой. Это новое тело когда-то всё-таки тренировали владению мечом. Или пытались. И каждый нерв, каждая мышца медленно и нехотя вспоминала забытую песнь стали и смерти.

И мне это чертовски нравилось.

Я не стал ждать и метнулся к конвоирам. Наёмники успели достать одного из них и оттеснили оставшегося бойца ещё дальше. К Подмастерью.

— Сомкнись! — крикнул я ближайшему солдату, парируя выпад клинка.

Он, ошалевший, машинально выполнил команду. Теперь мы стояли плечом к плечу — я и солдат. А за нами Подмастерье. Не союзники, не братья по оружию, а лишь временное сборище тех, кто хотел выжить.

Я двигался механически, стараясь не думать. Парировал удары, подбирал мокрую вязкую землю и бросал её в лицо врагам, бил мыском сапога и использовал финты — всё то, на что было способно новое тело.

Но даже двух быстрых смертей оказалось недостаточно. Мне своим вмешательством удалось лишь сбить натиск наёмников. Их было четверо против нас троих. И они перешли к более осторожной, методичной тактике. Они давили, пусть я и видел их тяжёлое дыхание. В их глазах читалась уже не жадность или азарт, а настороженность и злоба.

Вдруг, наемники стройно отступили. Как по команде. И поле брани затихло.

И одного краткого затишья хватило, чтобы я услышал едва уловимый гул, похожий на рой разъярённых пчёл. Воздух заколебался так, что у меня зачесалась кожа. Я дёрнул головой, пытаясь найти источник этого колебания.

И я его нашёл. В глубине леса, в шагах в двадцати от нас, стояла высокая фигура в чёрном плаще и тёмно-серой робе. Его руки были подняты, и между пальцами клубился и рос сгусток светлой, пульсирующей энергии. Из-под капюшона виднелся лишь острый подбородок и губы, шепчущие неведомые слова. Было понятно — маг колдует. Мана перед ним сгущалась, готовясь к смертоносному выбросу. И целился он прямо в нашу сгрудившуюся кучку.

Я услышал тихую ругань, увидел победный блеск в глазах наёмников. Я и сам понимал: никакая скорость, никакое мастерство с клинком не спасли бы от этого.

— В рассыпную! — громко закричал я, но мой голос утонул в нарастающем гуле.

Бежать было некуда. Укрыться не за чем. Заклинание мага разнесёт и повозку, и нас вместе с ней.

Я второй раз за день тяжело вздохнул и почувствовал в глубине тела не страх или отчаяние, а злость. Всё моё естество, каждый кусочек этого тела сжались в один тугой комок ярости. Я не собирался помирать на опушке забытого леса. Меня, последнего Темникова, убьёт безымянный маг? Да ни за что!

Что-то внутри словно надорвалось. Я увидел, как заклинание сорвалось с пальцев мага. Беззвучно и резко. Вот только из меня в ответ вырвалась волна. Чёрная волна абсолютно всепоглощающей темноты. Воздух вокруг меня словно помертвел, все звуки стали приглушёнными, как из-под толстого стекла.

Шар чистой маны столкнулся со вспышкой тьмы в нескольких шагах от меня. Он не взорвался, не рассеялся, а схлопнулся, будто его никогда и не было. С тихим противным хлёпающим звуком, как мыльный пузырь. Свет сменился на мгновение вспышкой угольно-чёрного сияния, которая тут же исчезла.

Эффект был мгновенным. Маг в плаще отшатнулся, как от невидимого удара. Он вскинул голову, и даже издалека я почувствовал его шок и недоумение. Его заклинание было не просто прервано — оно было съедено, уничтожено на корню.

Наёмники передо мной заморгали, пошатываясь, словно их внезапно хватила морская болезнь. Вот только и меня качнуло, как на палубе корабля. Мир поплыл перед глазами, по губам побежала тёплая солёная струйка. В ушах звенело так, что едва расслышал громкие приказы наёмников. Я тяжело опустился на землю, упёршись ладонью в липкую холодную землю. Сердце колотилось, норовясь вырваться наружу.

Вырваться наружу, вслед за пока сырой, но уже смертоносной чёрной аурой. Сквозь тошноту и звон в ушах, я почувствовал дикий, животный восторг. Вот она. Моя настоящая сила. Та, за которую в прошлой жизни меня предали и оставили умирать.

Я поднял голову, с трудом фокусируя взгляд. Мага уже не было там, где он был мгновение назад. Он растворился в тенях леса, получив неожиданный отпор.

Солдат рядом со мной замер с широко раскрытыми глазами, и на его лице был первобытный ужас.

— Тьма… — одними губами произнёс он.

Вот только момент слабости и страха продлился недолго. Солдат мотнул головой и бросился вперёд, на наёмников.

Я услышал, как сталь ударилась о сталь. Когда я смог подняться и прийти в себя, то увидел мрачную картину: на поле боя больше не было сил, способных к сражению. Двое наёмников отходили в лес, утаскивая раненых за собой. Биться сегодня они больше не собирались.

Я смахнул с лица кровь тыльной стороной ладони. Я всё ещё чувствовал тошноту.

Передо мной лежал последний сопровождающий меня боец. Наёмники всё-таки оставили смертельный подарок. Лишь подмастерье всё ещё стоял на своих двоих передо мной. Его аура больше не светилась, лицо было пепельно-серым, а губы практически синими. Рука, придерживавшая рану, была вся в крови.

Я, пошатываясь, подошёл к нему.

— Вот это дар, — заговорил белобрысый прерывистым шёпотом, — Никогда не видел такого.

Он не спрашивал, что это было. Знал и без меня. Прямо на его глазах я пробудил в себе ауру. Настоящую и чёрную. Он повернулся ко мне, и на его лице не было страха. Лишь усталость и любопытство умирающего воина, увидевшего нечто новое.

— Лучше молчи, — хрипло сказал я. — Побереги энергию.

Белобрысый лишь слабо покачал головой и устало опустился на траву.

— Всё равно не на что тратить, — он с трудом перевёл дыхание и залез дрожащей рукой за пазуху. Пальцы скользнули по грязной ткани, с трудом нащупали что-то, вытащили сложенный в несколько раз лист пергамента с восковой печатью. — Держи. Я не довёз. Всё равно не пригодится. Имя там. Кандидата. Печать подлинная, орден примет.

Я лишь усмехнулся.

— Да у меня своё есть.

Я сам залез за пазуху и нашёл там конверт, в котором красовалось такое же приглашение, как у белобрысого. Я ловким движением пальцев вскрыл конверт и… рассмеялся.

— Слышишь, белобрысый, — сквозь смех произнёс я, — мой конверт пустой. Обманул, зараза.

Я и впрямь смотрел на пустой конверт, даже не удивившись такому исходу. Сашка Емельянов поставил на кон ничто, пустоту. Внутри не было ни одной вшивой бумажки.

Я посмотрел на подмастерье. Его глаза были остекленевшими, пустыми. Голова бессильно склонилась на грудь, а на губах застыла лёгкая, едва уловимая улыбка.

Я покрутил пустой конверт в пальцах, а затем поднял бумагу из рук у мёртвого подмастерья. Кровь впитывалась в приглашение и медленно темнела. Я пробежался по нему глазами. Приглашение было настоящим, всё как положено.

— «Тимур фон Зарин», — прочитал я имя в бумаге.

Первые три буквы имени совпадали с моими. А вот дальше беда. Впрочем, с этим я собирался разобраться позже.

Я спрятал приглашение в свой конверт и закрыл его.

Мне этот орден мог быть полезен, хоть я предпочитал свободу. С помощью него можно было освоиться в мире и не попасть под суд. А то мертвый конвой и выживший я смотрелись как-то уж очень нехорошо.

— Ладно, — пробормотал я и повернулся к телеге, вспоминая, что был ещё один выживший. — Осталось разобраться с соседом.

Дверь всё так и была распахнута, а внутри царила тёмная, зияющая пустота.

Именно из неё послышался скрип. И тяжёлый мерный шаг. Из тени повозки на свет медленно вступил мой сосед по несчастью. Ему пришлось согнуться ещё больше, чем мне, и снаружи он выпрямился во весь свой немалый рост. Я наконец смог как следует разглядеть его.

Длинные спутанные волосы были завязаны в хвост, открыв лицо, иссечённое морщинами и старыми шрамами. Вот только взгляд у него был вовсе не как у старика. Холодный, спокойный, как у хищника. В нём не было ни страха, ни удивления, ни даже благодарности.

Мой сосед медленно, с лёгкостью спрыгнул на землю. Его сапоги мягко утонули в грязи. Он окинул взглядом всё поле боя: разбросанные тела, дымящиеся остатки магии и меня, застывшего посреди хаоса. А затем поправил мешковатую робу левой рукой. Так, что я заметил, что второй руки у него просто не было.

Его взгляд скользнул по павшему подмастерью, а потом вернулся ко мне.

— Для начала неплохо, — произнёс однорукий с лёгкой, почти отеческой снисходительностью, будто оценивая упражнение ученика. — Грязно, много лишних движений, да и ауру рвёшь как портовую девку… но потенциал есть.

Он сделал паузу, давая мне прочувствовать каждый пункт своей «похвалы».

А затем как-то по-простому и даже обыденно добавил, оскалившись:

— Давненько я не видел чёрной ауры.