Безымянные боги

Глава 5

Проснулся он совершенно разбитым и мрачным. Облился ледяной водой из колодца, чуть полегчало, но голова всё ещё болела, будто не спал всю ночь, а выпил целый бочонок мёда в одиночку. Заставил себя сжевать краюху хлеба, запить молоком и побрёл на другой конец посада, принимать десяток.

За последние годы посад разросся чуть ли не до размеров настоящего города, да и чудская слобода раскинулась куда уж как широко. Это обычные воины большей частью из Великосветья служить приезжали, и многие потом в родные города да деревни возвращаются, а молодёжи из чуди деваться некуда — север далеко, да и привозят их так рано, едва ли пять-шесть годов стукнет, что частенько крепость — первое, что они запоминают, и именно заставы, посады, сторожевые башни, видятся им настоящей родиной, которую нужно охранять и защищать. Вся жизнь из тут проходит и другой они не знают и не желают.

Волхв Твёрд, когда их притащил в крепость, всё просчитал — брал по десятку мальчишек и девчонок, а значит, когда парни подросли, то и невесты для них тоже уже были, так что свадьбы играли каждую осень и слобода разрасталась с каждым годом. Бывает, конечно, что и вдовеют, как та же Сияна, но не так, чтобы часто, чудь на рану крепка. Да и вдовью долю тянуть не принято, тут уж названная сестра Ждана исключением была, уж больно крутой нрав у неё, а так бы давно уже новой семьёй обзавелась.

Скоро жилые дома остались позади, потянулись лабазы, амбары, потом торговые ряды в которых, несмотря на раннее время уже кипела торговля, кроме воинов в посаде устроились и охотные артели, которые били, и мясо, и пушнину, а где охотники, там и кожемякам, и скорнякам дело найдётся, была в посаде и рыбацкая артель, и крестьяне из окрестных деревень привозили всякого. Так что торговать есть чем. Гул и крик над рядами стоял просто невообразимый, словно не крохотный торг на окраине посада, а столичная ярмарка. Покупатели и купцы торговались, ругались, а кое-где даже за бороды и за грудки друг друга таскали, но все одинаково расступались, завидев богатыря с бляхой десятника на груди.

Ждан на торговый люд внимания не обращал, шагал себе, всё пытаясь сообразить, с чего и с кого начать поиски, и только когда взгляд зацепился за очередных кричащих и размахивающих друг перед другом руками спорщиков, наконец-то понял. Даже чуть было не хлопнул себя по лбу, но вовремя спохватился. Негоже ему, служилому человеку, руками посреди торга размахивать.

А начнёт он с собственного десятка.

Глупо?

Может, и глупо, только начинать с чего-то надо. А самый простой способ что-то выведать — просто спросить. Может, из десятка сболтнул кто-то лишнего. За себя Ждан мог точно сказать, что никому ничего о службе не рассказывал, даже Сияне, хотя точно знал, что дальше неё слова не уйдут. А вот у других лучше бы вызнать. Насколько ему было известно, Вячко и Любима, которые на рогатины волкодлаков брали, тоже десятниками отправили в Вежу, до них никак не добраться. С другой стороны, точно можно быть спокойным, что никто из них пакости не сотворит, остаются только Лан, Пятой да Томица. Лану с Томицей больше других досталось, так что их в стражу, пока определили, на стены, а Пятого, к десятку разведчиков Уйки прикрепили.

Это не очень хорошо. Уйка сам из боярских детей, и со Жданом они крепко не поладили, вечно соревновались во всём. Боярский сын почти никогда не уступал несмотря на разницу в силе и росте. Вот прознает, что Ждан у его человека что-то выпытывать начал, пусть и товарища бывшего, так ни за что не спустит.

Получается Пятого напоследок оставить надо. А сегодня-завтра разыскать Томицу, с ним Ждан лучше всего ладил.

Настроение немного исправилось, Ждан даже на радостях купил за полушку [1]калач, чтобы отметить подвижки в поисках.

Торговые ряды скоро закончились и снова потянулись амбары, загоны для скота, уже открывшиеся мастерские. Дальше от торга он свернул к окольному городу, где в основном и жил служилый люд.

Отыскать сотника Военега, под началом которого он служил ещё в прежнем десятке, удалось не сразу, тот ругался возле дружинной кузни со здоровенным кузнецом Дарёном, по прозвищу Клещ. Маленький, круглый сотник скакал вокруг скукожившегося бородатого детины, который при желании, пожалуй, мог вколотить его в землю по самые уши и орал:

— Ты чего тут удумал?! Решил всю крепость разорить?! Отвечай, хвост собачий!

Клещ что-то смущённо бормотал, потупив взор, и даже не помышлял о том, чтобы дать отпор. Такое поведение злило сотника ещё больше, так что в итоге, он сцапал кузнеца за ворот рубахи, рванул на себя и прошипел:

— Ещё раз вздумаешь дружинные подковы крестьянским лошадям ставить за моей спиной, я тебя на мелкие кусочки поломаю, да так, что уже обратно не соберёшься. Уразумел?

Кузнец согласно закивал, а Военег зло сплюнул и повернулся к Ждану, которому едва ли доставал ростом до груди.

— Чего тебе? — прорычал он, глядя снизу-вверх, но отчего-то Ждан, вместо того, чтобы почувствовать превосходство над этим толстым коротышкой, захотел вдруг сжаться и стать невидимым.

Военег славился крутым нравом и бесстрашием. К тому же был очень умелым воином, что с его телосложением никак не вязалось. Сотня, которой он командовал, была одной из лучших в крепости и спуску никому не давали, от отрока до десятника. Себя Военег тоже не жалел, ни в бою, ни в учении. А рост… многие жестоко поплатились за то, что не принимали толстяка всерьёз. Он выходил один против троих уже опытных воинов и чаще всего выходил совсем не битым, тогда как противники лежали в пыли без памяти, а уж об отроках и говорить нечего. По первой подростки-чудь смеялись над маленьким ростом обычных воинов, но быстро усвоили, что на одну силу полагаться не стоило, а в случае с полусотником такое легкомыслие могло закончится увечьем глупого отрока.

Так что, Ждан изо всех сил старался не сказать чего-то лишнего, а уж тем паче сделать.

— Господин полусотник, назначен десятником над отроками.

— А, эти… — Военег скривился, будто от зубной боли. — Поздравляю, Ждан... Подкинули тебе забот.

Ждан слушал молча, пожирая полусотника глазами.

— Чего молчишь? Опростался, что ли?

— Никак нет.

— А что тогда?

— Думаю, как заботы решать.

Военег опять покривился, но рычать не стал, а ткнул пальцем в грудь бывшему отроку:

— Ты не думай, ты командуй. И помни, что при обучении, один пинок понятнее десяти слов. Тебе самому ясно или примеры нужны?

— Ясно, господин полусотник!

— А если ясно, то иди принимай десяток. Они тебя уже ждут возле общего дома.

Десяток его разочаровал — все какие-то тощие, сутулые, с совсем ещё детскими перекошенными злыми лицами. Мало того что на Ждана волками смотрят, так ещё и друг на друга недобро косятся. Даже предположить трудно, где их держали всё это время. Вроде бы должны были учить грамоте, силу да ловкость развивать: бегать, прыгать, на кулаках биться. Да уж. Вон у того справа знатный фингал под глазом, сразу видно мастера кулачного боя. В общем, не десяток, а сброд настоящий, даром что из чуди… Видно собрали Ждану самых убогих, будут смотреть из-за угла да потешаться.

— Здорово, отроки! — гаркнул Ждан, как это обычно делал по утрам Злобыня. Старый десяток всегда отзывался дружным рёвом, но тут совсем не так пошло.

— Здрасте, — протянул самый рослый из новичков и, пожалуй, самый крепкий. Видно уже успел отвоевать себе место главного потому, что одёргивать его никто не стал, остальные просто захихикали.

— Имя? — стараясь выглядеть невозмутимым, заломил бровь Ждан. Внутри всё так и заклокотало, но он сдержался, понимая, что если сейчас сорвётся, то считай, навсегда потерял лицо перед всем десятком.

— Богша, — нагло глядя в глаза Ждану, ответил сопляк. — А что?

Ждан, отвечать не стал, вместо этого окинул взглядом весь десяток и, набрав в лёгкие побольше воздуха, проревел:

— Отрок Богша, сегодня оказался единственным, кто достойно поприветствовал десятника! Остальные на это, пока не способны, но не потому, что не хотят! Виной всему слабое дыхание! Но мы начнём тренировать дыхание прямо сейчас! Отрок Бокша!

— Я… — помедлив, отозвался тот.

— Бежишь первым. Остальные следом, пока я не скомандую отбой. Если кто-то падает, остальные его несут! Кого догоню, получит по гузну. Пошли.

Поначалу дело шло туго, но после того как Ждан отвесил несколько пинков, от которых отроки покатились по пыли, прыти у новобранцев несколько прибавилось, к тому же, во избежание командирского пинка, некоторые отроки начали обгонять Богшу, а он этого стерпеть не мог, как и допустить, чтобы его пинали в присутствии остальных, так что скоро десяток уже бодро наворачивал круги вокруг казарм. Впрочем, бодрость продлилась не так долго, как хотелось бы. Первым рухнул на землю полноватый коротконогий отрок, остальные было побежали мимо, но Ждан схватил двоих ближайших за шиворот, отвесил ещё пару пинков и заставил тащить товарища. Вскоре десяток сначала разбился на шатающиеся тройки, а после в шатающуюся хрипящую шеренгу, которая со скоростью улитки ползла вперёд. Богша как ни старался, пинков избежать не смог, он правда пытался уворачиваться, а один раз даже отбрыкнуться, но тут же врезался головой в землю, попав в железный командирский хват, после чего был поднят с земли очередным пинком и побежал, шатаясь дальше.

— Отбой! — наконец, скомандовал Ждан, который даже не запыхался, и десяток послушно повалился на траву.

Глядя на тяжело дышащих, красных, ставших ещё злее подростков, Ждан подумал, что ещё намучается с ними. Наверняка ведь будут мстить, а ему эту злость да обиду нужно в правильную сторону направить.

— Молодцы, — похвалил отроков Ждан. — Теперь вы воздухом надышались и можете приветствовать, и командира, и друг друга безо всякого труда. Поднялись!

Десяток кряхтя и, охая, поднялся на ноги и замер со страдальческими лицами.

— Здорово, отроки!

— И, вам здравия, господин десятник! — нестройно отозвался строй.

— Не слышу!

— И вам! Здравия! Господин! Десятник!

— Ай, молодцы! А теперь с левой ноги! К колодам, марш!

Конечно, строевого шага не вышло, но худо-бедно дошагали до измочаленных колод, на которых удары мечом тренировали. Ждан показал, как бить прямо сверху вниз, так чтобы потяг был, после удара. Пусть такой удар и не самый хитрый, зато силы в нём хватает.

Отроки разобрали тяжеленные тренировочные мечи и принялись рубить колоды, хрипло выдыхая на каждом ударе и ругаясь сквозь зубы. Ждан подходил к каждому, поправлял, подсказывал, как бить так, чтобы меньше уставать, но всё равно к концу занятий воинство выдохлось настолько, что едва стояло на ногах. Ждан отправил их отдыхать, заранее предупредив, что тех, кто не явится на занятие к волхву Радиму, а также явится на занятия в грязной одёже, завтра ждёт дополнительная порция бега. Отроки угрюмо промолчали, но на занятие пришли все, и переоделись тоже. Это новоиспечённого десятника обрадовало, но расслабляться или гордиться собой он и не подумал.

Единственное, что действительно порадовало — когда снова столкнулся с Военегом, тот и слова не сказал, только кивнул мрачно. Значит, сегодня всё правильно сделал.

— Ну, как отроки? — Спросила Сияна, когда он доплёлся до дома.

— Остолопы, — только и ответил Ждан.

— Все?

— Абсолютно. Пока не пнёшь, ничего не соображают.

— Тогда ты с ними быстро общий язык найдёшь, — заявила вдова, ставя перед ним миску с кашей.

— Почему это? — спросил с набитым ртом Ждан, но в ответ Сияна только гадко ухмыльнулась.

— Злая ты, — покачал головой он. — Вот, верно говорят, что все бабы — ведьмы…

— Так ты поаккуратнее, — а то превращу тебя в лягушку и дожидайся потом, пока тебя какая-нибудь красавица поцелует.

Продолжать спор было бесполезно, поэтому Ждан решил сменить тему.

— Скажи, — он помедлил немного, решая продолжать, или нет. — Ты домового видела когда-нибудь?

— Кого? — Сияна даже забыла об издевательствах.

— Ну, домового. Маленький такой, в рубахе, сапожках…

— Да уж, десятник. Видно, сильно тебя загоняли твои отроки, — вздохнула вдова.

— Это не отроки… — начал было Ждан, но вовремя спохватился. — Ладно, это от усталости. Наверное, мыши скреблись ночью. Ты бы хоть кошку завела.

— Толку от неё, только шерсть повсюду, да сметану будет воровать.

Дальше разговор не заладился. Ждан дождался, когда Сияна ляжет спать, а потом тихонько, чтобы её не разбудить, налил в миску молока, отломил здоровенную горбушку от каравая и уложил перед печкой.

Ждать пришлось долго, он даже чуть не уснул, но ближе к полуночи из-под печки, подозрительно озираясь, выбрался давнишний домовой, подкрался к миске, потянул носом, а потом решительно взялся за горбушку, которая была едва ил меньше его самого.

— Хозяин-батюшка, не гневись… — осторожно подал голос Ждан, когда домовой одолел уже больше половины горбушки.

Тот подпрыгнул, на месте будто в зад ему раскалённое шило вогнали, и снова исчез под печкой. Ждан поднялся с лавки, встал на четвереньки и заглянул под печь. Там было темно и пусто.

— Не гневись и не страшись, хозяин-домовик, — тихо повторил Ждан. — Не сделаю тебе худа, только помощи попрошу.

Но сколько он ни ждал, никто так и не появился. Пришлось ложиться спать, а наутро обнаружилось, что и огрызок хлеба, и молоко из миски пропали.

Ждан посчитал это за хороший знак.

***

Следующий день, хоть и выдался суетным — пришлось разнимать драку между отроками, потом гонять их до седьмого пота, чтобы дурь хоть немного выветрилась. Подчинённые хоть и скалились, но вели себя покладисто. Ждан про себя отметил. Что в ближайшие пару деньков точно стоит ждать какой-нибудь подлости.

После полудня, всех командиров собрал сотник и объявил, чтобы готовились через седмицу к общим манёврам в поле. Ждан представил своих подопечных в общем строю, и его даже пот пробил от ужаса. Решил, что до самых манёвров будет гонять отроков по действиям в строю, чтобы хоть не стыдно было.

Строевой подготовкой и занялись после обеда — вооружил отроков щитами, учебными копьями без стальных наконечников, чтобы, не дай боги, друг друга не закололи и до самого заката, десяток шагал, маневрировал, отступал, оборонялся. Точнее, должен был это всё делать, но получалось строго противоположное. Отроки налетали друг на друга, роняли копья, грызлись, как дворняги в подворотне. В итоге все устали, вымотались, а толку было чуть. Но Ждан сдаваться не собирался.

После ужина он велел отдыхать, потом подозвал Богшу, которого определил старшим в своё отсутствие и наказал следить, чтобы никто не вздумал шататься где попало. Тот в ответ только хмуро кивнул.

Домой Ждан не пошёл, а направился к детинцу, где проживала стража внешней стены. Раз уж решил отыскать Лана с Томицей, так нечего откладывать.

Лана он не нашёл, зато Томица обнаружился в приземистой казарме, был совершенно свободен и на предложение Ждана сходить в кабак откликнулся с великой охотой.

Кабаков в посаде было целых два. Один на постоялом дворе, дорогой, там обычно сидели купцы, заезжие гости, сотники, а иногда и сам воевода, а второй возле торгового пятака, где собирался люд попроще. Туда и направились.

Когда подходили к кабаку, заметили, что возле торговых рядов расположился целый скомороший стан. Значит. Будет весело в посаде в ближайшие дни.

— Как устроились? — спросил Ждан, когда им принесли пару кувшинов пива, нарезанное вяленное мясо и сыр.

— Скука смертная, — покривился Томица. — Если бы не раны, в жизни бы не согласился на стенах стоять. Злобыня нас не для того столько гонял, чтобы колотушкой по ночам размахивать. Но на рану я оказался не такой крепкий. Вроде и лекари хорошие эти волхвы, а до сих пор иногда дурно становится — всё перед глазами плывёт. Главное – пока сюда ехал, ещё ладно было, а как на службу заступил… чуть без памяти не рухнул однажды.

— Ничего, немного поправишься и снова за стену, — подбодрил Ждан. — Пятой, я слышал, уже вовсю бегает.

Томица кивнул.

— Да что ему сделается? Он же ловкий, как кошка. В том походе все еле живые выбрались, а на нём едва ли пару царапин. Везучий.

— Мы все везучие, кто выжил.

— Твоя правда, — согласился товарищ. — А ты сам-то как? Слышал, тебе отроков дали в обучение.

— Дали, — обречённо кивнул Ждан. — Второй день десятком командую, чувствую, что постарел лет на десять.

— Ничего, выдюжишь, — рассмеялся Томица. — Давай-ка за воинскую удачу.

Они выпили, потом ещё за здоровье, за павших товарищей и за смерть врагов. В кабак набилось полно народу, но за стол с двумя здоровяками, на груди у которых висели бляхи стражника и десятника-порубежника никто соваться не решался. А ещё позже в кабак ввалились скоморохи и стало совсем весело — зазвучали дудки, жалейки, зазвенели балалайки, и боги ещё знают какие инструменты.

— Послушай, — спросил Ждан, когда они прикончили второй кувшин пива, — А ты не думаешь, что упыри именно нас тогда ждали? У шамана ведь и заклинание было именно такое, чтобы своих силой накачать, нам под стать.

— Постоянно думаю, — помрачнел Томица. — Вот только тропка-то не сказать, что нахоженная была. Сколько лучших мест для засады в горах было? Как они угадали, что мы в тот раз по ней пойдём?

— Мы же за седмицу ещё маршрут оговаривали, — покачал головой Ждан. — Может, кто-то сболтнул лишнего?

— Это ты на меня киваешь? — набычился стражник.

— Ни на кого я не киваю, но ты сам посуди. Как они могли узнать?

— Из десятка точно никто не мог рассказать. Да, ты сам вспомни. Злобыня вокруг нас, как волк кружил, дальше нужника никого не выпускал. Разве что…

— Что?

Принесли ещё пива, Томица подождал, пока девчонка-разносчица отойдёт, и наклонился к Ждану.

— А ты вспомни, что Лют тащил.

Ждан непонимающе посмотрел на Томицу, но тут же хлопнул себя по лбу.

— Точно! Надо же было тайник подновить! А к нему как раз только та тропа и вела.

— А снедь, да рухлядь всякую для тайника кто выдавал?

— Так, дядька Аким. Он же тиун[2], припасом ведает.

— А ещё ведает, к какому тайнику десяток пойдёт. Смекаешь?

Вот так. Точно всё говорит товарищ. Ждан как-то упустил из виду, что помимо прочего, они должны были к тайнику выйти, и Аким-то не только точно знал местоположение каждого тайника в горах, но и мог сообщить, какой десяток, когда пойдёт тем или иным путём.

— И что думаешь?

— А что тут думать? Дядька Аким, он только на словах «дядька», а на самом деле возле самого воеводы сидит. Не нашего он полёта птица. Даже если он что-то сболтнул по пьяному делу или по злому умыслу, ни ты, ни я этого не слышали.

— Верно говоришь, — вздохнул Ждан, а про себя подумал, что у них, может, руки и коротки, а вот у Твёрда, точно силёнок хватит Акима прижать. А ещё подумал, что хорошо было бы последить за ним, но это даже не смешно, чтобы с ростом и сложением Ждана следить за тщедушным купчишкой. Вмиг обнаружат.

Набрались они не сказать чтобы сильно. Всё-таки местное пиво было не таким уж хмельным, а для того чтобы свалить с ног чудь, пары кувшинов на брата было явно недостаточно. Засиживаться не стали, но всё равно, когда вышли на улицу, солнце давно уже скрылось за горизонтом. Хорошо, что столп светит неугасимо, пусть не так светло, как днём, но в потёмках дорогу искать не надо.

— Ну, Ждан, бывай, — улыбнулся на прощание Томица. — Заходи к нам ещё. А как Лан освободится, втроём посидим.

— И вы ко мне заходите, — пригласил десятник. — у Сияны мёд есть, вспомним отрочество.

— Э, нет! — вскинул руки товарищ. — Даже и не зови. Эта твоя ведьма, если скалкой не зашибёт, так ухватом приголубит. Лучше уж в кабак.

Они посмеялись, потом обнялись на прощание и разошлись, Ждан в слободу, а Томица зашагал к детинцу.

Он бы наверняка налетел на них со всего маха, но случилось такое, что напугало Ждана гораздо сильнее, чем любая засада.

Когда до слободы оставалось всего ничего, из темноты выскочила рыжая дворняга и молча уставилась на него.

— Кыш! — шикнул на неё Ждан, но дворняга не ушла, а вместо этого открыла пасть и совершенно чётко произнесла:

— Ты мне тут не шипи, человече. Его смертушка за углом поджидает, а он только шикает, дубина!

Ждан ошалело икнул и попятился от собаки.

— Да, не туда же, орясина! — одёрнула дворняга. — Там же вторые! Они за тобой почитай, от самого кабака идут. Ух и несёт же от них мертвечиной!

— А ты это… чего мне помогаешь? — не нашёл ничего лучше, чем спросить Ждан.

— А как же хорошему человеку не помочь? — удивилась собака. — Ты, вон, со мной даже разговариваешь, а остальные только и норовят пнуть или поперёк спины палкой… Но ты особо не болтай, они близко уже.

— Спасибо, — сказал Ждан, но собака уже махнула хвостом и скрылась в проулке.

Ждать пока возьмут в клещи он не стал, кинулся к тем, что подбирались сзади. Двое, похоже, не ожидали, что здоровенный десятник пойдёт на них врукопашную, их задачей было подобраться и ударить в спину, пока товарищи отвлекут здоровяка.

Но надо отдать им должное, действовали умело, видно, немалый опыт имели в таких делах. Напали одновременно — один повис на руке, не давая отпрыгнуть, а второй ударил ножом, хитро ударил, так, чтобы всё брюхо распороть. Точнее, так должно было произойти, но бандиты не рассчитали силы Ждана — он не стал вырываться из захвата, просто ухватил татя[3] за пояс, рванул и закрылся телом разбойника от удара. Получилось — нож попал бандиту в живот, тот захрипел. Ждан не стал ждать, по ка второй опомнится и попросту обрушил бандита на голову товарища, тот хрюкнул и обмяк, нож выпал из ослабевшей руки.

Сзади послышался топот. Ждан выпустил хрипящего раненного татя и развернулся к нападавшим, доставая кинжал.

Трое, у двоих в руках ножи, ещё один сжимает что-то вроде толстой дудки.

Если бандиты и растерялись, то только на миг — один поднёс к губам «дудку» и дунул. Уклонится Ждан не успел, в лицо ударило жгучее облако, глаза мгновенно заслезились, дыхание перехватило. Он отскочил к стене, памятуя, как стояли бандиты, отмахнулся наугад кинжалом, кто-то заверещал, но тут же сам почувствовал, как бедро обожгло болью, и штанина начала напитываться кровью.

Крепко прижали. Он отчаянно пытался проморгаться, метался как заяц, кувыркался, отскакивал, но заработал ещё пару болезненных порезов. Правда, и одному из бандитов досталось без затей — ногой в живот, отчего тот выронил нож и скорчился на земле. Оставшиеся двое чуть прянули в стороны и начали обходить кашляющего десятника с двух сторон.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут застучала колотушка — по торговым рядам шёл дозор. Ждан заорал так громко, как мог, и снова заскакал зайцем, пытаясь отмахнуться от ловких уколов бандитских клинков.

Больше ран ему нанести не успели, послышался топот и зычный голос рявкнул:

— А ну, всем ножи бросить!

Ближайший к Ждану бандит ощерился как крыса, но ножа, но оружия выпускать из рук и не подумал. Схватил второго за шиворот и отскочил в темноту.

— Стоять, я сказал! — снова рявкнул стражник, половчее перехватывая бердыш, но бандиты уже растворились в темноте.

Только после этого Ждан бросил кинжал и осмотрелся.

На земле осталось лежать трое — одного зарезал свой же, вон и нож, окровавленный валяется рядом, двое других без памяти.

Сам Ждан чувствовал себя сквернее некуда, но на ногах, пока, держался.

— Жив? — спросил стражник, пяткой бердыша тыкая татя, которому десятник съездил ногой, тот в ответ только застонал.

— Да что ему сделается? — отозвался второй и перевёл взгляд на Ждана. — Ты как?

— В порядке, — поморщился тот. — Порезали немного, да ещё какой-то пакостью в глаза…

Стражник подошел ближе и велел наклониться, мазнул пальцем по лбу десятника, лизнул и присвистнул.

— Перец огненный.

— Чего? — озадачился второй, не забывая стягивать запястья пленников ремнями. — Богатенькие тати. Ещё немного и окажется, что не разбоем промышляли, а торговлей заморской.

Ждан и сам удивился такому повороту. Перец - приправа редкая и очень-очень дорогая, к тому же купить её здесь, в крепости просто не получится. Спроса нет.

— Пойдём-ка в караулку, велел стражник, у нас там колодец рядом, умоешься.

Татей загнали решётчатую клетку для арестантов, порезы Ждана перетянули и стразу послали за чародеем-лекарем. Стражники всерьёз опасались, что ножи у бандитов могли быть отравлены, всё-таки слишком необычно для грабителей швыряться в лицо жертвы дорогущей приправой, а уж потом пытаться зарезать. Больше похоже на замашки матёрых убийц. Другое дело, что в этот раз сил они явно не рассчитали.

Злой и сонный чародей бегло осмотрел раны Ждана, выругался так, что даже стражники смущённо потупились, и начал, нервно сопя, готовить противоядие.

— Радуйся, воин, что я быстро прибежал, да ты таким здоровенным оказался, — сказал он, протягивая Ждану мерзко воняющее пойло. — Иначе до рассвета бы ты не дотянул.

Ждан, которого уже изрядно потряхивало, и голова кружилась нешуточно, выпил вонючую жидкость залпом, в последний момент почувствовав, что проглотил расплавленный свинец, который сейчас, кажется, прожигал себе путь наружу.

— Ну, как? — заметив его выражение лица, спросил чародей.

— Всё нутро выжигает, — поделился Ждан.

— Ну, значит, есть яд, — обрадовался лекарь. — Если бы не было, ты бы вообще ничего не почуял.

— Долго терпеть?

— К исходу ночи отпустит. Постарайся, пока не двигаться, а лучше поспи. Так оно вернее будет.

Сам он отправился осматривать татей, один из которых стонал при каждом вдохе, а второго время от времени выворачивало.

Ждан задремал. Привалившись к стене караулки. Краем уха слушал переговоры стражников, которые, то приходили, то уходили.

— Это кто? — спросил у товарищей очередной сменившийся, прислоняя бердыш к стене.

— Да убийц взяли. Странные какие-то, огненным перцем кидаются, ножи, отравленные у всех.

— А на кого напали?

— Да, вон на него, — похоже указали на Ждана. — Он, пока мы прибежали, троих утихомирил, ещё двое утекли.

— Силён! А в окольном городе слыхали, что было?

— А что?

— Парнишку-новика из башенной стражи прирезали, тоже из чуди. Два ножа в спине, один в горле и никого вокруг.

Если поначалу Ждан и думал, что кто-то подслушал их с Томицей разговор, то к утру уверился, что это точно было не так.

Пленные разбойники долго запираться не стали, а честно рассказали, что им заранее заплатили за убийство отрока из чуди, а вечером доплатили ещё за одного и указали, где оба будут. Кто заплатил, они сказать не могли, договаривался атаман и получал деньги, только он знал заказчика в лицо. Этот же неизвестный заказчик дал им порошок огненного перца, чтобы наверняка ослепить и убить обоих. Бандиты переоделись в скоморохов, чтобы никто не насторожился новым людям, выследили отроков, и всё прошло бы хорошо, если бы Ждан не начал метаться как заяц.

Ждан, слушая бандитов, мысленно поблагодарил странную говорящую собаку и вновь погрузился в мрачные размышления.

Конечно, уже к середине ночи, когда выяснилось, что весёлые скоморохи и наёмные душегубы — суть одна и та же шайка, стражники кинулись к торгу, но скоморошьего табора и след простыл. Выручать товарищей, бандиты, похоже, не собирались, а схваченные, понимая, что за нападение на воинов государевых, они розгами не отделаются, рассказывали много и охотно. В том числе и про то, где шайка хоронится, сколько в ней осталось человек и не балуется ли кто тёмной волшбой.

Ждана это уже мало интересовало. Не собирался он по лесам да полям за душегубами бегать, этим пусть разбойный приказ занимается. Интереснее другое: тот, кто заплатил за их с Томицей убийство сейчас здесь в крепости, и поймать его, скорее всего, не удастся, а значит, надо постоянно ждать новых нападений — не зарежут, так отравят, не отравят, так удавят или притопят. Кто? А поди найди виновника… Наверняка тот же самый, кто им смертельную ловушку в горах устроил.

А о чём они там с Томицей вечером говорили? А о том, что перед их уходом за стену, только дядька Аким, который провизией в детинце ведает, знал, каким путём они пойдут. Значит, надо как-то к этому Акиму подобраться, пока к нему самому не подобрались.

В пользу того, чтобы за Акимом последить, говорит и то, что сам заказчик бандитам жгучий порошок передал. А кому проще такую специю прикупить, чем тиуну?

На мгновение Ждан задумался, не рассказать ли о своих догадках страже, но потом отмёл эту мысль. Прав был Томица покойный — тиун это тебе не крестьянин сиволапый, он рядом с князем-воеводой сидит, так просто его не спеленаешь, а коли он прознает, что его ищут, то самому десятнику недолго останется живым ходить.

Вместо стражи, Ждан решил обратиться к кое-кому другому.

[1] Полушка — мелкая монета, весом 0,17 гр

[2] Тиун — привилегированный слуга, ведающий хозяйством, приказчик.

[3] Тать — разбойник(устар.)