Чёрный ратник

Глава 5

Я точно рубанул отвлекшегося на вспышку ауры Олафа Кошмара мечом, отчего тварь завизжала. Высоко и пронзительно. Форма монстра задрожала, поплыла. Часть Кошмара, что была ближе ко мне начала испаряться, съеденная моей аурой.

В этот миг Олаф решительно рванул вперёд. Он сделал молниеносный выпад, и острие его сабли, охваченное серым свечением, вонзилось в одну из бледных глазниц твари.

Раздался звук лопающегося пузыря. Тень взорвалась на сотни мелких черных осколков, которые через мгновение рассеялись в воздухе.

После визга Кошмара тишина леса казалась предательской. Возможно, оттого, что меч опускать я не спешил. Олаф же тяжело дышал и всматривался в темноту. Его аура исчезла так же неожиданно, как и вспыхнула, и теперь я бы никогда не угадал в покрытом шрамами воине ратника. Не было ни одного намека на ауру, настолько хорошо он ее скрывал.

— Что будешь делать? — Олаф повернулся ко мне и вернул мне мой недавний вопрос.

Его аура была сильной. Очень. Даже в мое время он был бы очень силен. А уж теперь, мое нынешнее тело имело ровно ноль шансов против него. Но сражаться я и не собирался. Наоборот.

— Твои секреты меня не интересуют, — честно признался я. — Давай-ка лучше поедим. А то я что-то проголодался…

Через некоторое время мы сидели у костра. Олаф подбрасывал деревяшки, а я грелся.

— Не каждый может выдержать ментальный удар Кошмара, — серьёзно и с уважением произнёс Олаф. — Даже ратник.

В ответ я протянул ему кусок сухаря. Олаф молча принял остатки нашего пайка, благодарно кивнув. Мы ели, глядя на негромко потрескивающий костёр и слушали тишину ночи после битвы.

— К полудню будем на развилке, — спокойно заговорил Олаф, его голос был низким и слегка хрипловатым от усталости. — Свернём к деревне, там можно будет пополнить припасы.

Я кивнул, разминая пальцы рук. Жар огня приятно грел кожу.

— Даже странно, — произнёс Олаф, отломив себе кусок мяса. — Ты совсем не похож на выкормыша Захаровых.

Я лишь безразлично пожал плечами. За последние сутки столько всего произошло, что Захаровы были в конце моего списка интересов. Мои мысли сейчас были заняты увиденным этой ночью.

— Никогда раньше не видел Кошмаров, — честно признался я.

Олаф замер и удивлённо вскинул брови.

— Да ну, ты что ли вчера родился?

— Почти, — усмехнулся я.

В его словах была доля правды, хотя однорукий вряд ли об этом подозревал. Я глядел на огонь: пламя пожирало сухую хвою, выбрасывая в ночь яркие искры.

— Откуда он вообще появился? — спросил я, кивнув в сторону леса, откуда появился кошмар. — Ты ведь сказал, что на той тропе должно быть безопасно.

Олаф тяжело вздохнул, положив единственную руку на колени. Ему потребовалось полминуты, чтобы собраться с мыслями.

— Никто точно не знает, как они появились. Одни верят, что они были тут всегда, прятались в самых глубоких ущельях Уральских гор, как черви в гнилом яблоке, а теперь выползли на свет.

— А другие?

— Другие, — негромко ответил Олаф, — говорят, что это дело рук магов, что они зачерпнули слишком много силы, и теперь мир расплачивается за это.

Я задумался. Обе причины казались вполне реальными. Маги поглощали крупицы энергии мира, мир вокруг них словно искажался, расслаивался, и всё ради того, чтобы пополнить ману, а также расширить свой внутренний резервуар. Аура же у ратника была скорее внутренним огнём, стержнем. Ратник черпал силу изнутри и мог усиливать собственное тело, оружие и броню или направлять ауру наружу, в мир.

Похоже, что за время моего отсутствия мир стал сложнее, и мне ещё предстояло полностью адаптироваться в нём.

— Зачем ты в этих краях? — задал я самый важный вопрос.

Олаф едва заметно улыбнулся, а затем пристально посмотрел на меня блестящими от огня глазами.

— Я хочу истребить Кошмаров и открыть безопасный проход через Уральские горы.

Его ответ прозвучал довольно искренне. По крайней мере, оттенков лжи я в нём не почуял.

— Пойдёт, — я принял ответ Олафа.

Я взял флягу и хлебнул холодной воды.

— По поводу твоей идеи с орденом… — спокойно произнёс я, вспоминая предложение однорукого.

— Чего это ты? — с усмешкой в голосе произнёс Олаф. — Никак передумал?

— Слово незнакомого калеки и наёмника это одно, — серьёзно и без тени сомнения произнёс я. — А слово ратника — совсем другое дело.

Мы немного помолчали. Олаф обдумывал озвученные мной мысли.

— С твоими навыками, — наконец заговорил он, — ты запросто пройдёшь смотр. Только с аурой придётся что-то придумать.

Я лишь пожал плечами. Никаких техник по сокрытию ауры я не знал, мне в своё время они и даром были не нужны. Тогда я не видел причин скрывать свою силу. Зато сейчас я с интересом поглядывал на Олафа, чья аура была надёжно скрыта где-то внутри. Я бы никогда не догадался, что он ратник, если бы он не применил ауру этой ночью.

— Ладно, научу, — проворчал Олаф, тяжело вздыхая. — Да и с твоим стилем боя нужно что-то делать. Смотр-то ты пройдёшь, а вот дальше тебе придётся столкнуться с настоящими монстрами. Как в ордене, так и за его пределами.

— Тогда уговор такой, — подытожил я. — Твои секреты — только твои. Я в них не лезу. А ты в мои.

Олаф кивнул.

— Слово ратника.

— Слово, — ответил я.

На этом наш разговор был окончен. Я отправился спать первым, поэтому прохладное утро встречал с удовольствием. Лес стоял в молочной дымке, каждый звук, будь то щебет птиц или потрескивание веток под копытами наших коней, казался приглушённым и отдалённым.

Я знал: после вчерашней ночи тишина была обманчивой. Мы быстро собрались и вскоре продолжили свой путь. Олаф ехал чуть впереди, как и вчера. Я же внимательно оглядывал повороты тропы и тени деревьев.

Олаф, казалось, читал мои мысли.

— Расслабься, — бросил он, не оборачиваясь. — Днём кошмары не появляются.

Я лишь хмыкнул в ответ. Солнце пробивалось сквозь ветви деревьев и понемногу разгоняло туман. Но даже в обычном и пока мирном лесу было достаточно опасностей и без всяких кошмаров.

Вскоре мы выехали к развилке, а к полудню на фоне высоких заснеженных гор показались первые домишки. Несколько десятков крепких, но пошарпанных изб, явно уже переживших свои лучшие годы. Кое-где шёл дымок из труб, а у загона виднелись редкие фигурки людей.

Вот только мирная картина была лишь на первый взгляд. Едва мы приблизились, как из-за крайних домов появились люди: два десятка мужиков, вооружённых косами и топорами, да пара женщин с тяжёлыми палками. Они выстроились в неровную шеренгу, перекрывая нам дорогу. Их лица были не просто настороженными, они были измождёнными и озлобленными.

— Это ещё что такое? — негромко спросил я Олафа.

Но тот лишь дёрнул плечом. Из толпы вышел старик с посохом. Его борода была полностью седой, а волосы жидкими.

— Что надо⁈ — крикнул он, его голос был крепким и сильным. — Добра вам тут нет, ироды проклятые! Уходите, пока целы!

Олаф осадил коня. Я медленно подъехал вперёд, примирительно подняв ладонь.

— Мы едем с миром. Ищем ночлега и корма лошадям. Мы не враги.

— Как же не враги! — крикнул один из мужиков, сжимая топор. — То банда наёмников приходит и всё до крошки забирает, то твари по ночам воют. Скоту покоя нет. Убирайтесь!

Мужика поддержали злые голоса.

— Вон!

— Долой!

Я, видя эмоции людей, приблизительно понял, что у них происходило и как можно было действовать дальше.

— Наёмники вас больше не потревожат. Мы с ними разобрались вчера.

По толпе пронёсся недовольный шёпот. Староста с недоверием уставился на меня.

— Врёшь! Их дюжина была, не меньше, а вас двое.

Похоже, что я попал в точку. Видимо, отряд, напавший на караван, успел натворить дел и здесь.

— Была дюжина, — холодно ответил я.

Я достал из седельной сумки несколько одинаковых серебряных колец и показал их деревенским.

Да, кольца ничего особенного не доказывали, но крестьяне вполне могли запомнить украшения у наёмников, если они захаживали к ним в деревню. Глаз у простого люда на серебро и другое богатство всегда наметан.

Затем я вытащил то, что было важнее. Ледяной осколок, что остался от когтя кошмара. Даже сейчас в солнечном свете он переливался чёрным и источал лёгкий морозец.

— И заодно с этим разобрались. Надолго ли — не знаю, но этой ночью вы спали спокойно, не так ли?

Крестьяне замерли. Они смотрели то на кольца, то на неестественный осколок. В их глазах читалась борьба между эмоциями и здравым смыслом.

— Брешешь! — раздался выкрик всё того же мужика с топором.

Вот только, прежде чем народ успел подхватить его слова, староста взмахнул рукой.

— Дай-ка мне то, что держишь в руках, — неторопливо произнёс он, почёсывая седую бороду.

Я спешился, подошёл к старику и передал ему осколок от кошмара. Старик поднял его и осмотрел в утреннем свете.

Он пожевал губы, покачал головой, а затем цокнул языком.

— Дурная сила.

Я молчал и ждал вердикт.

Староста протянул мне осколок обратно. Я забрал его. Цепкий старый взгляд пробежался по моей экипировке, остановившись на мече.

— Ладно, — пробормотал он. — Похоже, что вы и впрямь подсобили с одной проблемой.

— Игнат Иваныч! — раздался неунимающийся голос из-за спины старика. — Может, брешут?

— Как же, — протянул старик, а затем закатал рукав простой рубахи.

У него чуть выше локтя красовалась чёрная застывшая отметина, от которой шёл морозец. Похоже, что старик был боевитым, раз уж смог пережить столкновение с кошмаром.

— Проходите, — проговорил Игнат Иванович. — Нервы у всех и так не к чёрту, но гостей гнать тоже не дело.

Он махнул рукой, и разношерстная шеренга медленно и нехотя расступилась. Олаф тоже спешился, и мы вдвоём, следуя за неторопливой походкой Игната Ивановича, въехали в деревню. Нас встретили пристальные, полные страха и любопытства взгляды.

Игнат Иванович держался сдержанно, но когда с моей стороны в ход пошли монеты, тут же немного расслабился. В итоге коней мы оставили под присмотром у местных и договорились, чтобы их накормили и привели в порядок.

Как только народ убедился, что с нами можно иметь дело, жизнь в деревне потекла своим чередом. Мужики, ещё недавно державшие в руках топоры и вилы, разошлись по дворам, женщины бросали на нас быстрые взгляды и спешили к колодцам и печам. А из домов повыскакивали деревенские ребятишки, с любопытством рассматривающие нас и шмыгающие меж деревьев и заборов стайками воробьёв.

Местным потребовалось некоторое время, чтобы определиться с тем, где остановить нас на постой. В итоге староста привёл нас к крайнему, простецкому дому под широкой крышей. Мы остановились у старенького покосившегося забора. Из сеней вышла хозяйка, женщина лет тридцати в простом, но чистом платье, подпоясанном цветным тканым поясом. Её русые волосы были убраны под платок.

— Марина, — громко обратился к ней староста, — примешь гостей?

Женщина была красивой. Не такой, как изнеженные аристократки. Статная, с полной грудью и холодными светло-голубыми глазами, которые смотрели на нас с легко читаемой усталостью.

Она долго смотрела на нас, задержав взгляд на мне.

— Приму, — выдохнув, произнесла Марина.

— Вот и славно, — произнёс староста. — Оставайтесь с богом.

Игнат Иванович развернулся и споро зашагал к центру деревни.

— Проходите, — позвала нас Марина.

Дом оказался крепким, но бедным. Резные наличники на окнах почернели от времени, поленница уложена как попало. Было видно, что тут не хватало крепкой руки.

Мы прошли в дом. Марина молча кивнула на лавку у входа.

— Сапоги снимайте, в доме чисто.

Внутри и правда было чисто, здесь царил идеальный порядок. Пахло молоком и сушёными травами, развешанными пучками под потолком в сенях. Сам воздух был тёплым.

Мы разулись. Я протянул хозяйке несколько серебренников.

— За беспокойство.

Она посмотрела на монеты, потом на меня. В её взгляде мелькнуло что-то горькое.

— Не нужно, — холодно произнесла она и закрыла мою ладонь пальцами. — Кровь на них чужая, а слёзы…

Я убрал монеты в карман, чувствуя неловкость. Олаф молча наблюдал, прислонившись к косяку.

Мне такое положение дел не нравилось, нахлебником я никогда не был и становиться не собирался.

— Тогда мы отработаем, — предложил я. — Во дворе по хозяйству поможем.

Марина смерила меня долгим взглядом, взвешивая решение.

— Руки-то у тебя городские, — заметила она. — Не отсохнут?

Я бросил быстрый взгляд на Олафа, прежде чем ответить.

— У меня — нет, — ухмыльнулся я.

— Очень смешно, — прокомментировал мою шутку Олаф.

Впрочем, я и так понимал, что работать скорее всего придётся мне, однорукому будет неудобно.

— Проверим, — тихо произнесла Марина.

Я оставил вещевой мешок в доме, скинул плащ и направился во двор. Олаф, как я предполагал, молча устроился на завалинке, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, подставив лицо солнцу. Вид у него был беззаботный.

Первым делом я направился к поленнице, где валялся тяжёлый колун. Работа закипела. Солнце припекало спину, а я с наслаждением чувствовал, как усталость наполняет мышцы. Вот только, когда я в очередной раз занёс топор, то услышал спокойный голос Олафа.

— Колун в левую руку возьми и корпус доверни.

Я от его тона чуть не промахнулся и не вдарил себе же по пальцам. Я обернулся. Олаф даже глаз не открыл, так и сидел, ловя лучи солнца.

— Ты серьёзно?

— Тебе же не сложно, — резонно заметил он. — И за дыханием следи.

Первый импульс был послать его куда подальше. Но я видел, как он рубился с Кошмаром. Глупо было отказываться от уроков того, кто явно знает больше. Не уверен, почему однорукий решил устроить тренировку. Но я перехватил топор, развернулся и обрушил его на… колоду вместо полена.

— Твою мать, — негромко выругался я.

Я промахнулся.

— В первый раз бывает, — совершенно серьёзно проговорил Олаф, явно припоминая мне слова, сказанные в избе.

Колоть левой рукой оказалось в разы сложнее, пришлось прикладывать намного больше усилий, да и в целом быть внимательнее. В итоге я взмок и устал, пока седовласый наставник наслаждался покоем и изредка оставлял комментарии под руку. Дельные, конечно, но от того не менее раздражающие.

Вскоре я услышал осторожный шорох и обернулся, ожидая ехидного комментария. Но это был не Олаф. Из-за угла избы один за другим показались пятеро деревенских ребятишек. Точнее, пять разных лохматых голов. Они, затаив дыхание, смотрели на мою работу.

Я же специально остановился, чтобы дети могли подойти. И они осторожно приблизились.

Самому старшему, коренастому парнишке, было лет десять. А младшая, девчонка с двумя торчащими в разные стороны косичками, едва ли доходила мне до пояса.

— Дяденька, а ты кто? — девочка с косичками оказалась самой смелой.

Вот только ответить на ее вопрос я не успел. Дети, услышав подругу, тут же завалили меня новыми вопросами.

— А ты сильный? — тут же вступил старший, пытаясь казаться взрослым и суровым. — Можешь медведя победить?

— А это твой меч? — третий, тощий как щепка и смуглый пацан, показал пальцем на клинок, лежащий на лавке у дома. — Он настоящий? Можно потрогать?

Я ухмыльнулся, воткнул топор в колоду и вытер лоб.

— Меч настоящий. Но трогать нельзя. Острый. А медведя… если придется, то смогу.

В этот момент из-за моей спины раздался спокойный голос Олафа. Он так и просидел на завалинке весь день. Прям как сказочный персонаж.

— Чтобы победить медведя, нужен не меч, а голова.

Дети тут же переключились на него, как воробьи на крошку хлеба.

— А ты кто? Ты его брат? — дети тут же начали забрасывать Олафа вопросами.

— Оруженосец, — невозмутимо ответил Олаф.

— А почему у тебя одна рука? Тебе вторую медведь отгрыз? — с неподдельным ужасом и любопытством спросила девочка.

Олаф не смутился. На его суровом лице даже проступило подобие улыбки.

— Нет. Я её… оставил одному очень вредному дракону на память. Чтобы он не забывал, кто к нему в гости приходил.

Глаза у детей стали круглыми, как блюдца. Миф мгновенно вытеснил скучную реальность.

— А покажи, как сражаться! — взмолился старший парнишка. — Ну пожааалуйста!

Олаф посмотрел на меня, вздохнул и с преувеличенной неохотой поднялся с завалинки.

— Ладно. Смотрите.

Он подобрал с земли две примерно одинаковые по длине палки. Одну оставил себе, другую протянул мальчишке.

— Первое правило. Увидел врага — не беги на него сломя голову. Стой вот так.

Он встал в простейшую стойку, развернув корпус и отставив ногу назад. Дети тут же, сбиваясь и толкаясь, попытались повторить.

— Второе правило. Защита. — Олаф медленно, с преувеличенной театральностью, сделал палкой движение, отводя воображаемый удар. — Видишь, как я отвожу удар в сторону?

Он минут пять показывал им базовые, простейшие движения, больше похожие на игру. Детишки визжали от восторга, тыча друг в друга палками. Я в это время продолжал колоть дрова. Картина была почти что сказочной. Грозный однорукий воин терпеливо обучал деревенскую малышню азам фехтования под аккомпанемент моих ударов топором.

Наконец, запыхавшиеся и счастливые, дети с визгом разбежались, обещая собрать «самую сильную дружину в деревне».

Когда дров было наколото с горой, я перешёл к следующей задаче: сходил к колодцу и натаскал Марине чистой воды в бочку.

И только после этого снял мокрую рубаху и окатил себя водой, чтобы освежиться. Она была ледяной. Я невольно поёжился, у меня перехватило дыхание, а по коже побежали мурашки.

Следом я перешёл к забору, и здесь началось самое сложное. Доски-то я нашёл, как и гвозди, всё это легко решалось с помощью пары медных монет. Вот только Олаф, вроде бы отставший от меня, когда я носил воду, решил вновь усложнить мне задачу.

— Молоток в левую руку, — коротко бросил он.

— Опять?

— Не опять, а снова, — многозначительно произнёс однорукий.

Однорукий явно видел в моих действиях смысл, и советы давал не из злорадства. Да и он за всё время ни разу не тыкал мне носом в мой возраст, он для него, судя по всему, был безразличен. Мы общались на равных, как ратник с ратником. Ну, или почти так. Так что забор я чинил, орудуя в основном левой рукой.

Чего это мне стоило? Отбитых пальцев, одеревеневшей спины и задубевших мышц.

Вот только в разгар моих мучений с забором ко мне вышла Марина. В руках она держала глиняную кружку.

— Выпей.

Я принял кружку и сделал глоток. Это был квас. Тёмный, пахнущий хлебом и мёдом. Я выпил залпом. И это был лучший напиток в моей жизни.

— Спасибо, — сказал я, возвращая кружку.

Марина, однако, замерла, внимательно глядя на мой торс.

А затем сделала небольшой шаг ближе и коснулась холодными пальцами моей разгорячённой груди.

— Совсем свежий, — прошептала она, пробежав пальцами по шраму.

Я про него совсем забыл. От её пальцев по моей коже пробежали мурашки, а усталость уступила место тёплой волне энергии. Мы некоторое время просто молчали.

— Прости, — тихонько прошептала Марина, спохватившись и одергивая руку.

Она развернулась и быстро зашагала в дом. Я же с удовольствием смотрел на её покачивающиеся бёдра.

В животе заурчало. Солнце уже катилось за горизонт, и я понял, что целый день ничего не ел и ужасно голоден.

С забором я закончил до темноты, что считал неплохим достижением. Ещё раз окатился ледяной водой и накинул на себя уже высохшую рубаху.

В этот момент к избе пришёл староста, Игнат Иванович. Он шагал, опираясь на трость, больше похожую на посох.

— Хорошо поработали, — уважительно подметил он, окидывая взглядом плоды моей работы.

Он осмотрел двор и взглянул на меня и Олафа.

— Хотели чего? — спросил я.

— Да это… — кашлянул Игнат Иванович. — На ужин позвать. А то как-то не с той ноги начали.

Не знаю, что сработало — мой труд или кто-то принёс новости с большой дороги, но поесть я был не против. От одних слов о еде у меня свело желудок.

— И Марину с собой берите, — тут же добавил староста. — Вместе веселее будет.

Марина согласилась, так что мы заперли избу и втроём пришли в гости к старосте.

Жил он в доме побольше и поновее, но не прям намного. Нас у самого входа взяла в оборот боевитая старушка — жена Игната Ивановича, и я сам не заметил, как мы оказались в избе, сидящими за массивным дубовым столом, сколоченным из грубых досок.

Вокруг гудели разговоры. Олаф общался с Ильёй, тем самым мужиком с топором и, по совместительству, зятем Игната Ивановича. А женщины, включая Марину, накрывали на стол и сновали между залом и кухней.

Пахло невероятно вкусно. В центре стола дымилась огромная кастрюля с ухой. Пахло не просто рыбой, а наваристым бульоном с травами. Когда Марина начала резать краюху ржаного хлеба, то хруст стоял такой, что уши заложило.

Ну а уж от вида сала, густо посыпанного крупной солью и чесноком, у меня вовсе потекли слюнки. Женщины внесли вареную картошку, от которой валил пар, и еще несколько глиняных блюд с закусками, и староста довольно кивнул, давая команду к ужину.

Ел я жадно и молча, смакуя наваристый бульон и мягкую рыбу. Я чувствовал, как тепло разливается по животу, прогоняя всякую усталость. Даже Олаф, обычно сдержанный, с заметным удовольствием макал хлеб в уху.

Я же уже смаковал слегка подкопчённое сало, чувствуя, как оно буквально тает во рту. Первым нарушил тишину Илья.

— Спасибо вам, что разобрались с нечистью. — сказал он, отпивая из кружки кваса. — У меня три овцы за месяц сдохло. Наёмники-то хоть скот не трогали.

— Это ещё что, — заговорил Игнат Иванович. — Как бы солдат на постой не прислали.

— А что? — поинтересовался я. — Есть причина?

Игнат Иванович нахмурился и внимательно посмотрел на меня.

— А что ж нет, всегда есть, — шмыгнул он. — Орденские-то на укрепление рубежей опять подать увеличили, с кошмарами никак не справятся.

— Что там, — усмехнулся Илья, — нам бы хоть разбойников поменьше, и то радость.

Я слушал внимательно, поглядывая на местных мужиков. Мир их глазами был простым и жестоким: угроза хозяйству, налоги да невидимые твари по ночам. Их не интересовала большая политика, их интересовало то, что у них забирают последнее.

— А вы, значица, в Орден как раз путь и держите? — вдруг спросил староста.

— Да, — ответил я.

И тут же неожиданно встретил взгляд Марины. В тот миг, когда наши глаза пересеклись, я прочитал в её взгляде настоящую бурю эмоций. Быструю вспышку, погасшую практически сразу.

Олаф принялся расспрашивать местных о последних новостях и окрестностях, узнавал цены да прочие полезные в быту вещи. Я же ещё несколько раз за вечер ловил на себе взгляд Марины. Ужин закончился, селяне, поблагодарив нас ещё раз, принялись расходиться по своим домам.

Олаф ушёл рано, сославшись на усталость. Я же подождал, пока Марина уберёт со стола, и мы вместе зашагали в сторону её избы.

Снаружи уже была ночь. Холодная и ясная. Луна заливала серебристым светом бревенчатые избы.

Мы шли молча, наслаждаясь прохладной тишиной. Зашли во двор, и я уже думал, что мы направляемся к избе. Но я ошибался.

— Поможешь ещё кое с чем? — тихо спросила Марина.

Её голос прозвучал как-то по-новому, свежо, без привычной усталости.

— Конечно, — согласился я, чувствуя, как внутри растет напряжение.

Мы миновали избу и подошли к небольшому, почти игрушечному сарайчику, который я в суете дня и не заметил.

Марина отодвинула щеколду, и дверь с лёгким скрипом поддалась. Наружу пахнуло старым деревом, пылью и сухим сеном.

Она шагнула внутрь, я последовал за ней.

В центре сарайчика Марина остановилась и обернулась. Её движения были медленными, пальцы дрожали. Она развязала узел платка и сбросила его. Русые волосы тяжелой волной рассыпались по плечам, отливая в полумраке серебром.

Затем её пальцы развязали тканый пояс. Он с тихим шуршанием упал на сено. Марина сделала шаг ко мне, и я ощутил исходящий от неё жар. Она подняла взгляд, и её светло-голубые глаза заблестели.

Во мне разлилась волна тепла. Я не смог устоять перед этим безмолвным приглашением. Моя рука сама потянулась к её щеке. Кожа была удивительно нежной. Я поцеловал её.

Марина едва слышно застонала. Её податливость разожгла во мне огонь. Я скользнул пальцами вниз, нашёл подол её простого платья и, не встречая сопротивления, медленно задрал его, обнажая гладкие, упругие бёдра. Под моими пальцами кожа казалась бархатистой и тёплой. Марина вздрогнула и прижалась ко мне, выгнув спину.

— Я так давно не чувствовала себя… живой, — раздался горячий шепот Марины.

В ответ я мягко повалил её в сено, погребая обжигающее женское тело под собой. Вскоре сладкие стоны Марины наполнили ночную тишину.