Чёрный ратник

Глава 6

— Ну как тебе? — я протянул Олафу лист бумаги с тремя выведенными в ряд буквами.

Олаф взял листок и тут же скривился так, будто унюхал тухлятину, и положил его на стол.

— Как детские каракули. Я что, ради этого ягоды черновника для тебя собирал? Или ты думаешь, что никто не заметит твоих закорючек под имперской печатью?

Я лишь пожал плечами и взглянул на листок.

— Лучше сейчас все равно не сделать…

Но Олаф был прав. В приглашении в Орден была своя структура. Более того, у писаря, который занимался этим документом четко прослеживались как своя рука, так и свои засечки и привычки. Поэтому как бы ни были красивы мои завитушки, любой более-менее приличный служащий заметит разницу.

— Зря всё утро возился, — я скомкал бумажку. — Хорошо хоть, что не на самом приглашении тренировался.

Мне, конечно, было жаль, что не получилось красиво затереть и подправить имя, в котором были совпадающие с моим буквы, но делать было нечего. К сожалению, хирургические инструменты да подручные средства были плохой помощью в подделке документов. Да я таким никогда и не славился.

Я достал из-за пазухи конверт.

— Тогда пойдём сложным путём.

Я развернул пергамент, прижал его пальцами к столу и с хирургической точностью принялся работать ланцетом. Олаф молча смотрел за моими усилиями.

Кончик ланцета скользил уверенно, аккуратно стирая ненужные буквы тонкими, почти незаметными линиями. Я не пытался подделать почерк, я лишь ещё немного портил письмо, создавал видимость случайной помарки или ошибки писца, которую потом кое-как исправили. Мой конверт и само приглашение и так прошли через настоящую бойню и были не в лучшем виде, одна лишняя помарка ничего не изменит.

Через несколько минут от «фон» в имени в письме не осталось и следа, в приглашении теперь красовалась лаконичная неброская запись.

— Тимур Зарин, — триумфально произнёс я. — Или, по-простому, Тим.

Я взглянул на Олафа. Однорукий задумчиво почесал заросшую щеку.

— Как и договаривались, — напомнил ему нашу легенду. — Дворянин. Опальный, ныне небогатый и без связей. Случается, что в документах у таких закрадываются ошибки. А если поймают, то просто признаюсь. Да, поправил, чтобы родственнички не узнали о сбежавшем сыне.

— Дай-ка сюда, — требовательно проговорил Олаф.

Я отдал ему письмо, и он, внимательно прищурившись, вглядывался в текст. Он так и стоял некоторое время, разглядывая мой труд.

— Может сработать, — наконец дал он своё одобрение.

Он отдал мне письмо и зашагал из избы наружу. За спиной скрипнули петли двери. На улице уже было солнечное утро, так что нам пора было собираться и ехать.

Я нагрел воск свечой и вернул печать на место. Теперь конверт был запечатан.

Я вполне мог попасть в Орден своими силами. В конце концов, аурой я владел. Вот только был один нюанс: смотр проходил раз в год. Это значило, что я терял не только двенадцать лун тренировок и знаний, но и ответы на свои вопросы.

Я собрался, оделся и вышел во двор, и сразу же сощурился от яркого и тёплого солнца. Меня встретили утренние звуки просыпающейся деревни: мычание коров, скрип колодезного журавля, тихие и сдержанные разговоры.

Я направился за лошадьми, и через полчаса уже стоял у избы в полной готовности. Олаф показался на горизонте. Однорукий тащил за спиной тяжелый мешок.

В этот момент я услышал, как за спиной скрипнули доски.

— Уходишь? — голос Марины был хриплым ото сна.

— Да, — обернулся я. — Нам пора, Орден ждёт.

Марина не стала ничего говорить, её взгляд был спокоен. Без вчерашней страсти, но и без привычной усталости. Она лишь подошла чуть ближе и протянула мне маленький, туго скрученный пучок сушёных трав, перевязанный нитью.

— От дурного глаза, — прошептала она. — И от всякого…

— Я в это всё не верю, — усмехнулся я. — Сглазы, приметы, обряды… Я сам определяю свою судьбу.

Марина не стала вздыхать или убеждать. Она просто взяла и бросила связку трав прямо в меня. Резко и без размаха. Я среагировал и инстинктивно и поймал пучок. Возникла пауза.

Я с удивлением смотрел на Марину, а она сначала просто улыбнулась, а потом взяла и расхохоталась. Душевно, сердечно и по-настоящему. Я лишь покачал головой, но сушёные травы возвращать не стал. В терпко пахнущем обереге я узнал зверобой и полынь, а они вполне могли пригодиться в дороге. Только зверобой был не с жёлтыми лепестками, а с серебристыми.

Марина ушла в дом, а ко мне подошёл Олаф.

— Купил у старосты еды в поход, — спокойно произнёс он, игнорируя увиденную им сцену. — Мало ли как дело в крепости сложится.

Вот так, под разговоры, а затем и под весёлое щебетание выскочивших на улицу детей, мы покинули деревню. Днём ехать по тропе было одно удовольствие, по крайней мере поначалу. А вот когда мы выехали из леса, то начали всё чаще и чаще сталкиваться с караванами, всадниками и прочими путешественниками.

Когда перед нами показались два всадника в крепких кольчугах и с отменными саблями, Олаф едва заметно напрягся, хотя они не спеша проезжали мимо, лишь невзначай профессиональным взглядом скользя по встречным путникам.

— Знакомые? — спросил я, когда мы отъехали подальше.

Олаф лишь удивлённо посмотрел на меня.

— Это ратники. Ты разве не заметил нашивок?

Я лишь покачал головой. Никаких нашивок я не заметил. А вот у следующего отряда я увидел нашивки в виде ворона. А следом, когда мы проехали ещё несколько вёрст и оказались на тракте, то мимо нас проезжали и ратники, и ополченцы.

— У ратников три ступени, — негромко произнёс Олаф, пропуская очередной патруль. — Первая — вороны. Затем волк и медведь. Задачи и сила на каждом уровне отличаются.

Надо же… А в мое время силу ратников отмечали звездами. Семью. Было как-то понятнее.

Олаф обернулся и добавил:

— Раньше тут было спокойнее…

В итоге, когда солнце оказалось в зените и начало сильно припекать, мы решили остановиться на постоялом дворе, чтобы напоить лошадей и переждать жару. Здесь, как и на тракте, царило заметное оживление.

Я же обратил внимание на невысокого коренастого мужика с густой чёрной бородой и блестящей на солнце лысиной. Он громко ругался, сдирая какие-то бумажки, расклеенные по всему постоялому двору.

— Твою мать! Да как уже надоели! Сколько можно, уже каждая собака видела эти бумажки!

Олаф ушёл собирать информацию на постоялый двор, поэтому мне было особенно нечем заняться.

— Стряслось чего? — скорее из скуки спросил я.

— Как не стряслось! — тут же среагировал бородач. — Понаклеили! Пропало это, пропало то! У меня на той неделе бочонок пива спиз…

Бородач осёкся и бросил взгляд в сторону. Я проследил за направлением и увидел, как в тени дерева расположился небольшой отряд. Пять бойцов небрежно опирались на копья, во главе с командиром с обветренным лицом, который как раз смотрел на мой разговор с бородачом. Бородач под суровым взглядом решил смягчить слова.

— … потеряли бочонок пива. В общем, лучше б его нашли, а не вот эту, — он сунул мне бумажку, на которой я смог разглядеть только зарисовку какой-то девчонки.

— Ничего так, — хмыкнул я, глядя на светлые волосы и отдающие золотом глаза. — Аристократка, что ли?

— Как же, — пробурчал бородатый. — Аж целая невеста княжеская. Из-за неё не только Цитадель с ратниками на уши подняли, но и Уральск. А княжество-то немаленькое!

— Ну, подняли и подняли, — безразлично бросил я.

Для меня слухи и проблемы в княжестве создавали отличный шум, в котором могли затеряться двое ратников. Но это ещё означало, что проверки по всей дороге будут жёстче.

Через какое-то время вернулся Олаф.

И моя мысль подтвердилась. Наблюдавшие за моим разговором с бородачем стражники преградили нам дорогу до того, как мы успели покинуть постоялый двор.

— Эй, — командир, тот что с обветренным лицом, остановил нас движением руки. — Куда путь держите?

Голос у него был хриплый и немного отстранённый. Олаф, ехавший спереди, заговорил первым. Его голос внезапно стал простоватым, как у старого, видавшего виды слуги.

— Как же, в Орден, ваше благородие, молодого барина на смотр везу.

Он не спеша полез за пазуху, словно разыскивая что-то в недрах одежды.

— А это не вы, случаем, на прошлой неделе волчью стаю у хребта били? — вдруг оживился он, глядя на командира. — Слышал, славно потрудились. Зверьё, говорят, такое, что не отобьёшься.

Командир на мгновение отвлёкся, на его лице промелькнуло самодовольство.

— Было дело, — буркнул он, но тут же опомнился. — Документы.

Я достал конверт с приглашением и передал Олафу. Он принял конверт и передал его командиру. Тот бросил быстрый взгляд на бумагу в конверте, потом на Олафа и, наконец, на меня. Немного помолчал и почесал кончик носа.

— Ладно, езжайте.

Мы проехали вперёд, не оборачиваясь. И вскоре постоялый двор вместе с воинами скрылся из виду.

Дорога начала меняться. Сначала мы стали обгонять тяжёлые, скрипящие телеги, гружённые бочками и мешками, потом появились всадники: воины, гонцы, торговые приказчики. А вскоре впереди, в разрыве между холмов, показалась крепость.

— Ярмут, — тихонько произнес Олаф.

Я осознавал почему крепость передо мной носила такое название. Это был исполин, вырубленный из самой горной породы, который не терялся даже на фоне заснеженных верхушек гор. Двойной ряд зубчатых стен из тёмного, с лёгкой синевой камня вздымался к небу. Шпили сторожевых башен блестели в лучах солнца. У подножья стен кипела жизнь, растекаясь по долине целым городом. Я видел деревянные, каменные и железные крыши, высокие и небольшие домишки.

— Тим, — обратился ко мне сокращённым именем Олаф. — Помни главное: говори мало, смотри свысока. Хотя тебя этому учить и не надо.

— Справлюсь, — уверенно сказал я.

Впереди на фоне исполинских синих гор показалась наша цель. Сначала это была просто тёмная полоса на горизонте, но с каждым шагом она росла и обрастала деталями.

От вида гор и Ярмута у меня аж перехватило дыхание.

— Ну что ж, — усмехнулся я. — Пора посмотреть, что скрывается за стенами.

Олаф не ответил. Лишь кивнул, поправил плащ и ускорил шаг своей лошади. Его взгляд был прикован к приближающимся воротам.

На подъезде к стенам мы начали тонуть в хаосе. Люди суетились, проверяя груз, отчего подводы скрипели, а голоса сливались в единый гул. Воздух гудел от энергии сотен людей, одержимых одним желанием — попасть в город. Мы влились в бесконечную реку, медленно текущую к высоким, окованным железом воротам.

Здесь, вплотную, стены казались ещё выше и неприступнее. А ещё появились дружинники в протёртых, но прочных кольчугах с гербом в виде корней дерева на наплечниках.

— Княжеские, — подсказал Олаф.

Они грубо расталкивали толпу, создавая подобие очереди. Командовал всем здоровенный детина с багровым от крика лицом и седыми усами. У него на наплечнике был знак медведя.

— Не толпиться, кому говорю! — рёв старшего по воротам перекрывал общий шум. — По одному, не спешить!

Вскоре подошла наша очередь, и я столкнулся с оценивающим внимательным взглядом. Детина на воротах окинул меня с ног до головы, задержался на добротном клинке, а потом перевёл взгляд на Олафа.

— Ого, — сипло прохрипел он. — Какие птички пожаловали.

Детина с интересом глядел на пустой рукав Олафа. Двое дружинников за его спиной хмыкнули.

Я не стал ничего говорить, только медленно, с преувеличенной скукой в глазах, осмотрел сержанта с головы до ног, будто разглядывал грязь на сапоге.

— Пропуск! — рявкнул сержант, сбитый с толку такой реакцией.

Я медленно, не сводя с него взгляда, достал из-за пазухи приглашение и протянул его. Детина принял бумагу, пробежался по ней глазами.

— Печать вроде цела, — пробурчал он, а затем вторично окинул нас взглядом. — На смотр, значит… Ладно, проезжай.

Он вернул мне приглашение. Я пришпорил коня, а следом за мной и Олаф. Вот только, когда Олаф поравнялся со стражником, тот остановил его.

— Куда? — хищно оскалился он. — Приглашение было на одного.

Двое дружинников преградили путь. Они как бы невзначай положили руки на эфесы клинков.

— Надо же, — усмехнулся я. — Какое недоразумение.

Стражник был доволен собой, он скалился и щурился.

— Не задерживайте, у нас в городе и так народу столько, что не продохнуть.

Я глянул на преградивших путь стражников, а затем на детину, руководящего ими. Власть не меняет человека, лишь подчёркивает то, что было в нём всегда. Впрочем, я не собирался драться со стражниками — это была просто глупость.

Всегда был другой путь. Я с таким же скучающим и совершенно невозмутимым видом полез в небольшой кожаный мешочек, висящий на поясе, покопался там, специально заставив монеты внутри звенеть, и нашёл интересующую меня маленькую золотую монетку. Я планировал потратить её по-другому, но проезд в город был важнее.

— Он мой оруженосец.

— Кандидату оруженосец не положен, — уверенно заявил детина.

— Полагаю, что с пожертвованием в Орден место для ещё одного человека найдётся? — произнёс я, подбрасывая монетку в воздух.

В глазах стражников загорелась жадность, и старший из них среагировал быстро.

— Внесём в списки.

Я бросил ему монету. Он ловко поймал её.

— Добро пожаловать в Ярмут, — ехидно произнёс он, пряча монету за пазуху.

Нас пропустили, и мы с Олафом проехали под сводами ворот. Тень накрыла нас, а затем мы оказались внутри. Меня сразу же охватило ощущение, что мы оказались не в городе, а в растревоженном улье. Крики торговцев сменялись ржанием лошадей, пахло дымом, навозом и людьми. Множеством людей. Они обступали лавки и дома и деловито расхаживали по улицам. После тишины леса и деревни шум бил по ушам. Я инстинктивно взялся за меч.

— Ничего, — подбодрил меня, ехавший позади, Олаф. — Привыкнешь.

— Ищи вывеску, — бросил я ему через плечо, с трудом управляя конём в давке. — Что-нибудь приличное.

Я и сам поглядывал на вывески трактиров и гостевых домов: «У разбитого корыта», «Бурый вепрь», «Старая ведьма». Многие названия не внушали доверия. Жилищной ситуации в ордене я не знал, потому нужно было выбрать место с перспективой на будущее.

Вот только всё оказалось не так просто.

— Мест нет, — заявил владелец приглянувшегося нам трактира.

Через некоторое время ситуация повторилась.

— Всё занято.

Смотр ратников привлекал в город новых торговцев и посетителей, поэтому я не удивился тому, что многие места были забиты. Мы потихоньку удалялись от главных улиц и нырнули в один из переулков, когда Олаф заметил двухэтажное каменное здание с прочной дубовой дверью и с железной крышей.

— Вон, — сразу же ткнул в него пальцем Олаф.

— «Пьяный мечник», — прочитал я название трактира.

Мы притормозили у коновязи. Я слез с седла, чувствуя, что ноги затекли от долгой дороги. Я заплатил пару медных монет пацанёнку, местному служке, который тут же принялся обхаживать наших лошадей.

Внутри трактира народу было не особенно много, зато пахло вкусно: дымом, мёдом и воском. За стойкой стоял бородатый мужчина с бычьей шеей и короткими чёрными волосами.

— Нам бы две комнаты, — с порога дружелюбно бросил Олаф. — На три дня вперёд.

Немногочисленные клиенты этого заведения, выпивающие и коротающие свой досуг посреди бела дня, с интересом рассматривали нас.

Я положил на стойку несколько серебренников. Хозяин медленно пересчитал монеты.

— На три дня так на три дня, — легко согласился он. — Анька поможет вам с вещами.

И действительно, девчонка года на два-три старше моего нынешнего тела выскочила откуда-то из глубины трактира и принялась помогать нам. Невысокая, с короткими пшеничными кудрями и веснушками на лице, она так и норовила забрать у нас вещевые мешки и сама тащить их наверх.

— Не надо, — отмахнулся я.

— Вот! — выпалила девчонка и протянула нам ключи от комнат.

Разобравшись с комнатами, я вышел в небольшой дворик и наблюдал за тем, как солнце медленно катилось за городские крыши.

Через некоторое время Олаф вышел вслед за мной.

— Пора, — коротко сказал он и направился по улочкам ближе к центру города, туда, где на небольшом возвышении красовались тёмные стены крепости.

Откладывать дело смысла не было — смотр мог закончиться до конца дня, а ждать ещё год я не собирался.

Мы запетляли по переулкам, прошли через несколько постов стражи и к большому, строгому зданию из каменных стен с узкими окнами. Крыша была покрыта чёрной черепицей. По углам — небольшие наблюдательные башенки, похожие на те, что мы видели у городских стен, только меньше. С виду здание передо мной напоминало не дом, а заставу или форпост.

— Это и есть смотр? — разочарованно проговорил я.

Мне жаль было смотреть на происходящее.

— Нет, — покачал головой Олаф. — Дворяне и выдающиеся таланты идут сразу во внутренний двор. — Он ткнул пальцем в чёрную крепость, которая была совсем близко.

— Так я же дворянин, — возразил я.

Олаф лишь снисходительно взглянул на меня.

— А все остальные проходят первичный отбор здесь.

На этот раз он кивнул на черное здание.

— Тогда пойдём, чего ждать, — бодро сказал я.

Вот только первое препятствие мы встретили уже войдя во двор. К зданию вела утоптанная тысячью ног площадка, где кипела своя жизнь. Народу было много, но в основном люди столпились чуть в стороне. Они окружили одну из площадок, свистели и улюлюкали.

— Бей её!

— Давай! Я на тебя три серебряных поставил!

Я решил взглянуть, что там происходит, и протиснулся сквозь толпу. Я увидел перед собой тренировочную площадку с деревянным настилом, ограждённым верёвками.

— Учи манеры, скот! — раздался резкий девичий возглас, а следом засвистел клинок.

Я слегка подтолкнул стоящего передо мной здоровяка, и тот посторонился. Я увидел, что двое, как я полагал, Кандидатов схлестнулись в поединке.

Оскорбления выкрикивала высокая девушка с рыжими волосами, собранными в тугой узел.

Она же стремительно атаковала простого паренька с выгоревшими от солнца волосами в поношенной холщовой рубахе. Он неожиданно ловко отразил её удар.

Рыжая скривилась, я даже отсюда почувствовал отдачу от её собственной атаки. Ей тут же пришлось сделать быстрое движение назад. По её манере ведения боя я видел, что её обучал настоящий специалист, да и дорогая одежда с изысканной зачарованной кожаной броней и блестящими украшениями показывали, что девчонка была аристократкой.

— Это фехтование, а не молотьба сена!

В голосе рыжей я чувствовал обиду. Сколько лет она потратила на тренировки, а какой-то простак парирует её атаки.

Но рыжая рьяно бросилась в бой. Вот только парень был не промах. Если он не мог парировать, то уворачивался. Если не удавалось ни то ни другое, то принимал удар серебристого клинка с изящной гардой на простые железные наручи. Его стиль был прямым, грубым, лишённым изящества. Но эффективным.

— Талант, — прошептал Олаф.

Я был с ним согласен.

— Что, язык проглотил? — вновь съязвила рыжая после очередного выпада. — Или в твоей деревне тебя научили только сражаться грязно?

Парень не ответил. Вместо этого он сделал неожиданный выпад. Девчонка, отвлечённая на болтовню, не успела среагировать. Простолюдин вполне мог убить её ударом, но вместо этого он сделал подсечку. Девушка пошатнулась и рухнула на доски. Древесина затрещала — несмотря на то что рыжая на вид была стройной, настолько силён был простолюдин.

И это она называет грязным стилем? Простой не значит грязный. Я бы показал этой девчонке грязный стиль — не отмылась бы.

Рыжая, к её чести, замолчала. Лишь в зелёных глазах полыхало изумление. Простолюдин же был спокоен и лишь тяжело дышал.

— Ура-а-а! — раздались победные возгласы толпы.

— Пойдём, — сказал я Олафу и двинулся к зданию.

Я увидел достаточно, чтобы оценить уровень кандидатов. Он был высоким. Пусть оба и дрались без аур, но показали разный и эффективный стиль ведения боя. Если бы рыжая не открывала рот и сфокусировалась, то победитель был бы другим. Ещё одно напоминание о том, что болтать во время боя — редкая дурость. Эту привычку нужно выбивать вместе с зубами. Это не сказки и волшебные книжки, в бою выживает сильнейший.

Я влился в живую, нервную реку кандидатов, текущую внутрь заставы. Олаф стоял чуть позади и внимательно осматривался.

Много времени в очереди мы не провели. Похоже, что орденцы внутри работали быстро и эффективно. Перед тем как мы вошли, наружу вышвырнули одного из кандидатов. Буквально. Он носом и ртом собрал пыль, покатившись пузом по земле.

Его выкинул здоровый ратник в нагруднике и при оружии.

— Ещё раз заявишься сюда, — грозно прорычал он, — и получишь палки!

Он сплюнул на землю и с ненавистью бросил ворох бумаг перед собой. Бумажки разлетелись во все стороны.

— И это дерьмо с собой забери!

По очереди кандидатов разнёсся гомон. Ратник же спокойно вернулся назад через широкие дубовые двери.

Паренёк на земле сжался в комок. Пара кандидатов тут же вышла из строя, направляясь к нему.

— Вставай, — громко проговорил я, заставив сердобольных кандидатов замереть на месте.

Молодой паренёк всё так же лежал и даже немного задёргался, как будто начал хныкать.

— Не хочешь вставать — значит, не ной. Твоё место там, где ты лежишь.

— Эй, вообще-то… — раздался женский голос за моей спиной.

— Он прав, — ледяным тоном поддержал меня Олаф.

В итоге паренёк так и остался лежать на земле, когда мы вошли внутрь.

К моему удивлению, внутри здания была смесь канцелярии и казармы. Высокие своды, длинные столы с чернилами, свитками и перьями, на стенах флаги. Здесь было шумно от голосов воинов и кандидатов. Но чувствовался порядок, не было суеты, каждый знал своё место. Вот и к нам тут же подскочил боец с нашивкой волка.

— Вам сюда, — деловито подсказал он.

Мы заняли место в еще одной очереди, совсем короткой. Пахло чернилами, старой бумагой и металлом. За окнами со двора всё ещё доносились удары клинков, похоже, там проходили бои других кандидатов.

А в центре стоял большой деревянный стол, за которым сидел седой мужчина в круглых очках. Он как раз проверял бумаги кандидатов. Каждые несколько минут раздавалась громкая фраза:

— Следующий!

И кандидат либо уходил наружу, либо во внутренний дворик.

— Следующий!

Так и продолжалось, пока мы стояли в очереди.

Паренёк перед нами был одним из тех, кто пытался помочь тому неудачнику, которого вышвырнули наружу. Он был похож на испуганного зайца, всё время что-то бормотал себе под нос. Когда он подошёл к столу, писец даже не глядя на бумагу, уставился на него холодными, пустыми глазами.

— Ордену трусы не нужны, — констатировал он без эмоций. — Следующий!

Заяц перед нами принялся что-то бормотать, но его вытолкали наружу. Здесь проверяли не только документы. Здесь проверяли стать.

Я шагнул к центральному столу. Олаф остался чуть позади. Мужчина за столом казался ещё более невзрачным вблизи: худой, болезненного вида, в выцветшем до серости мундире. Круглые очки съехали на кончик носа.

На столе стояла табличка: «Евграф». Вот как звали служащего.

А рядом с табличкой был небольшой круглый артефакт. С поверхностью, больше похожей на мутное стекло. Видимо, на случай проблем с кандидатами.

— Документы, — произнёс Евграф сухим, как наждачка, голосом.

Он принял моё приглашение длинными, костлявыми пальцами. Они были измазаны чернилами. При этом он не произнёс ни слова, несмотря на то, что моё приглашение было помятым, местами почерневшим и испачканным в крови.

Евграф развернул лист, поднёс к носу и принюхался. Потом достал из ящика стола увесистую лупу и принялся изучать печать и текст. Медленно, методично. По его лицу не пробежало ни тени эмоции. Он отложил лупу, взял маленькую баночку с белым порошком и, аккуратно набрав щепотку, посыпал им бумагу. Порошок местами потемнел.

Евграф поднял на меня взгляд. Его глаза за стёклами очков были бездонными и абсолютно пустыми. Он отпустил приглашение, и оно медленно упало на стол.

— Скажи-ка мне вот что, Тимур Зарин, — сухо, выделяя каждое слово, проговорил Евграф. — С какого трупа ты забрал эту бумагу?